– А книги? Ты же читать любишь... Стихи, искусство.

– Люблю. Но там о другом. О высоком и прекрасном!

– А близость? Близость мужчины с женщиной, по-твоему, не прекрасна? Вот дружба между ними, женщи-на-«свой парень» и мужчина-«лучшая подружка», это, извини, чушь полная.

– Не знаю, Алеша, – шептала из-под мышки Марина.

– Я знаю! – он чуть развернул ее за плечо, и заме-тив увлажнившиеся реснички, сам едва не расстроился    от такой пронзительной нежности и трогательной искрен-ности, и ласково отведя несколько локонов, прикоснулся    к ее губам, уже уверенный, что ему ответят.

                                                 ***

Как ни воспевайте снега и метели, сны и покой, –   зи́мы для Марины были настоящим испытанием. Долгие ночи, колючий блеск, скупость красок и холодá, холодá, холодá. Но та зима – с запахом пряного черного винограда, горького шоколада, отутюженного белья (прощайте, мечты о белом, выровненном потолке!) – примирила ее с ужасами анабиоза. И пока природа спала, Марина училась любить     по-новому, по-женски. Привыкшая держаться с людьми    на расстоянии, а то и вовсе ежиком, она даже дома серди-лась на неожиданные прикосновения Алеши и приливы его слишком чувственной для нее нежности. Но это только раззадоривало его воображение и романтическое, и вполне физиологическое. А если он позволял себе чуть больше, чем представлялось приличным Марине, – тут же спешил убаюкать ее своими головокружительными поцелуями и одурманивающими речами:

– Чего ты боишься? Меня? Себя? Своих страхов? Чувств? Они грязны настолько, насколько их пачкают люди. Один смотрит на картину и видит дар художника, запечат-ленное движение, другой, – сплошные пошлости. А тебе чего бояться? С твоим-то сердечком?

Марина не знала, можно ли верить Алеше, но как возражать тому, у кого на губах привкус солнца?

Глава 16. Лето на двоих

Как же хочется лета! После долгих холодов и про-низывающей влажности, исходящихся воем ветров и бес-конечной тьмы, будь она неладна! И вот уже оттепель, и солнышко кропит золотом по талому снегу, и прелью пахнет, – а до лета еще далеко. Уже и туманы придут, оку-тают землю белесой пеленой, уберегая будущие листики  от солнечных ожогов, и отступят, явив глазу человеческому золотистую зелень начала весны, и воздух станет прозрач-ней и звонче, – а до лета все далеко. И хотя зима была мяг-кой и теплой, а весна – ранней и бурной, только к лету Ма-рина очухалась от спячки и теперь наслаждалась ликова-нием жизни. Здесь, в краю болот и ветров, неудобно глинистых для растений почв, нужны особые стойкость и верность, чтобы вот так, из года в год всходить среди камней, строи-тельного мусора, на прогоревших болотах и пережженной вместе с прошлогодней травой земле. И каждая травинка, дичок-сорнячок дышат этой преданностью, и что-то там поглощая и отдавая, пропитывают ею сам воздух, чтобы вновь и вновь насыщать северное лето красками, кон-трастами, переливами. Как не проникнуться этим торже-ством! Тем более, когда впереди отпуск маячит.

А вот в душе Алексея царило совсем не летнее уны-ние. Еще недавно он ожидал встретить человеческий рас-цвет сознательным холостяком, пузатым, бородатым гурма-ном и меломаном. А теперь похудел, снова брился, подза-горел и был уверен, что тридцать три не просто расцвет, –  а вторая молодость, легко сочетающая задор и опыт, удаль и благоразумие, лучшее время, чтобы любить легко и глу-боко, нежно и пылко, прочувствованно и спонтанно. Тем противней было ему думать, что проживает он это время порознь с Мариной. Переезжать к нему она не соглашалась, – очень за свою комнатушку беспокоилась (как ключи-то дать не побоялась!), отговаривалась тем, что ей от дома       до турбюро добираться ближе. Но не перевозить же ему свою отлаженную лабораторию в старую коммуналку с вет-хой проводкой. Просить Марину, чтоб устроилась ради него на другую работу? А потом начнется «я ради тебя... а ты...»

