SCC

. И надпись – Always on moving. Это компания Standard Charge Corporation и их слоган – “Всегда в движении”. Крупнейшая добывающая компания Северо-Атлантической коалиции. Одна из так называемых “девяти сестер”, мощнейших атлантических корпораций. И крупнейшая добывающая. По объему выручки уступает только китайской

CNPC

. Но сейчас не об этом. Становится ясно, что компания положила глаз на наши торфяные разработки на планете. Сейчас мы выясняем, стояли ли они за мятежом чхоме? Или подключились позже, воспользовавшись ситуацией. Становится ясно и другое. Провести такую операцию без своего человека в наших рядах, не то, чтобы невозможно, но сложно. Кто-то должен был отвлекать разведчиков от их базы. От стройки, то есть. – Вы выяснили кто? – спросил судья. – Сейчас дойдем и до этого. Также орбитальный осмотр показал, множество трупов боевиков из числа чхоме. Характерная внешность, форма. Все мужского пола. Есть все основания полагать, что “база”, которую искали наши разведчики, именно здесь и находилась. Предварительные выводы таковы. База чхоме уничтожена, пусть и не так, как планировалось. Обслуживающий персонал торфяного предприятия, по-прежнему, в пути. Прибудут на планету через семь месяцев. Ядерный удар пришелся далеко от производства. Более, чем в ста километрах. Расположенный там гарнизон из состава 10-ой гвардейской общевойсковой армии не пострадал. Плюс на прибывающем борту есть радиационные фильтры. Пусть и ценой своих жизней, но разведчикам удалось выполнить задачу. И на данный момент, основной, интересующий нас вопрос, это кто ответит за гибель десантников? Полковник взглянул на меня. – Ничего сказать не хочешь? – Хочу и многое. Но главное, я уже сказал. – Ясно, – он снова отвернулся и продолжил, – расследование началось сразу поле происшествия. Предварительную работу провел майор Петр Матюшин, начав собирать информацию о случившемся еще на борту. *** – Как ты относишься к чхоме? – Петр Валерьевич разговаривал со мной второй час и уставать не собирался. – Я вам только что рассказал, как резал этих ублюдков. Зачем спрашиваете? Он не стал напоминать мне, чтобы я отвечал кратко, опять что-то пометил и продолжил: – Быть может, ты задумывался, что эти люди ведут борьбу за собственную свободу? Что они всего лишь хотят жить по своим правилам, и чтобы им не мешали в этом? Я вытаращился на него: – Они добровольно согласились на эту работу на планете! Куда их привезли, обхаживали, обеспечили все условия труда и отдыха... черт, я видел их комнаты. По четыре человека жили, кровати удобные. Просторно. Музыка, видео, все дела. У нас казармы в сто крат хуже. Такой лафы и близко нет! Кормили, никто их не ущемлял. Работы было много – да. Но не настолько, чтобы они там упахивались до полусмерти. Нам показывали на инструктаже и их распорядок дня и чем именно они занимались! Черт, да вы же и показывали! И это не вранье, состряпанное на скорую руку. Я в подростковом возрасте, с отцом по стройкам пошлялся. Все то же самое, даже лучше в разы. Еще и квалификацию получили. А они бзик поймали и на религиозной почве спятили. За каким-то пророком бредовым поперлись, как бараны за козлом на бойню. Подловили их на религиозных чувствах и сыграли на этом. – То есть сочувствия к ним, у тебя нет, – кивнул Петр Валерьевич, – а как ты... – Сочувствия?!! После того, как они персонал торфопредприятия вырезали?! После того, как ребят моих постреляли?! Товарищ майор, это вас надо на лояльность проверять. За такие формулировки. Он усмехнулся, сделал очередную пометку и продолжил: – Вот теперь по поводу ребят. Какие у тебя были с ними отношения? – Замечательные. Мы всегда били друг-другу морды с улыбкой и пинались исключительно дружелюбно. Майор