В зале повисла тяжелая тишина. Все смотрели в центр, где Безумный Генерал, будто истинно сумасшедший человек, даже и не думал кланяться королю. Они смотрели друг другу в глаза. Каждый держал ладонь на рукоятях своих клинков.

Хаджар не мог себе лгать – в детстве он любил своего веселого и мужественного дядю. И именно поэтому следующая сцена так остро впивалась ему в сердце. Когда взмахом меча Примус лишил жизни его отца. Когда он собственными руками вырвал сердце из груди его матери. Когда он бросил его в вечный мрак тесной темницы, превратив в беспомощного уродца.

Перед Хаджаром стоял вовсе не тот дядя, что катал его на плечах и показывал, как одной рукой можно развязать тесемки на женском корсете.

Нет.

Перед ним стоял убийца.

Убийца матери и отца.

Узурпатор.

Он находился так близко, что Хаджар мог бы схватить его за горло. Он мог бы выхватить свой Лунный Стебель и попытаться вернуть покой своим родителям. И в сердце Хаджара в этот момент кипела такая ярость, что пролейся она наружу – и сожгла бы дотла всю столицу. Она бы разбудила древних богов, и те бы отправились в очередной приступ на небеса, чтобы вернуть себе былую власть.

– Приветствую, мой король, – разнеслось по залу.

Все присутствующие на празднике облегченно выдохнули, когда Безумный Генерал склонился перед королем.

Еще не время проливать кровь узурпатора. Еще не время обнажать клинок. Тысячи ночей он мечтал об этом моменте. Сотни дней он размышлял над своим планом. Он сможет потерпеть еще немного.

Его отец и мать смогут потерпеть еще чуть-чуть.

– Мой король, – склонился и Неро, придерживающий железный котелок, заменявший ему шлем.

– Ваше Величество, – расплылась в реверансе Сера.

Она не была подданной Лидуса, и Примус не был ее королем.

– Выпрямитесь, славные герои, – засмеялся Примус.

Его ладони опустились на плечи Хаджара, и тому понадобилась вся выдержка и самообладание, чтобы не стряхнуть их, не выхватить клинок. Он мысленно повторял, что в этот вечер пришел сюда с другой целью.

Как бы ни была глубока и ярка его ненависть и ярость, все же она пасовала перед теми чувствами, что он испытывал к своей сестре. Ее светлый образ был для него путеводной звездой в этом бесконечном пути сквозь бездну. Она вела его за собой сквозь сражение с демонами. Как реальными, так и собственными.

– Песни не врали, достопочтенный генерал, – голос у Примуса, несмотря на напускное веселье, звучал тяжело и устало, – вы не знаете ни страха, ни манер, ни уважения.

Придворные же переглядывались между собой. На их памяти еще не было такого, чтобы король хоть к кому-то обращался с уважением. Но по смешинкам в голубых глазах они вскоре поняли, что и сейчас Примус не проявлял признательности. Скорее, надменность и небольшую толику издевки.

– Увы, мой король, – Хаджар выпрямился и смело встретил взгляд короля, – о вас я не слышал песен, а в моей горной деревне люди боятся и уважают лишь ветер и снег. На этом воспитали и меня.

– Где же находится эта деревня? Деревня, не знающая ни моих милостей, ни моей щедрости и того блага, что я распространяю на весь Лидус.

Блага? Рабское ярмо, удары кнутом, пыльный воздух шахт и медленная смерть от удушья теперь благо?

Хаджар хотел сказать эти слова. Плюнуть ими в лицо убийце своих родителей, но не мог.

Пока не мог.

– Там, где она находится, мой король, теперь лишь камни и тишина. Ее смыло лавиной. Я единственный, кто уцелел.

Неро и Сера посмотрели на своего друга. Они никогда не слышали этой части его истории.

– Что ж, видит небо, я скорблю. – Примус похлопал подданного по плечу. – Но все мы подчиняемся единым законам, а их нарушение порой влечет за собой и более ужасные наказания.

Все в зале поняли, на что намекал король. Что деревня своим отношением к короне сама навлекла на себя такую страшную беду.

