«Мне забыть об охлаждении» Мне забыть об охлаждении, Мне светиться, не скорбя: Я признался в сновидении, Что люблю тебя. Ты стоишь – очарование! Ты ступаешь – я дрожу! Но, тая переживание, С головой дружу. Что лишь юным извинительно, Что потеряно давно, В сновидении – пленительно, Наяву – смешно. «Руку лилейную тронуть однажды» Руку лилейную тронуть однажды Пало кому-то наградой тоски. Вот оно, счастье, достойное жажды, — Царственной вашей коснуться руки! Имя счастливцу вы дали впервые — Дали как будто хмельное питьё! Прятала фея глаза роковые, Встарь отвергая безумство моё. Сон увидал я, где фея с улыбкой, Трепетно рдея, прильнула ко мне. Светел я в путах иллюзии зыбкой — Любящей вас я дознался во сне! «Плакучие берёзы быстро вяли» Плакучие берёзы быстро вяли, Какая-то давно была раздета — А флоксы нас и видом удивляли, И временем отрадного расцвета. Соцветия прельщали невозможно, В них общее с отдельной парой было: Что полностью по духу безнадёжно — В её глазах ещё не сплошь уныло. Волшебные персты, своё лелея, Волнующе держали в тихой власти. Ко сну звала плакучая аллея, А флоксы всё влекли к интимной страсти. «Кто вещает о муке тщеты» Кто вещает о муке тщеты, Кто о новой красе бытия. Не ко светлым относишься ты, Но не сумрачен я. Недовольно томятся на дне Существа без мечты голубой. Ты не молвишь отрадного мне, Но отрадно с тобой. Кто не терпит иной правоты, Тех едва лишь и сам я терплю. Неприветливо держишься ты, Но тебя я люблю. «Подвластны рассудку светильники ночи» Подвластны рассудку светильники ночи, Погаснут они при светоче дня; Безумного жара не выразят очи, В открытой среде смиренство храня. Восторги ночные душе всё невнятней, По воле дождя тоскливо порой. Довольны голубки сухой голубятней, Горюет одна на кровле сырой. Несобранно сидя на мятой постели, При тихой свече горюешь и ты. Распались устои, подобно скудели, И ценностей нет, и жалки мечты. «Пышнокудрой, влекуще красивой» Пышнокудрой, влекуще красивой Дорогая виднеется мне, Хлопоча на веранде тоскливой, При вечернем огне. Вызывать я в ней радость умею, Поцелуй мне даруется вдруг; А привлечь её жарче посмею — Ускользает из рук. Утешаюсь я в миги тугие, Что близка мне душой хоть одна, Что меняют обычай другие — Не меняет она. «Меж нами имелись обычные речи» Меж нами имелись обычные речи, Но высмотрел я чрезвычайное: В едва повернувшей ко спутнику плечи Мерцало желание тайное! Подумал я сухо: какое мне дело До сферы чужого желания, Что бьётся бескрыло, гнездится несмело, Не стоит и мига внимания? Хочу удалиться дорогой своею — Но говор её продолжается. Тогда приглашаю ко столику фею — Впервые на зов откликается! «В половодье волос и в ночной пелене» В половодье волос и в ночной пелене Покоряет она, как русалка почти, И когда б я дерзнул угодить ей вполне, То заветной тропой отказался б идти. Никогда подобру не отпустит она, Затруднительно мне возле двери любой: Говоря напрямик и лукавя сполна, Занимаюсь я с ней сумасшедшей борьбой. То коснётся меня позолота кудрей, То расплещется вдруг у неё по лицу… Не берусь я мечтать о судьбе лебедей, Неразлучной четой дорогих озерцу. «Закатная риза дана бездорожью» Закатная риза дана бездорожью, Родятся светила в лазурном эфире. Ты молвишь устало, с таинственной дрожью, Что двое мы в мире. Твои одногодки счастливей едва ли: Не хватит их искры на пламя живое — Дай выйти из дебрей, где бесы взыграли, Где, к счастью, мы двое. Твоё постоянство похожего шире, Твоё восхищает оттенками чуда. Но счастье теряют, и счастье, что в мире Мы двое покуда. «Средь ясной весны фиалки в саду» Средь ясной весны фиалки в саду Не пали во прах от снежного шквала — Слабейшие те стерпели беду, Что грубой рукой других убивала. Расчёты держа порой взаперти, Внимая душе, пророчащей втайне, Мы сносим и то, что трудно снести, Хоть кожей своей чувствительны крайне. За помощью звёзд и личности все Счастливо творят, осанисто, смело; Сияют они в активной красе, Где, мнится, кругом их ад, а не дело. |