напрягся. – И часто у вас возникали конфликты? – Да это же шутка, блин! – Ты, правда, считаешь уместным шутить сейчас? – Хорошо, не шутка – сарказм. Он как раз более, чем уместен. Не было у меня с пацанами конфликтов. Во всяком случае, серьезных. Так, по мелочи, как у всех. Несколько десятков молодых, здоровых, дерзких ребят в одном помещении сутками друг на друга пялятся. Будут конфликты, конечно, но все в рамках обыденного. – А офицеры? Не было противоречий на почве должностных обязанностей? Не гнобили? – Ну и словечко. Нет, не гнобили. Нормальные у нас офицеры были, а Пью вообще самый лучший командир из всех, что на свете есть..., – я запнулся, – то есть был. – Пью? – наморщил лоб майор. – Лейтенант Александр Якушев, – буркнул я. – Пью, это прозвище. Не было с ним никаких конфликтов. Он мне один раз по шее дал, но за дело. Это давно было, когда я только в батальон прибыл. И даже с Ефимом-тварью..., Мишкой Ефимцевым, то есть, новым командиром, конфликтов не было. У нас вообще все нормально было с этим. По чинам друг друга не звали, во фронт не становились. Понимали с полуслова. – Вот, кстати, по поводу чинов. Ты ведь закончил кадетское как младший сержант? – Да, – ответил я, предчувствуя следующий вопрос, отвечать на который не хотелось. – В учебке получил сержанта, в расположении части – старшего сержанта. Твое дело видел – за успехи в обучении, особенно в стрельбе, тебе старшину хотели перед выпуском дать. Но на дембель ты снова вышел младшим сержантом. За что понизили? – А в деле не указанно? – Нет. Это-то и странно. Точнее формулировка есть, но невнятная. “За недостойное поведение”. Детский сад какой-то. Так за что? Я отвернулся. – Это к делу не относится. – Давай это я решать буду. Так за что? – Это к делу не относится, – повторил я, изучая стенку. И вправду, как мальчишка детсадовский. Глава 16 В начале сентября КДВ отмечали профессиональный праздник. Руководство части, в честь круглой даты, организовали на полянке неподалеку от расположения, небольшое торжество. С накрытым столом и музыкантами. Пригласили жителей из близлежащего городка, того самого, где мы встречались с Аллой. Шашлыки почти не ел, сидел подальше от сцены, неожиданно для себя накинулся на торт, хотя прежде сладкое не любил. Когда музыканты заиграли что-то тягучее и, по всей видимости, романтическое, прежде державшие расстояние десантники и местные девчонки слились в пары. Я, как и полагается после недавнего разрыва, тихо их ненавидел и продолжал уминать торт. Поверх крема и взбитых сливок поймал любопытный взгляд. Девушка, увидев, что ее заметили, смутилась и завела преувеличено важный разговор с подругой, продолжая посматривать в мою сторону. Я вдруг показался себе идиотом и только сейчас обратил внимание, что у меня нос измазан кремом. Пришло понимание, что это и стало причиной девичьего интереса к моей персоне. Нос вытер, торт расхотелось. Сидел, сложив руки и смотрел на танцующих думая о своем. Невеселом. Через пять минут обнаружил рядом ту самую девушку, что рассматривала меня. Светленькая, невысокая, худющая, с горящими глазами и большим ртом, который ее совершенно не уродовал. Она подошла ко мне и страшно стесняясь, спросила: – Можно пригласить вас на танец? – Меня? – звучало это совершенно по-идиотски, и у девушки в глазах мелькнул испуг неловкости ситуации. – Я Катя, – зачем-то сказала она и смутилась еще больше. – А я Олег. Танцевать не умею и надеюсь, что вы мне покажете, как это делается. Я по-прежнему не хотел танцевать, но не хотелось смущать девушку. Здесь все было по-другому. В отличие от Аллы, Катя была сущим дитем. Наивным, взбалмошным, романтичным и исключительно правильным. Поцеловались мы на первом же свидании в мою следующую