«Трус! — беснуются они. — Дешевка! Гордо именует себя Змеем, а на деле — бесхребетный слизняк. Пустышка, мнящая себя венцом творения. Что, Джонс, боишься замарать ручки? Опять дал заднюю? Да, это так на тебя похоже… Одна только пафосная болтовня, на большее ты и не способен. Как ты вообще себя терпишь? Жалкий, бесхарактерный кусок дерьма. Как?! Как ее угораздило полюбить тебя?! За что?! Бедняжка, за какие только грехи ты ей достался. Любовь к тебе — худшее, что стряслось в ее жизни. Хотя, худшее, пожалуй, еще впереди. Кошмар придет с пробуждением, когда несчастная девочка взглянет на себя в зеркало. Помнишь, как в «Шреке» — «Красотка днем, в ночи урод». Фионе, как ни крути, повезло больше, чем малышке Бетти. Урод круглые сутки. Для девушки это равносильно смерти. Знаешь, какими будут ее первые слова после возвращения? «Лучше бы я умерла». Упрекнуть ее за это язык не повернется, не правда ли, Джаг? Сюда идеально впишется одна твоя замечательная цитата: «Я думаю, как противно мне будет прикасаться к тебе после него». Фразочка-то с налетом пророчества, не кажется? Все эти шрамы, сто тридцать шесть швов… Кошмарное зрелище. Отталкивающее. На теле их еще можно скрыть, а вот на лице… Нет, пластику никто не отменял, но есть такая штука, как келоидные рубцы. Ужасный дефект, скажем мы тебе. Бесследно избавиться от них невозможно. Звучит, как приговор. Прощай, театр, актрисой ей уже не стать… Бедняжка. Тебе, кстати, тоже придется не сладко. Каждый божий день смотреть на неё, и не просто смотреть, а прикасаться, целовать, изображая при этом истинное наслаждение. Если она, конечно, позволит. Маловероятно. Практически исключено. Не позволит. От этого хуже вдвойне. К чему такие муки, Джагхед? Крах неизбежен, пойми, вы оба уже на краю. Не усугубляй. У тебя есть «выход». Никого не слушай. Ни Пенни, ни отца, ни бога, ни черта. Просто найди Эндрюса и сделай, что должен. Избавь себя от страданий. С Бетти ты долго не протянешь, помяни наше слово. Она вернётся другой, от прежней милой Бетти не останется и следа. Ты не выдержишь. Ваша жизнь станет невыносимой, каждый день рядом с ней будет сущей пыткой. Поверь, тюрьма по сравнению с этим — Эдемский сад. Рай обетованный. Ну, что выбираешь, Джагхед? Геенну огненную или вечный покой?»
~ Я рискну.~
Злорадный гогот ещё долго не стихает в его голове.
— Клянусь. Я не стану его искать.
Дружный вздох облегчения вырывается на стылый воздух. Слава, мать его, Богу.
— Я с тебя глаз не спущу, — на всякий случай предупреждает сына ЭфПи. — Одно неверное движение и у тебя будут проблемы.
Джагхед молчит. Он не слышит ни отца, ни ветра, ни ночного города. Он ждет. Отчаянно ждет завтрашнего дня.
***
Завтра наступает и в жизни Джонсов ничего не меняется. Как и на следующий день. И на следующий. Джагхед прописывается в госпитале на неопределенный срок, сутки напролёт просиживая в палате интенсивной терапии и позволяя отцу с Элис сменять его лишь на пару часов. Паника с каждым днем нарастает, врачи разводят руками и настоятельно рекомендуют не убиваться раньше времени. Миссис Джонс дни и ночи проводит в слезах, вид дочери не оставляет ей ни малейшего шанса. Обездвиженная, с насильно распахнутым ртом, в который вставлена идущая в трахею трубка, присоединенная к гофрированному шлангу аппарата искусственной вентиляции лёгких; на некогда прекрасном лице — неплотная асептическая повязка, а под ней…кожа. Перештопанная вдоль и поперёк чёрной хирургической нитью.
Для всего Ривердэйла — это печальный финал пьесы о неразделенной любви. Но не для Элис. Не для матери, которая выставила родную дочь из дома.
«Освободи спальню, Элизабет. Желательно, прямо сейчас».
Во век не забыть ей своих ядовитых слов, они станут ее проклятием, кошмаром ее никчемного существования. Не позвони она дочери, та осталась бы в Саутсайде, в полной безопасности. Уцелела бы. Ох, как же рыдала безутешная мать, разбирая вещи, которые дочка успела собрать перед роковым исчезновением. Рвалось каменное сердце, каждый вздох груди, в которую втиснули злосчастный орган, считался преступлением. Не достойна она дышать, пока ее маленькая девочка на другой стороне. Одна. Заперта в тёмной комнате и никак не нащупает выключатель. Уже семь дней…
Да, идет седьмой день без Бетти. Ривердэйл медленно возвращается к своей размеренной жизни.
