– Ты доела?

Она заглянула в миску.

– Да.

– Ложись.

Ее глаза изумленно расширились.

– Куда?

– Назад, в койку.

– А если я не хочу?

Крейн поднялся, одновременно произнося:

– Значит, я тебя уложу.

***

Странная дева, чужая. Непохожая на других.

Речи ведет странные, слова употребляет незнакомые. Да и ведет себя не так, как пристало беременной женщине, оказавшейся с чужим мужчиной один на один. Слишком дерзкая. И имя чужое.

Крейн повидал немало человеческих дев за свои семьдесят лет. И светлокожих голубоглазых дочерей Ремнискейна, и смуглых шандариаток, и гордых этрурок… Все они были пугливыми, точно лани. От Обсидиановых шарахались, узнавая издалека. Каждая тряслась, стоило проклятому к ней прикоснуться. А уж о том, чтобы какая-то из них позволила себе задавать даргу вопросы, даже речи не шло.

Правда, ни одна из этих дев не попала в Латгейр добровольно. Все они были похищены в приграничных селениях.

Еще тридцать лет назад Крейн сам возглавлял налеты на человеческие деревушки, выросшие на границе с Латгейром. Считал это единственным выходом, оставленным императором. Элларион узаконил Бал Невест для других кланов, но Обсидиановые всегда были париями на этом празднике жизни. Их не приглашали. Им не предлагали невест.

И они их попросту воровали.

Так же, как их предки воровали скот у соседей.

А потом приводили в свой дом.

Даргам непонятен был смысл, который люди вкладывали в слово «любовь». Но они знали, что такое забота. Они берегли своих женщин, пеклись о потомстве. И девы постепенно оттаивали. Некоторые даже отвечали теплом.

Крейн был не лучше и не хуже собратьев. Он был одним из них. К тому же наследным лаэрдом – главой семьи Даберрон, седьмым Вождем Обсидианового клана.

Был.

С тех пор прошло тридцать лет.

Думать о тех временах не хотелось. Но и забыть причину, по которой оставил титул младшему брату, он тоже не мог. Она возвращалась к нему в воспоминаниях. Особенно, в долгие зимние месяцы, наполненные завываниями вьюги и колючими морозами.

В теплое время года, когда большая часть суток принадлежала солнцу, Крейн находил, чем заглушить чувство вины. Душа его не болела. Он считал, у него вообще нет души. Умерла вместе с драконом.

Но сердце было, и оно кровоточило. Старая рана, в которой сам был виноват, зарастать не желала.

А эта своенравная дева ее снова разбередила.

Откуда она только взялась?

Он посмотрел на нее.

Сидит за столом, нахохлившись, как воробушек на ветру. Росточком небольшая, в самый раз ему по плечо. Пышнотелая, с роскошной налитой грудью и округлыми бедрами. Даже живот не портит ее, наоборот, придает всему облику особую прелесть. Делает нежнее, желаннее.

Крейн на секунду прикрыл глаза, отгоняя будоражащие воспоминания. Но белокожее тело, тяжелые груди с крупными розовыми сосками и треугольник светлых кудряшек не собирались покидать его мысли.

Слишком хорошо он разглядел их, когда обмывал деву отваром кожедуба.

И слишком долго его руки не касались женщины. Как бы теперь не сорваться.

По его телу прошла возбужденная дрожь. Кровь прилила к детородному органу, и штаны стали враз тесноваты.

Дева была такой беззащитной в его руках, такой доступной. Она бы не стала сопротивляться, захоти он тогда взять ее. Не смогла бы.

И он взял бы ее. Изгнал бы плод, который мать и так обрекла на смерть, подлечил немного, а потом оставил себе.

Но она носила маленького дарга. И дракончик внутри нее хотел жить.

Крейн был убийцей, но не был мерзавцем. И он не воевал с женщинами и детьми.

Его врожденное чутье требовало держаться подальше от незнакомки со странным именем. По крайней мере, пока не выяснится, откуда она здесь взялась и кто отец ее ребенка.

Крейн знал, рано или поздно этот дарг здесь появится. Не может не появиться. Дарги не бросают своих детей.