увольнительную. Она при этом вспыхнула, вжав голову в плечи. Глаза зажмурила, а потом долго моргала, застенчиво и счастливо улыбаясь. Когда, я на втором свидании попытался позволить себе большее, снова вспыхнула, залепила мне пощечину, на чем свидание и закончилось. Еще через неделю я был прощен, и мы опять целовались, что доставляло и удовольствие, и неудобство одновременно. Это как перед голодным тем же тортом махать. Смотреть и вдыхать аромат можно, а вот укусить ни-ни. У меня впервые был тот тип отношений, в которых я казался себе матерым, повидавшим жизнь самцом. Это в двадцать один год-то. Но рядом с доверчивой девочкой, младше меня всего на два года, я ощущал себя мачо. Катя была не дурой, но невероятно наивной. Начитанная, училась в педагогическом университете, загоняла меня, прежде, считавшего себя эрудитом, в тупик, разговорами о Багрицком, Нарбуте и оригинальном слоге Ирины Одоевцевой. Все у нее были хорошими, добрыми, а злых людей нет вообще. Так как их можно исправить. И так во всех суждениях, вплоть до политики, о которой она постоянно философствовала. Наивно, но категорично. Это тоже доставляло некоторое неудобство и большинство наших разговоров сводилась к тому, что она что-то говорила, я слушал, стараясь выглядеть не слишком снисходительно. Это все пока она с реальностью не столкнулась. Но с Катей было легко, хорошо. На нее было просто приятно смотреть и приятно слушать. Я подумывал, что может быть это и есть моя судьба? И, что контрактную службу есть смысл начинать женатым? Тем более, что девушке я не просто нравлюсь, она влюблена. Мужчины такое тоже замечают. Мои мысли принимали чисто житейское направление. Меньше чем через месяц заканчивается срочная служба. Договор на контрактную, я уже подписал, теперь ждал распределения. Раньше брали желающих уже после года службы, а, когда-то, лет сто назад, вообще, после трех месяцев, но с тех пор конкуренция значительно выросла. Служить можно или здесь или в ЦВО, неважно. А женатого при распределении сразу ставят в очередь на квартиру. И ждать недолго – год-два, а то и сразу дадут. Как-то жизнь наладится. Самое главное, девушка правильная. Хоть и встречаемся всего два месяца. И то в увольнительных, да в частых дедовских самоволках, но человека-то видно. За неделю до дембеля ко мне подошел Вадик. Тот самый. “Дитя Бухенвальда”, “Зомби” и Алкин трахаль. Подозреваю, что не единственный. И это мужа в расчет не берем. Он поздоровался, я ответил. Смотрел на него безо всякой неприязни. Его-то винить не в чем, да и забываться начала эта дурацкая история. – У меня к тебе разговор. – Слушаю, – ответил я. Мы стояли у заваленного дырявыми черно-желтыми листьями, клуба, которые РЭХ не мог убрать, так как два дня назад, сдуру залетел на стрельбище. Кто его программировал, по сей день выясняли, но пока мы справлялись вручную, метлами и граблями. Точнее не справлялись. Кто палил, не выясняли. Это было ясно. Позавчера обучали стрельбе салаг осеннего призыва, и они приняли робота за мишень. Моросил противный дождик, призывавший или к стихотворчеству, или к запою. Было холодно, я шел с занятий по боевой подготовке, где свалился с аэрокрыла и хотел быстрее дойти до стрельбища. – Тут такое дело, спрашивать, знаешь ли ты Аллу, бессмысленно. Ты знаешь, – утвердительно начал Вадик. – Поэтому сразу к делу. – Я уже сказал – слушаю. Что ему надо? Неужто отношения выяснять собрался? Но Вадик нервно поежился и продолжил: – Она злая последние два месяца. Причем с каждым разом все злее. Я ее больше месяца не видел, мне увольнительные не давали, так последний раз, вчера, то есть, она реально психовала. Из-за того, что ты ее послал. – Дальше что? На хрена мне эта информация? – Да как сказать. Есть в этом что-то