Но не тут-то было.

По знаку Юркина трюмного сгребают несколько крепких рук, сытенькое тело шлепают животом вниз, и начинается процесс принудительного купания.

Для начала орущего благим матом Сашку с ног до головы мылят, затем обильно окатывают из шаек и снова трут мочалками. Все это время он вырывается, сучит голенастыми ногами и, как говорят на гражданке, «выражается».

– Невоспитанный какой мальчик, – благодушно гудит ближайший друг Желудка Свеженцев, низвергая на приятеля очередную посудину. – Ща ты у нас будешь чистый и красивый!

После этого пациента отпускают, отплевываясь, тот принимает вертикальное положение, выдает последний сногсшибательный спич, и, дрожа розовыми ляжками, галопирует в сторону двери.

– Красаве́ц! – умиляются окружающие и живо обмениваются впечатлениями.

– Не иначе у него в роду был кто-то из ненцев, – многозначительно изрекает Димка Улямаев.

– Это почему? – интересуются сразу несколько голосов.

– Да они тоже мыться не любят. И делают это раз в году.

– Иди ты! – пучит глаза Славка Гордеев.

– Сам иди, – презрительно сплевывает Димка.

– Вот пасет этот самый ненец всю зиму оленье стадо в тундре, а весной приезжает в стойбище. Садится, значит, у очага в чуме и наворачивает под спирт килограммов пять мяса.

– Почти как наш Желудок, – смеются окружающие. – Давай, трави дальше.

– А потом говорит жене, буду мыться, – не обращая внимания на реплику, продолжает Димка.

– Та сразу же тащит ему несколько малиц, это у них шубы такие, ненец напяливает их на себя, выходит из чума и начинает вокруг него бегать.

– Вокруг чума, в шубах?! Молодца́! – восхищаются слушатели. Ну-ну, и что дальше?

И бегает он так, пока не вспотеет, – невозмутимо продолжает Улямаев. – А потом лезет внутрь, раздевается догола, и жена драит его костяным ножом как мы медяшку. Потом сжигает всю хурду[22], что была на муже, и дает ему новую, до следующего года.

– Да ладно, Дим, будет заливать, – не верит возлежащий неподалеку Саня Ханников.

– И ничего он не заливает, – ввязывается в беседу, как всегда серьезный Витька Лебедев. – Я когда учился на геолога, был два месяца на практике на Таймыре. Зимой они именно так и моются.

– Надо просветить Желудка, пусть возьмет на вооружение, – предлагает кто-то из парней. – Во, будет потеха!

– Не надо, – решительно заявляет Жора. – Оленины у нас нету, а спирт мы и сами выпьем. Ну, все, братва, кончай травить, почапали в казарму.

Когда распаренные и первозданно чистые мы выходим из бани, на дворе стоит ночь.

Высоко в небе блестят звезды, снег весело искрится и пахнет яблоками.

– Красота! – довольно бубним мы и дышим полной грудью.

Внезапно ноздри улавливают дразнящий запах, все поворачивают головы в сторону пекарни и непроизвольно сглатывают слюнки.

– Так, – сбивает на затылок шапку Жора. – Витек, дуй по быстрому к кормильцам, а остальным перекур.

Витька Допиро молча кивает и направляется к пекарне, а мы окружив стоящий у крыльца под фонарем «обрез»[23], извлекаем из карманов сигареты и чиркаем спичками.

Минут через пять из темноты возникает Витька, принесенные им три горячих «кирпича» по братски делятся, и мы с наслаждением жуем кисловатый мякиш.

– Да, Шурик, это будет получше пирожных, – хлопает довольного Желудка по плечу Вовка Марченко и сует тому еще кусок.

– Угу, – мычит Желудок и откусывает поочередно сразу от двух.

– Ну, все, кончай припухать! – дососав бычок, швыряет его в обрез Жора.

– В колонну по четыре стройся!

Все привычно занимают свои места, потом следует очередная команда, и сорок пар ног размеренно шаркают по наледи.

– Может того, споем? – предлагает кто-то, и Юркин согласно кивает головой.

взвивается к небу высокий тенор экипажного запевалы Витьки Миронова, и все проникаются высоким искусством.

дружно подпрягаются остальные, и под каблуками весело скрипит снег.

Когда, завершая очередной куплет, строй минует здание флотилийского штаба, с разлапистыми соснами у входа, оттуда раздается начальственный рык «А-атставить!» и в свете фонарей возникает рослый капитан 3 ранга с повязкой «РЦЫ»[24] на рукаве и пистолетной кобурой у колена.

– На месте! Старший ко мне! – рявкает «каптри» и закладывает руки за спину.

Поправив шапку, Юркин рысит к начальству, останавливается в трех шагах и бросает к виску руку.

– Кто такие?! – тычет оно пальцем в хромовой перчатке в строй.

– Экипаж капитана 1 ранга Милованова! Следуем с помывки!

– А что за хрень вы несете?!

– Виноват! – делает идиотское лицо Жора и ест глазами начальство.

– Повторное прохождение – выносит приговор капитан 3 ранга – И с достойной песней!

Тихо матерясь, Жора отводит нас чуть назад, потом следует команда, и мы рубим строевым.

– Запевай! – подпрыгивает по – птичьи, сбоку старшина.

снова летит в небо тенор Миронова

орем мы во всю силу легких, стараясь держать равнение.

– Смир-рна! Равнение налево! – голосит Жора, руки прижимаются по швам, и рожи поворачиваются в сторону начальства.

– Молодцы, товарищи североморцы! – прикладывает руку к козырьку капитан 3 ранга. – Хорошо слу́жите!

– Служим Советскому Союзу! – оглушительно рявкаем мы, и на шкентеле[25] кто-то падает.

– Вольно! – командует Жора, когда штаб исчезает позади, мы переходим на походный шаг.

– Какая курва там упала?

– Желудок! – радостно орут несколько голосов, и мы смеемся.

Впереди фильмы и целое воскресенье.

– Шире шаг! – сдвинув на затылок щегольскую бескозырку, останавливается у крутого трапа плавбазы цыганистого вида старшина, и матросские каблуки дробно стучат по металлу.

На верхней площадке руки поочередно взлетают к виску, приветствуя реющий на гафеле военно-морской флаг, и вернувшаяся с лодки команда ступает на первозданной чистоты, настил палубы.

Миновав громаду шарового цвета надстройки, моряки направляются в сторону кормы, и, весело переговариваясь, исчезают в ограждении люка одного из кубриков.

Внизу они стягивают с потных тел синие, с боевыми номерами рубахи, из рундуков извлекаются мыло и казенные полотенца, после чего команда отправляется мыться.

Впрочем, не вся. Остаются бачковые.

Они выщелкивают из креплений раздвижные столы, водружают их у рундуков под подвесными койками и шмякают на каждый по горке алюминиевых мисок с ложками (вилок и ножей не полагается), и быстро расставляют эмалированные кружки.

Затем из посудного шкафчика извлекаются емкие бачки с крышками, армейского образца «сидоры» и массивные, тяжелого металла чайники.

Все это берется в руки, бачковые шустро карабкаются наверх и рысят в направлении камбуза.

Он гордо высится на юте[26] и издает дразнящий запах.

Парни пристраиваются за такими же гонцами из других экипажей, после чего идет обмен приветствиями и все гадают, чем сегодня кормят.

Впрочем, ждать приходится недолго, впереди звякает окно раздатки, и первый в очереди со словами, – на десять! – сует туда бачок с чайником.