На экране погасло изображение мейстера, и снова появилась Мелисандра с микрофоном.

— Теперь мы знаем, что с Теоном Грейджоем занимались психологи в центре реабилитации, но терапия, как вы видите, так и не помогла. Посмотрите внимательно — за короткий срок Рамси Болтон превратил молодого красавца-плейбоя в это жалкое подобие человека. — Снова появились кадры оперативной съемки с изображением ползущего на коленях заплаканного урода. — Знаете, какое прозвище было у Грейджоя, пока он жил в доме Болтона? Вонючка! А знаете почему? Болтон запрещал ему мыться. Но при этом имел с ним гомосексуальные отношения. Этот извращенец предпочитал секс с человеком-рабом, от которого несло, словно из мусорного бака. Подумайте, дорогие зрители, стоит ли выпускать Рамси Болтона из тюрьмы? Достоин ли он свободы или должен провести остаток своих дней за решеткой? Дадим ли мы ему возможность превратить еще кого-либо в такого вот Вонючку — в безвольное существо, одобряющее поступки своего мучителя, жестокого и безнравственного садиста?

На экране снова возникло страшное лицо Вонючки с синяками вокруг ввалившихся глаз, на дне которых плескались ужас и безумие; камера, не зная жалости, бесстыдно показывала все — спутанные полуседые волосы, обкусанные растрескавшиеся губы, руку с тремя пальцами, размазывающую слезы грязными разводами на сером лице.

Теон закаменел. Казалось, что все его внутренности покрылись толстым слоем льда, словно облитые жидким азотом, и стоит только сделать резкое движение, как все осыплется ледяными осколками. Он осторожно взял стакан, стоявший перед ним на барной стойке, и опрокинул в себя остатки виски.

— Мне очень жаль, приятель. Прости, что я говорил с тобой о Болтоне.— Теон медленно поднял голову и увидел участливую жалость на лице бармена. — Я не знал, что ты — это он.

Теон молча кивнул вместо ответа и сполз со стула. Покачиваясь, он вышел из бара на улицу. Ему казалось, что все вокруг смотрят на него и тычут пальцем: «Смотрите, вот идет Вонючка! Отвратительный грязный Вонючка! Его пытал и трахал ужасный Рамси Болтон! А теперь этот кретин таскается к нему в тюрьму и строит планы на совместную жизнь».

Все уже позабыл, да? Несколько писем, пара свиданий через стекло — и все? Забыл про зубы и пальцы? Забыл, с каким ужасом вжимал голову в плечи при звуке ключа, который поворачивался в двери? Захотелось снова почувствовать на себе горячие липкие руки, которые щипали, давили, лезли в рот и задницу? Забыл про член, разрывающий нутро, про кровь, стекающую по бедрам?

Вот такое будущее у тебя будет. Такое же, как и прошлое. Рамси и подвал. Слезы, страх и унижение. И боль. Много боли.

В животе резко что-то сжалось, словно желудок стиснула огромная ледяная рука. Теон упал на колени прямо посреди дороги, и его мучительно вырвало от ужаса и отвращения к себе.

Как ты мог забыть все это? Как ты мог поверить Рамси?

Он не помнил, как дошел до дома. Ввалившись в квартиру, он, скорчившись, упал на кровать прямо в обуви. Обхватив подушку обеими руками, Теон крепко прижал ее к животу и отчаянно завыл, вцепившись зубами в ее угол. Джейни смотрела на него с беспокойством, а Хелисента суетилась вокруг, тыкалась мокрым носом и пыталась облизать лицо. Заснуть он смог только под утро — словно провалился в темную пустоту.

***

Во время прогулки Рамси расположился на своем привычном месте — подгнивших деревянных брусьях, которые когда-то служили спортивным снарядом. Было прохладно, и заключенные надели поверх рубашек серые куртки с названием тюрьмы, выбитым на спине. Затянутое тучами небо обещало скорый дождь, и Рамси, прикрыв глаза, поднял лицо в ожидании первых капель.

Ему не хотелось смотреть на тюремный двор и заполнившую его разношерстную компанию в серых робах. Сегодня Грейджой должен прийти к нему на свидание — их последнее свидание в тюрьме. Возможно, оно было лишним, ведь послезавтра Рамси ожидали победная апелляция и освобождение, однако он хотел еще раз увидеть своего Теона. И Варис рекомендовал пригласить Теона на встречу для того, чтобы напомнить ему не появляться в зале суда во избежание излишней шумихи в прессе и не только. Собственно, даже если бы Варис был против последнего свидания, Рамси все равно бы настоял на нем.