забавное. Я ее трахаю, а она о тебе рассуждает. Злится. – Тебя это смущает? – Ничуть. Мне главное процесс. Еще один “взрослый”. – Тогда, раз ты сообщил мне о ее настроении, думаю разойдемся. – Я так главное и не сказал. У тебя ведь днюха завтра? – И что? – Она об этом знает. И как-то странно говорила о подарке, который тебе приготовила. – Каком еще подарке? – В том-то и дело, что я не знаю. Но она знает и о девушке, твоей новой. Кате, кажется? – Откуда?! – Не знаю. Но Алла, что-то говорила, что раз ты такой чистюля, то она собирается тебе немного грязи в жизнь подкинуть. – Что она задумала? – Говорю же, не знаю. Она и об этом, думаю, пожалела, что сказала. Но она ни о чем другом говорить не может. Все время злая. Здорово ты ее задел. – А про Катю, что говорила?! – Ну, что-то вроде “чистюля”, здесь она материться начала. И самое главное, что мне не понравилось, – она спросила про сестру мою – Марину. Та тоже в педагогическом учится. Спрашивала, когда занятия заканчиваются и есть ли еще остановки из Вологды, к городку нашему? – И что? – Я сказал, что нет. Слушай, она реально ненормальная. Не Марина. Алла. Ты бы... Дальше я не слушал. Последняя пара заканчивалась в четвертом часу. Катя приезжала домой на рейсовом беспилотнике полпятого. Сейчас было шестнадцать двадцать. Я не знал, что задумала Алла, может и ничего, просто треп, но звучало мерзко. Сначала я бросился в сторону забора за спортзалом, через который, мы обычно валили в самоволку, сразу же вернулся, сообразив, что лучше позвонить. Сказал бы Кате, чтобы сидела на остановке и не ходила никуда. Тем более по дороге через лес. – Телефон! – Да нет у меня! – Какого сразу мне про Алку не сказал?!! – оторвался я на нем и бросился в казарму. – Я тебя искать должен был?! Я тебе не должен вообще ничего! – прокричал он мне вдогонку. Как назло, в казарме ни у кого не было “листка”. Их и так мало, а у салаг все забрали дембеля. А тех, после обеда, почти всех отправили отрабатывать прикрытие БРЭМов под огнем противника. Я никогда так прежде не бегал. Перелез через забор, испачкался в свежей, а теперь еще и смешанной с дождевой водой, краске. До города – полчаса ходьбы пешком. Уже и бегом не успею. Остановка недалеко. От нее идут дороги и в город, и в часть. Я не знал, чего боялся, но рисковать не собирался. Такую информацию мимо ушей не пропускают. Добежал до дороги, кинулся по петляющей меж березок тропинке, ведущей к остановке. Услышал крик, остановился, замер. Крик повторился и прервался. Я узнал Катин голос и кинулся в ту сторону. Их было трое. Двое склонились над лежащей на в куче мокрых листьев Кате. Одни зажимал ей рот, второй дергал за полы куртку. Не расстегнутая до конца она застряла у девушки на плечах. Третий, лет тридцати, с начинающим лысеть лбом, стоял чуть в стороне, засунув руки в карманы, зажимал незажженную сигарету в зубах. Насмешливо изогнутые брови над темными очками, которые он зачем-то напялил в дождливую погоду. Увидев меня, троица замерла. После тренажеров и спринтерской пробежки на два километра я тяжело и хрипло дышал. – О! Спаситель, – прокомментировал мое появление лысеющий. Катя снова закричала и один из склонившихся, ударил девушку по лицу. Я зарычал и двинулся вперед. Не вынимая рук из карманов, лысеющий ударил меня ногой в лицо. Надо признать, умело. Хоть и уставший, я был на адреналине, поймал ногу, взяв в захват подмышку и врезал кулаком ему в нос. Он полетел на землю, очки слетели, а я двинулся к тем двоим. Тот, который рвал с Кати одежду, повернулся и бросился, ломая кусты, в лес. Второй осклабился, двинулся навстречу. – Че? Герой?! Потанцуем. Широкий, квадратный, он вскинул кулачища к лицу, приняв боксерскую стойку. Я пнул его под чашечку и