МакКой криво улыбнулся. Он любил дочь. Даже Джим умудрился привязаться к этой малышке за недолгое время знакомства.
Как же сложно сейчас найти верные слова для друга, впервые заговорившего с тобой о смерти любимой дочери. Поэтому Джим недолго молчит, прежде чем открывает рот.
– То есть… только сейчас? Все эти годы ты… хотя чего это я, это же на моих глазах происходило. Какой же я идиот… – трёт переносицу, – я знал, почему ты замкнулся в себе, но… ни разу же не подумал, что тебе нужна помощь.
– Прекращай давай, этого только мне не хватало. Вы и так помогали, ты и Пашка. Заменили мне семью, – МакКой, усмехнувшись, хлопнул его по плечу. – А в туалете ты застал не любовную сцену… ну или почти. Если бы не он, я бы просто от боли свалился на пол. И что-то мне подсказывает, что от сверхлюдя, положившего на тебя глаз, так просто не отделаешься.
– Вот не надо, Боунс. Хотел бы – придумал бы, как. И я готов за вас порадоваться, если Хан действительно безопасен и всё такое.
Он пожал плечами. Левое крыло дёрнулось, будто недовольное собственным движением хозяина.
– Поживём – увидим. Для начала надо выжить в этой заварухе, потом уже об остальном подумаем. Ты мне лучше скажи, сдвиги с Аляской есть?
Джим поднял на него взгляд, который, по идее, должен был сказать обо всём красноречивее любых слов.
– Нет их, Боунс. И не будет. Я всё ещё не плюнул на эту затею только затем, чтобы у людей было хоть какое-то действие перед глазами. Не будет Аляски – будем ждать сообщения флота, стуча палкой в небо и слушая отзвуки.
Он кивнул, будто другого ответа и не ждал. Поднялся с дивана, принялся расхаживать перед печкой.
– Ты про «Аврору» не вспоминал, случаем?
Заметно было, что говорить этого Боунс не хотел.
– М? – Джим вскинул брови. – Я помню про Аврору, конечно… но она-то тут при чём? Мы же не собираемся самоуничтожаться.
– Тут суть важна. Мы самоуничтожимся, либо… нас уничтожат. Как на той планете в системе Сигма-9. Помнишь, у них там была эпидемия, и половина незаболевшего населения начала сгонять заболевших в пустые дома и сжигать вместе с ними…
– Боунс, мы не больны, и ты это прекрасно знаешь.
Джим сам поднимается на ноги, разминает ладони.
– Слушай, старик, я понимаю, что ситуация у нас сложная. Оптимистом ты никогда не был, космос – дерьмо, я всё это помню. Но мы – здоровы. Это очевидно. Так что не паникуй, прошу тебя, и не разноси мысли такого содержания среди экипажа, хорошо?
Он посмотрел на Джима, как на вконец… пухового.
– Ты мне хоть один случай напомни, когда я сеял панику среди экипажа. Хотя бы один, чёрт тебя дери, Кирк! Ты меня за практиканта зелёного держишь или как? – и, задрав голову к потолку: – компьютер, отмена протокола.
Стены вокруг них замерцали и медленно растворились. Джиму показалось, что откуда-то из недр палубы донёсся вздох облегчения процессора – пока что материальные голографии занимали недюжинный кусок оперативной памяти корабельного компьютера.
– Пойдём пить чай. А тебе и поспать бы не мешало, дорогой мой, – ворчливо заметил Боунс. Он по-прежнему был бледный и похожий на человека, чудом выкарабкавшегося из смертельной лихорадки. Собрался развернуться, но почему-то замер, глядя Джиму под ноги.
– Я как давно тебя вычёсывал?
– Дня... четыре назад? – Джим тоже посмотрел себе под ноги. Там лежали клочки пуха, и довольно много. Очень много для четырёх дней.
– Повернись-ка.
Джим разворачивается, позволяя ему запустить пальцы в пух. Размышляет вслух:
– Это странно, он пока не должен, вроде… Да не молчи, что у меня там?
Бонус роется в его пуху. Это почти неощутимо, так, лёгкая щекотка.
– У тебя там перья, – произносит, наконец, очень странным тоном. – Довольно... дохрена новых перьев.
Пальцы исчезают из пуха.
– Спок расстроится…
Джим, чуть поёжившись, разворачивается к нему и замирает, увидев на лице Боунса неслабое удивление.
– Ну ты чего? Это должно было произойти рано или поздно.