Значит, ему, Крейну, не стоит тешить себя бесполезными иллюзиями. Он сам оставил клан и ушел в добровольное изгнание. Сам отказался от власти и всех прав, дарованных по праву рождения.

Значит, и на эту деву тоже прав не имеет. Она принадлежит отцу своего ребенка.

Но сейчас, когда она смотрит на него вот так, широко распахнутыми глазами, прозрачными как слеза, чуть приоткрыв влажный ротик… Темный Халл, как же хочется послать к гхарру все правила и оставить ее себе!

Задушив зародившийся в горле рык, Крейн нагнулся и быстрым движением сгреб деву в охапку.

Та завизжала.

– Тихо! – рявкнул свирепо.

Но она и не думала замолкать. Уперлась ладошками ему в плечи, потом замолотила по ним, нанося урона не больше, чем если бы била по камню.

– Что вы делаете? Отпустите меня немедленно! Извращенец! Маньяк!

Он ее отпустил. Швырнул на топчан, грубо, но вместе с тем осторожно. Прорычал, чувствуя, как в горле клокочет гнев на собственную несдержанность:

– Не стоит обзывать меня словами, значение которых мне не известно. Я могу наказать.

А потом развернулся и в три шага преодолел расстояние до двери.

Его движения были столь стремительными, что смазались в одну полосу.

Не задерживаясь, Крейн сорвал с гвоздя свою куртку. Схватил ружье, стоявшее в углу прикладом вниз, закинул на плечо. Ударом ноги вынес дверь, заставляя ее с громким стуком удариться о стену. И нырнул за порог.

Дверь захлопнулась с оглушительным грохотом. С притолоки посыпалась пыль.

Тая вздрогнула, сжимаясь в комок. Услышала, как в замке щелкнул ключ.

Он ушел… Этот сумасшедший ушел…

Запер ее на ключ – и ушел.

Она вытянулась в струну, прислушиваясь к звукам, доносившимся из-за двери. Осторожно выглянула в оконце.

Отсюда были видны пустынная часть двора и частокол, закрывающий дальнейший обзор. Но не крыльцо и ворота.

Ее напряженный слух уловил приглушенный стук двери. Значит, из этой комнаты выход ведет в другую, а не прямо на улицу.

Потом донесся отрывистый свист. Так охотники подзывают собак.

Над окном мелькнула громадная тень. Крылатая. Она на мгновение закрыла и небо, и солнце, а потом спикировала вниз.

Тая отпрянула.

Это не птица. Птицы не могут быть размером с ЯК-52! И у них не может быть размах крыльев с десяток метров!

Сердце девушки колотилось, как у зайца, попавшего в охотничьи силки. Это было именно то состояние, о котором говорят «душа ушла в пятки». У нее она не только в пятки ушла. У нее она, похоже, едва не вылетела из сердца.

Тая глянула на свои руки. Те мелко дрожали.

Она прикрыла глаза.

Господь Всемогущий, это же не может происходить на самом деле? Где она так нагрешила?

Несколько минут девушка сидела, боясь даже вдохнуть, и чутко ловила все звуки. Убедившись, что в доме никого нет, она рискнула встать на ноги и осмотреться. Подошла к двери, безуспешно подергала. Та, как и ожидалось, была крепко заперта на замок.

Тая заставила себя успокоиться.

Вот так, дыши тише, ровнее.

В этом доме должно быть хоть что-то, что даст ей подсказку.

Она огляделась.

Ларь. Стол. Печка. Нехитрая утварь. Ведро с водой.

Тут и прятать-то нечего.

Первым делом она направилась к ларю. Тот был сделан из дерева, с металлической окантовкой и мощными петлями для замка. К ее радости, он оказался не заперт.

Тае пришлось поднапрячься, чтобы откинуть крышку. Внутри валялись какие-то вещи, сложенные не слишком аккуратно. Одежда, веревки, куски меха и кожи.

И зеркальце. Точнее, его осколок.

Тая сначала хотела отбросить его, но женская сущность заставила ее задержаться. Она поднесла осколок к лицу…

И забыла, что надо дышать.

На нее из гладкой поверхности смотрело чужое лицо. Похожее, но не ее.

Такое же круглое, с голубыми глазами и пухлым ртом. Только иной рисунок бровей, форма носа и челюсти.