сразу по бедру. Когда он свалился на одно колено, добавил ногой в челюсть. – Не спасешь солдатик. А еще и посмотришь, – лысеющий, облепленный травой, грязью, листьями, поднимался, держась за скулу, – сейчас твою девочку жизни учить будем. По непонятной причине он был очень в себе уверен. Я направился к нему, он сунул руку в карман, достал складной нож, щелкнул. Я остановился. Блеснуло широкое, с круглой дырой у обуха, лезвие. Люблю смотреть в кино, как герой легко уворачивается от ножа. Или блокирует удар. В реальной драке справится с противником вооруженным ножом очень сложно. Шансов, что тебя порежут, больше половины, каким бы подготовленным ты не был. Задача сводится, в основном к тому, чтобы тебя не проткнули и свести порез к минимуму. Еще лучше убежать. Но я не мог. За спиной Катя. Он не перебрасывал нож из руки в руку, не крутил, крепко сжал, держал у правого бедра, повернувшись ко мне левой стороной и покачиваясь, шел на меня. Глаза без очков неестественно блестели, светились превосходством. За моей спиной застонал и крепко ругнувшись, стал подниматься квадратный. Я повернулся к нему и быстро ударил ногой в висок. Не нужен мне в тылу никто. Квадратный рухнул, а лысеющий сделал несколько ложных замахов. Широких, но быстрых. Хотел или напугать, или спровоцировать. Я оглянулся в поисках палки или камня. Ничего не было. – Задергался, сыкло? – он сделал ложный выпад мне в лицо и сразу же попытался ударить в плечо. Я отпрыгнул, сорвал с себя армейскую куртку, намотал на руку и попытался пнуть его в голень. Теперь отпрыгнул он. – Ты что? Жадный? – он говорил едко, облизывая тонкие губы, – я с тобой бабой делился. Алку оба драли. Теперь твоя очередь, а то нечестно. Я не отвечал, пытаясь обойти его по кругу. -Ты сильно не парься, я тебя убивать не собираюсь. Чуток подрежу для ума. А пока будешь кровью мазаться, посмотришь, как я твою девочку натягиваю. Она у тебя, кстати, правда, девочка? А то Алка не верит. Попросила лично убедиться... Хоп! Он бросился на меня, быстро сократив дистанцию, ударил снизу-вверх. Я не мог отбегать дальше, тогда открыл бы ему дорогу к Кате. Лезвие распороло куртку на руке, пальцы пронзила острая боль, все, что я мог сделать, это ударить его другой ладонью в челюсть, задрав голову. Он отпрыгнул, радостно посмотрел на окрасившееся красным, лезвие. – И еще разок, чтоб сговорчивее был, – он снова прыгнул вперед. Быстро. И попытался повторить удар. Ошибка. Теперь я знал, куда он будет бить и выбросил вперед ногу. Пинок пришелся по кисти. Нож вылетел из рук, а я набросил куртку ему на голову, задрал его лысеющий лоб, а когда он схватился за куртку, сделал шаг ему за спину, подбил колени и сместив куртку на горло, повалил на себя, затем на землю и стал душить, морщась от боли в разрезанных пальцах. Хорошо, что третий оказался трусом и сбежал. Было бы гораздо сложнее. Я не стал душить подонка до конца, оставил на земле и несколько раз от души пнул. Наверняка сломал пару ребер, прошелся подошвой по пальцам. Проходя мимо квадратного, пнул еще и его. Вся драка была на пинках. Подошел к Кате. Она так и лежала, смотря на происходящее круглыми глазами. Ударила по протянутой руке: – Это из-за тебя! – Давай, сейчас встанем, успокоимся... – Уйди!!! – Катя, милая... – Кто такая Алла?!! Я никогда не рассказывал ей эту историю, не считая нужным грузить девичий мозг. Сейчас попытался сделать это вкратце. Катя или не слушала, или делала какие-то свои выводы. Наивные и вздорные. Разговора не получилось. Она дрожащими руками запахнулась в оставшуюся целой куртку, испуганно смотрела на валяющихся на земле насильников и с еще большим испугом на меня. Я не столько провожал ее до дому, сколько плелся в хвосте, оправдываясь, не