«Я тоже хочу тебя», — эти слова постоянно звучали в голове Рамси, и он вновь и вновь смаковал вкус своей победы: торжество, упоение и ликование. Он добился своего, вернув Теона, который по собственной воле признался ему в своем влечении. Рамси вспомнил его лицо на последней встрече, немного растерянное и такое желанное. «Ты хочешь меня… ну еще бы… сколько же времени тебе понадобилось, чтобы наконец-то это понять. Ты всегда был таким недалеким, мой славный».

Теон хотел его. То представление, что он устроил со своей долбаной перчаткой — твою мать, да он нарочно соблазнял его, это было очевидно! Это так отчетливо читалось на его дерзкой физиономии. «Ты кончил?» — спросил он, и Рамси честно ответил на вопрос. Теон обольщал его и прекрасно справился с задачей. Рамси действительно кончил, и просто чудо, что этого не заметили ни охранник, ни сучий дорниец, из-за болтовни которого он не расслышал часть разговора с Теоном.

Ничего. Ничего. Скоро у нас с тобой будет столько времени, сколько понадобится. Ни одна скотина в мире не сможет помешать нам. Мы будем вдвоем — ты и я, мой Теон.

Он ощутил, как на лицо упали капли дождя. Они были холодными и крупными, и стекали к подбородку, словно слезы. Еще немного и хлынет сильный ливень, который заставит всех прогуливающихся по двору побежать к дверям, бранясь и натягивая на головы воротники мокрых курток. Охранники заставят всех построиться в шеренгу — руганью, а возможно и предупредительной очередью из автоматов в воздух, — и проходить в блок попарно, соблюдая очередь. Рамси не собирался спешить к дверям. Он насладится осенним дождем и вернется в тюрьму последним.

— Поговаривают, что ты собираешься на свободу, свежевальщик? — послышался рядом низкий голос с дорнийским акцентом.

Рамси медленно опустил голову и посмотрел на грузного смуглого дорнийца с узорчатой татуировкой, обвивавшей шею, словно тугое ожерелье. Позади главаря стояло еще пятеро — в обманчиво расслабленных позах, и у каждого в кулаке прятался плоский камень, подобранный среди щебня, рассыпанного на тюремном дворе.

«Как же вы меня достали, ублюдочные южане», — Рамси коротко выдохнул.

Усилием воли он подавил раздражение. Не нужно обращать внимание на дорнийских шакалов. Послезавтра он выйдет на свободу, а они останутся здесь. Через час ему предстоит свидание с Теоном Грейджоем, а они так и будут сидеть в своих камерах и надрачивать на смазанные фото своих чернявых шлюшек-жен.

Высокий дорниец был немолод, но под тюремной робой скрывалось не оплывшее жирное тело, а мышцы борца. Он держал серебряную зажигалку и машинально щелкал кнопкой. Такие, как он, не могут обойтись без вечного перекатывания зубочистки во рту или подбрасывания монетки. На боку зажигалки был вычервлен тонконогий скакун с развевающейся гривой.

— А еще поговаривают, что на твоей совести больше полусотни жизней, — веско сказал дорниец, продолжая щелкать кнопкой, — и многие были достойными людьми, которые не заслуживали смерти.

Рамси наконец вспомнил его имя — Хармен Уллер. Он был одним из главных заводчиков лошадей в Дорне и, когда начал выставлять своих коней на скачки, они неизменно выигрывали почти во всех заездах. Запахло нечистой игрой, и многие горячие дорнийские богатеи, потеряв солидные суммы на ставках, начали задавать неудобные вопросы. Уллер пригласил всех сомневающихся на переговоры в собственный особняк, а затем сжег его дотла, предварительно наглухо заперев гостей внутри. Дело о поджоге и гибели двух десятков человек долго кочевало по судебным инстанциям — адвокаты пытались доказать, что Уллер безумец, страдающий пироманией, и несколько психиатрических экспертиз это подтвердило. Однако прошло время, и при очередном освидетельствовании убийца-пироман был признан вменяемым и переместился в тюрьму прямиком из дома для опасных умалишенных. Пепелище на месте особняка Уллера газетчики окрестили «Адов Холм».