– С этим сложно спорить, мой король, – поклонился Хаджар. – Каждого однажды будет ждать наказание за его грехи.

По залу пронеслась волна шепотков, а ладонь, лежавшая на плече Хаджара, сжалась. Хватка Примуса за годы нисколько не ослабела, а пожалуй, даже наоборот. Таким усилием, не практикой Хаджар технику укрепления плоти, Примус мог бы легко раздробить его кости.

– Я рад, что мы понимаем друг друга, Безумный Генерал. – Голос короля оставался спокойным, но только глухой не разобрал бы в нем угрозы.

И вновь тишина. Тяжелая, почти звенящая. Как перед сражением двух армий. И кто знает, чтобы произошло бы в следующий момент, если бы не мягкий и певучий голос.

– Отец, – донеслось со стороны потайной двери за троном, – кажется, вы забыли, что это мой праздник, а не ваше рабочее заседание.

Все разом повернулись к виновнице торжества.

Принцесса Элейн наконец явилась на бал.

По мере того как принцесса шла по залу, все слышнее становились изумленные вздохи. Как мужские, так и женские. В золотых одеждах, с короной-венком, плющом обвивающим ее золотые волосы, она выглядела как спустившаяся с небес богиня. Изумительных пропорций фигура, лицо правильных черт, чувственные, алые губы и пронзительный взгляд чистых глаз.

Ее сапожки щелкали каблуками по мрамору, а по залу распространялся тонкий аромат духов. Запах цветочного луга, весеннего бриза и холодного ручья. Она кивнула музыкантам, те синхронно сглотнули и словно очнулись от глубокого наваждения.

Они заиграли, веселая и легкая танцевальная музыка поплыла над головами людей, и те перестали пародировать каменные изваяния. Люди кланялись ей и королю, отходили в сторону, и вскоре вновь закружились пары в танцах. Элейн была будто бы духом весны, вернувшим жизнь в похолодевший и замерший зал.

Принцесса смотрела на генерала, о котором слышала столько песен и рассказов. Признаться, она всегда полагала, что художники приукрашивали его красоту на портретах. Теперь же Элейн понимала, что напротив – они не были способны передать то, как на самом деле выглядел Безумный Генерал.

Она всегда представляла его как мужчину средних лет, с большим количеством шрамов, уставшими глазами и легкой полуулыбкой. Такими изображали великих генералов прошлого скульпторы и художники. Таким же Элейн видела и Хаджара.

На деле же перед ней стоял юноша, которому еще и двадцати пяти лет не было. С чистой кожей, гладкими чертами лица и фигурой, которая никак не ассоциировалась с большой силой. Может, с большим умом, смирением ученого и холеностью избалованного сына аристократов, но никак не с могучим генералом.

И только то чувство, которое возникало в груди Элейн по мере приближения к генералу, позволяло ей с уверенностью сказать, что это был опасный человек. Несмотря на всю свою статность студента школы знаний, Хаджар излучал ауру опасного зверя. Такое Элейн испытывала, когда в детстве ее брали на загонную охоту на тигров.

Перед ее глазами сама собой появилась сцена из прошлого. Белый тигр с черными рогами, прижавшись к скале, отбивался от сорока всадников. И ни один из них не смел подойти к разъяренному зверю. Они пытались достать его издалека, посылая свои лучшие техники и удары, но все они разбивались о клыки, когти и ярость зверя.

Так продолжалось до тех пор, пока ее отец не отдал приказ лучникам и те не усыпали тигра стрелами. И даже тогда израненный и истекающий кровью тигр продолжал бороться за свою жизнь. Когда его добивали, он смог забрать с собой ногу герцога Тевронского. Тот и по сей день на каждом балу стоит в сторонке, опираясь на деревянный костыль.

Таким же был и Безумный Генерал. Несмотря на свою безобидную внешность, он излучал ауру не просто силы, а опасности. Дикости. Ярости. Готовности в любой момент обнажить коготь-клинок.

– Достопочтенный генерал, – расплылась в реверансе принцесса, а король отошел слегка в сторону.

В то время пока толпа аристократов и дворян жадно пожирала глазами прекрасную принцессу, Хаджар видел перед собой призрак прошлого.