пойми за что, пытаясь перевязать руку отобранным у одного из нападавших, шарфом. Бестолку. Катя теперь боялась меня. Кровь капала на тропинку. *** Я стоял во дворе построившихся в каре многоэтажек, прислонившись к красному автомобилю и ждал. Дождь перешел ночью в снег, ночью же и прекратился. Я топтал порошу подошвой. К автомобилю прислонился специально, потому что выяснил, чей он и если пропущу хозяина в многолюдном дворе, то он точно не пропустит меня. Все автовладельцы первым делом, заходя во двор, смотрят на свою машину, если по какой-то причине, покидали двор не на ней. Я был в самоволке, но мне было плевать. Душила злоба. Болела порезанная до кости рука. В медсанчасти вчера сказал, что порезался и порвал куртку, когда перелазил через забор. Мне не поверили, сказав, что гвоздевой прокол от ножевого пореза, армейский врач как-нибудь отличит. И что если солдат признается в самоволке, то только для того, чтобы скрыть, что-нибудь более серьезное. Да и с самоволками я уже обнаглел. Рану замазали заживляющим гелем и вкололи что-то, усиливающее регенерацию тканей, за ночь срослось, теперь и болело, и чесалось одновременно. Увидел их раньше, чем они меня, оторвался от машины и направился навстречу. Они вошли в арку, он с пакетами в руках, она, держа его под руку. Алла, заметила меня первой и остановилась, смотря во все глаза. Муж, сбился с шага и тоже остановился, удивленный, глядя на жену. – Привет, – поздоровался я. Муж, в капитанской форме, наморщил лоб, пытаясь вспомнить, удивленно глядя на мои сержантские погоны. – Не представишь нас? – спросил я Аллу. Она не отвечала, продолжала испугано смотреть, кусая губы. Муж начал о чем-то догадываться, набычился, поставил пакеты на землю. – Ну привет, – зло сказал он. – У меня к тебе скопилось несколько вопросов, – продолжил я, – чисто жизненных. Пожалуйста, помоги мне с ответами на них. Твоя жена говорит, что я, “как маленький” и не знаю этой самой жизни. Поэтому мне интересно, как ты – взрослый, живешь? Может, меня научишь? Вот ты точно знаешь, что твоя жена тебе изменяет. Причем, это не разовое увлечение. Не ошибку сделала. Не глупость сотворила, трахнувшиь раз на стороне по-пьяни. У нее это, как на конвейере. Ее дерет полгорода. Я сдуру отметился. Но я, правда, не знал тогда, ни то, что она замужем ни то, что она такая шлюха. Как узнал, послал ее. Лицо мужа побагровело. Алла, потянула его в сторону, попыталась, что-то сказать, но он дернул рукой, не сводя с меня налившихся кровью глаз. – Подожди! – Но на этом история не закончилась. Она, видишь ли, так на это обиделась, что подослала одного из своих трахалей с дружками, к моей девушке, чтобы те ее изнасиловали. Он продолжал сопеть. – К счастью, я успел. Меня предупредил другой трахаль твоей жены. Но вопросы остались. Вот ты, если не в деталях, то в целом, ситуацию знаешь. Детей у вас нет. На хрена тебе все это? Это любовь у тебя к ней такая?! Может, я и правда, как маленький и не способен понять? А? – Все сказал?! – процедил он. – Нет. Еще одно. Сам видишь, какая ситуация. Ей я впечатать не могу. Какая-никакая, но баба. Бить западло. Поэтому, вроде как ты за нее отвечаешь? Будет справедливо если я тебя ушатаю... – договорить я не успел, он, наконец, поддался на провокацию и попытался ударить. Драться он не умел. Я легко пригнулся, пропустил удар и, выпрямившись, ударил в ответ. Он взмахнул руками и упал спиной на одну из машин сзади. Взвыла сигнализация, но нас и без того уже оборачивались. Алла склонилась над благоверным. – Пока, милая, – попрощался я. Хлопнул ее по заду и пошел к выходу со двора. – Уйди, сука! – раздалось сзади. Благоверный, чьего имени, я так и не узнал, общался с женой. Да. Знаю, что он, не при чем. Но мне надо