Чтоб забыться, он с головой уходил в заказы, брался за самые сложные и головоломные, и все равно тосковал, ждал воскресений, чтоб приехав на Ваську раньше хозяйки, устроиться на куцем матрасике за самодельным, из обычно-го ящика, столиком, разложить салфетки, нарезки и вино-град, подогреть чайник и ждать, когда лязгнет замок, хлоп-нет дверь, раздастся «Аленький, это я», и она, уставшая, присядет рядом «все балуешь?», и будет есть медленно, почти засыпая, пока он не заварит кофе покрепче и подух-мяней, и только вдохнув горьковатого аромата, встрепенет-ся и оживет.

Но в одно из воскресений, Марина сама вышла ему навстречу:

– Привет, Аленький! А я из турбюро ушла.

– И что теперь? – напрягся Алексей: ох уж эти ге-ройства любви!

– Теперь корректором попробую, представляешь?   В одном издательстве предложили. Даже подождать согла-сились.

– Подождать? Чего?

– Я, Аленький, хитрая, – улыбнулась Марина, про-пуская его в комнату. – У меня со вчерашнего дня отпуск по линии турбюро. Сначала отгуляю, а потом уволюсь, наймусь, оформлюсь... А пока отсыпаться, отдыхать, пра-вила вспоминать, – махнула она на пару книжек на подо-коннике. – Только, Алеш...

...С издательством ей простая удача вышла. В бюро рекламный буклет разрабатывали, Марина ошибки в тексте заметила, исправлять стала, разговорилась с кем-то,        про «недообразование» свое рассказала, с кем-то в изда-тельстве про журналы и газеты поболтала (оказывается, собеседование проходила), потом из типографии захо-дили, какой-то «левый» текст посмотреть просили, а скоро и работу предложили. Зарплата копеечная, зато само изда-тельство чуть ни во дворе (со связью проблем не будет). Работа тихая, спокойная, если что на дом брать можно, – читай себе, в стороне от многоголовой, многоязыкой суеты. И времени больше появится, и на дом, и на жизнь, а то  как-то мельчать, усыхать стала эта жизнь. Все вокруг Алого крутится, им одним измеряется, вернее, его присутствием. Ни библиотек с музеями, ни настроений ремонтных, даже читать почти перестала. И это смущало душу, и хотелось полного, даже без Алого, уединения, чтобы в себе разобрать-ся. А тут отпуск неиспользованный! Только Алеше объяс-нить как-то надо... Целый день Марина готовилась, подби-рала слова, доводы, сравнения, – мысли как гнус жужжали в ее голове, – но только и смогла промямлить:

– Мне б, совсем, от всего... одной... отдохнуть.

– От чего?

– Не сердись. Я думаю, нам бы... и тебе от меня... и друг от друга отдохнуть надо, – еле выговорила Марина.

– Друг от друга? – удивился он. – Тебе со мной тя-жело? ... Скажи.

Марина обессилено молчала.

– Ну если так... Отдыхай, – не дождавшись ответа, кивнул Алексей, встал да ушел. Только дверь на сквозняке хлопнула.

Ошарашенная Марина привалилась плечом к стене: выгнала, получается? вот так просто? А чего она хотела? Сама сказала: отдохнуть хочу. Сердце полнилось болью,    а губы шептали «Алеша, Аленький, Алый» Предвкушение долгожданного уединения сменилось мертвенным беззву-чием вдруг обрушившегося одиночества. Марина закрыла глаза и утонула в забытьи, безмысленном, глухом и безвоз-душном, и не слышала, как уркнул замок и скрипнула дверь в квартиру. Лишь благоухание свежей зелени вернуло ее к действительности. Алеша стоял на пороге комнаты, держа перед собой пушистое облако ромашек в непримет-ном ведерке.