Трагедия недельной давности, достойная шекспировского пера, всколыхнула мирный городок почище десятибалльного землетрясения. Никто даже предположить не мог, что милый рыжий мальчуган, такой улыбчивый и вежливый, окажется хладнокровным, безжалостным палачом. Запредельная жестокость, с которой он искромсал несчастную дочь Элис Джонс потрясла даже бывалых сторожил города, повидавших на своём веку немало шокирующих происшествий. Вся школа пребывала в потрясении, ученики на пару с преподавателями без конца обсуждали детали резонансного события, которое с каждым днем обрастало все более невероятными подробностями. Одноклассники, даже те, с кем Бетти не общалась больше, чем полностью, навещали ее, желая девушке скорейшего выздоровления. Так текли унылые городские будни, но за пределами Ривердэйла в это время кипела бурная деятельность. На Эндрюса охотилась вся полиция округа, но пока, увы, безрезультатно. Он словно сквозь землю провалился, чего не сказать о машине. Шевроле отыскалась в Гриндэйле, в местном автоломбарде, в котором беглецу отвалили семь тысяч зелени, да отпустили с миром. «У него на лбу не написано — «я в розыске», — отмазался работник ломбарда. На этом след Эндрюса прервался, но поиски продолжались. Копы лезли из кожи вон, свято веря, что рано или поздно их труды обязаны принести плоды.
Шериф Келлер на следующее утро после бегства Арчи явился к постаревшему на полсотни лет Фреду с ордером на обыск. Перевернув дом вверх дном, копы обнаружили запрятанную на чердаке партию джингл-джангла, тянущую лет на десять, не меньше. Находку незамедлительно отправили на экспертизу. Содержимое пакета, ровно как и сама упаковка подверглись тщательному изучению, и результаты заставили шерифа Ривердэйла едва ли не биться головой о стену. В отчете дактилоскопической экспертизы значились два имени — Арчибальд Эван Эндрюс и Реджинальд Уильям Мантла. И пока Келлер был тепленький, мисс Пибоди решительно взяла его в оборот. Недалекого ума шериф мог сделать неверные выводы, а допустить такой оплошности она никак не могла. Машина правосудия заработала. Пенни крутилась, как белка в колесе. Участок — госпиталь — здание суда — вот ежедневный маршрут, по которому она без устали моталась. И все шло по плану ровно до тех пор, пока речь не зашла о сгоревшем трейлере. Ушлый «упырь», жаждущий поживиться за «змеиный» счёт уже в предвкушении заветных ста тысяч радостно потирал потные ладошки, но судьба распорядилась иначе. Когда Пенни приехала в госпиталь к хранителю банковского чека ее ждал не терпящий возражений отворот-поворот. Джагхед наотрез отказался обналичивать чек.
— Эти деньги принадлежат Бетти, — сказал он. — Ей они нужнее. Показания этого урода уже не важны, так что пусть катиться к дьяволу.
По большому счёту, он был прав. Эндрюс и без поджога наскреб себе на пожизненный срок. Хоть Джонс и не вдавался в подробности, ход его мыслей для Пенни был предельно ясен. Пластика — удовольствие не дешевое, но, к сожалению, жизненно необходимое. Ко всему прочему, Бетти предстоит долгая реабилитация, а это тоже потребует немалых расходов. Доктор Кларк поставил сроки — 5-6 месяцев, не меньше. Страховка всех затрат не покроет, а потому решение Джонса послать Пороха к чертовой матери вполне себе здравое.
Ну, а на пятый день отсутствия Бетти случился невиданный по своей силе прецедент. Игра окончательно перевернулась и все, что имело для следствия первостепенное значение обратилось в прах, ведь в их распоряжении оказалась улика, окончательно рассеявшая сомнения в деле о жестоком убийстве.
В ночь трагедии на Бетти было ее любимое чёрное пальто, которое Элис вместе с остальными вещами забрала домой. Окровавленную блузку и джинсы она сожгла на заднем дворике, а вот пальто швырнуть в бочку с огнём рука не поднялась. Она знала, как Бетти дорожила подарком Хэла, который он преподнёс ей на их последний День Благодарения. Бетти, придя в себя, стерла бы ее в порошок, превратись пальто в кучку пепла, а потому вещь избежала огненной расправы и вместо бочки отправилась в химчистку. Вот тогда-то и обнаружилась маленькая тайна, сокрытая в его недрах. Элис с недоумением глядела на крошечный приборчик, вынутый из глубокого кармана. Диктофон. Все ещё в режиме записи.