было набить кому-то морду. А раз уж он такой терпила. История на этом не закончилась. Капитан Казаринов подал рапорт и меня арестовали за нападение на старшего по званию. Мне грозил дисбат. Но командование, когда стало разбираться в ситуации, закрыло дело, не желая предавать огласке. Я очень легко отделался. Просто понизили в звании. И то с формулировкой “за недостойное поведение”, указав в деле лишь частые самоволки. Я попытался встретиться с Катей еще раз, перед отбытием, но она категорически не хотела меня видеть. Столкновение с реальностью оказалось для нее слишком жестоким и винила она в этом меня. Глава 17 – В случаях провала операции, всегда проверяют всех задействованных в ней участников. – Полковник Константин Едигеев продолжал доклад. – Мы проверили всех, кто имел какое-то отношение и к этой. В том числе и их банковские счета. Еще раз спрошу. Ничего сказать не хочешь? – обратился он ко мне. – Я уже ответил, – удивленно сказал я, ничего не понимая, но в плохом предчувствии. – А, что скажешь по поводу того, что на твой счет в Модум-банке была переведена сумма в один миллион рублей? – Скажу, что до этого момента и не подозревал, что у меня счет есть. – Счет открыт на третье лицо. Твое, как ты уже понял. Или точнее, знал. Открыт без твоего присутствия, это верно, но с указанием всех твоих паспортных данных и твоего письменного согласия. Мы хорошо подпись изучили. Но самое интересное, счет открыт еще до твоего отбытия на Вертажо Эридана. То есть если это подстава, то враги, – это слово он произнес насмешливо, – знали, что именно ты останешься в живых и заранее перевели на твой счет сумму, на которую можно три квартиры в центре столицы купить. Сделано не то чтобы топорно, но с какими-то детскими хитростями. И не потому, что твои новые хозяева идиоты, а больше потому, что не думали, что ты попадешься. Я молчал, не зная, что сказать. Я понимал, что это подстава, но ничего не понимал во всей этой банковской ахинее. – Это, вкупе с показаниями лейтенанта Михаила Ефимцева дает вполне ясную картину случившегося. Неполную, но с перебежчиком Олегом Кузнецовым, еще будем работать. Вопросов много. Но для обвинения, фактов, думаю, достаточно. – Спасибо, товарищ полковник. Суд вызывает генерал-майора космическо-десантных войск Андрея Ефимцева. Мишкин папаша, “старшая сука”, как я прозвал его у себя в голове, вышел, тоже весь при параде. Изрезанное морщинами лицо, хриплый мужественный голос, каким обычно разговаривают главные герои кинобоевиков в профессиональном дубляже. Стал рассказывать про то, как принял запрос по рации, а потом принял решение, а потом принял еще что-то. Я уже толком не слушал, но что-то доблестное. Если до этого я надеялся на то, что суд разберется в случившемся, то теперь снова накатило отчаяние. Я как мог, пытался его отогнать, пытаясь настроить себя на воинственный лад, но вместо воинственности очередной волной, накатывала глухая злоба. Тяжелая, душная, черная. – Больше всего повеселил момент, когда, Кузнецов, якобы змеей задушил террориста. Глупость, конечно. Но видимо очень ему надо было, что-то придумать. Героическое. Хотя сначала было не до веселья. Столько пацанов погибло, и-за этого... – Генерал подумал и выплюнул – выродка. Другого слова не подобрать! Актер! Актерище!! Я даже на мгновение заподозрил, что он ничего не знает о проделках сына. Но потом вспомнил, его двусмысленные приказы по рации и отогнал эту мысль. Знает. А я нет. Я не то, что разоблачить их не могу, я не знаю, что разоблачать?! Я не понимаю, что происходит. Почему духи связали и тащили куда-то Мишку Ефимцева? Почему он пошел со мной выручать ребят, а потом предал? И если Ефимцевы, что младший, что старший, как-то связанны с корпорацией