– Но не сейчас же! Погоди... Что произошло в последние несколько минут? Когда ты садился на диван, пух не линял! Да я... уверен, что эти перья выросли только что! У тебя крылья не чесались?
– Пока мы с тобой говорили, чесались немного… Но не до того было, сам понимаешь.
Джим снова ёжится. Теперь, когда МакКой напомнил, зуд ощущается сильнее. Да и удивление его…
– Хан был прав, – заявляет он неожиданно. Вид всё ещё ошарашенный, но он уже встряхивается, принимает обычное угрюмое выражение. – Что я сделал? Не стал скрывать от тебя свои проблемы. Впервые за шесть последних лет. И ты... облинял. А!.. – он махнул рукой и развернулся по направлению к ширме. – К чёрту! Мне нужен чай!
– Эм, погоди… – Джим говорит это не особенно громко, но Боунс всё равно останавливается, – пока мы тут от всех скрыты… почеши, а? Мне не дотянуться, да и… несолидно.
Голографическая лампа казалась крохотным островком света посреди залитой звёздным сиянием обзорки. Пашка голосовал за то, чтобы лампу оставить, и теперь на голографированном матрасе лежал возле неё, читая голографические же книжки, имитации настоящих бумажных. Рядом с ним спал Сулу – экономично завернувшись в крылья и подложив под голову одну из чеховских книг в мягкой обложке. Неподалёку дрых Хейли, умудряясь делать это сидя, свесив вниз лохматую голову и чуть ли не клюя носом собственные колени; Скотти создал для Ухуры и Чи два плотных голографических пледа довольно уютной красно-чёрной клетчатой расцветки, хотя МакКой подозревал, что это просто типичный рисунок с типичного шотландского килта. Сам уснул рядом, без пледа.
Среди симфонии сонного дыхания МакКой слышал по-старому пуховое сопение Джима. Спал он беспокойно, давно уже сбросив плед и сбившись в комок под собственным крылом. Перья подрагивали. Во сне он пару раз протягивал руку по матрасу и вроде как пытался кого-то нащупать. Спока, скорей всего.
МакКой видел это с дивана. Его оттуда на матрас не отпустил Хан. Теперь сверхлюдь обнимал его со спины, тесно прижимая к себе и до груди укрывая своим полусвёрнутым крылом. МакКою не спалось, и от нечего делать он сравнивал сны Джима и Хана. Джиму было беспокойно. Он во сне думал о корабле или о чём-то тоже таком, тревожащем; Хан даже спать умудрялся величественно. МакКой спиной и основаниями крыльев ощущал, как мерно вздымается-опускается в такт дыханию его грудная клетка. Само дыхание было глубоким и размеренным. Крыло ровно и мягко накрывало сверху, у перьев был сухой, здоровый запах.
Джим мёрз и дёргал во сне верхним крылом, пока Пашка, вздыхая и бурча под нос, что он тут не нанимался, не дополз до него и не укрыл заново пледом.
От Хана ощущалось ровное тепло. Он умудрялся не мёрзнуть сам и греть МакКоя – перед сном он настоял на том, чтобы объединить поля поясов.
От Джима пахло, скорей всего, кофе, абрикосовыми пончиками и перьями. От Хана тянуло чем-то хвойным, как тогда, на планетоиде.
Пашка притушил лампу. Островок света тревожно замерцал, тая, и превратился в неверное золотистое пятно. МакКой прикрыл веки. Сон – зыбкий, тревожный, как этот свет, замерцал перед ним, почему-то серебристо-чёрный, с редкими жёлтыми проблесками – свет фонаря сквозь воду; и сквозь эту же воду МакКой услышал тихое шуршание чьих-то крыльев. Он открыл глаза – в них как будто песка насыпали, а веки сухо горели, – и увидел тёмную громаду крыльев Спока. Остальные уже спали. Дыхание Хана на миг сбилось, потом стало уже другим; не как у спящего. Он стиснул МакКоя чуть сильней, вжимая в себя.
– Спок, – тихо позвал МакКой, чтобы никого не разбудить.
– Доктор, я не хотел вас тревожить.
– Что-то случилось?
Спок подумал, прошелестел крыльями и опустился на корточки у дивана.
Его глаза – нечеловечески красивые (верно отмечал порой Джим), мерцали в полумраке, как у кошки.
– Нам удалось связаться с Ипсилоном-5. Причиной поломки трансиверов на станции была ионная буря, но сейчас всё в порядке. Флот принял наш сигнал о помощи. В ответ они прислали краткое видеосообщение с заверением, что помощь уже в пути.
