– Алый! – выдохнула Марина.

– У тебя тут с настроением что-то было. Вот! – про-тянул он цветы, и сам же поставил их в угол. – Как будто я только пришел. Давай?

Марина ответила благодарным взглядом, и уже не мог-ла понять, как собиралась прожить целый отпуск без Алого.

                                              ***

Алексей еще с вечера решил, что завтра днем похи-тит, украдет, увезет Марину туда, где обои на стенах и ко-вер под ногами, и диван человеческий (не на полу спишь!) и огромные махровые полотенца в ванной, – к себе домой. Исподволь он давно готовил ее к этому: про папу с мамой, про записи музыкальные, про парк рассказывал. Парк-то огромный, густой. Марина вроде не против была в гости съездить, но все времени не хватало. А тут и время появи-лось, и лето за окнами. Что не съездить? Заодно с родите-лями познакомятся. Пока она собиралась, чего только       ни рисовалось воображению Алексея. Как они в парке гуля-ют... В жару там народу, конечно, многовато, зато вечером пустынно, парочки целуются, глядишь, и Марина осмелеет. (Уж больно стыдливость ее достала. Дома еще ничего,           а на улице ни обнять, ни приголубить, разве за ручку. Это     с ним-то, тридцатитрехлетним, за ручку!) С Толяном встре-тятся... Интересно, поладят ли? Словом, еле дождался, когда она все соберет, проверит, закроет.

Скоро все вместе ужинали на маленькой уютной ку-хоньке обычной многоэтажки спального района: Марина   с Алым и его родителями. Отец, пожилой, с высокими за-лысинами и живыми, ярко-карими глазами, со значением поглядывал на сына, – понимаю, мол, – и влюбленно –     на жену, совершенно седую женщину с удивительно моло-дым лицом и узнаваемо голубыми глазами. Она называла Марину «доченькой» и радушно пододвигала то блюдечко с печенюшками, то розеточку с вареньем. Марина, оробев от такой приветливости, умоляюще поглядывала на Алешу, но тот ободряюще улыбался: привыкай. Словом, родители приняли Марину как родную и на следующий день уехали на дачу, исполненные понимания, мудрости и вежливости.

                                             ***

Толян вежливостью не отличался, зато любил ще-гольнуть цинизмом и наглостью, но злым человеком не был, скорей недоверчивым, особенно ко всему возвышенному, и, так уж повелось, к Лехе относился покровительственно, как к младшему. Друзья хоть и были одних лет, но Толяну повзрослеть раньше пришлось, – в четырнадцать, когда родители погибли. В детдом не попал, потому что сестра уже совершеннолетней была. Так, вдвоем и жили. Спасибо Лехиным родителям, всех троих, Альку и Толика с сестрой, одинаково тащили и опекали. Но Толян и не думал за спи-нами взрослых отсиживаться, парнишка-то волевой, с ха-рактером. Лет с пятнадцати подрабатывал, ко всему прислу-шивался, присматривался, примерялся, на сестринские шуры-муры до того налюбовался, что в женщин веру поте-рял. А после Лехиной женитьбы на слабый пол без кривой ухмылки смотреть не мог. С Мариной, не то чтоб жаждал познакомиться, так... – за друга волновался, а потому, едва Лехины родители уехали, сразу в гости к другану заявился, но только и успел на кухню пройти да за налитый чай спасибо сказать, – Марина в Лехину комнату ускакала.

– Дикая что ль? – кивнул Толян вслед ей.

– Есть такое дело, – довольно сияя, ответил Леха. – Ей к человеку привыкнуть надо.

– Интересно, как? Шарахается вон!

– Можно по парку втроем поболтаться. Она природу любит.

– А что? Не так и темно, авось, разгляжу твою мауглю.

Марина от прогулки сначала отказывалась. Не понра-вилось ей, что Толян ее сразу «Манон» обзывать стал, и что взгляд у него нагловато-оценивающий, и усмешка его, – кривая какая-то. Хочешь улыбаться – улыбайся, не хочешь – не надо, а так – то ли да, то ли нет – зачем?                     Но тут уж Алый настаивать стал: у меня друга ближе нет,   а что не глянулся, – первое впечатление обманчивым бывает. И прогуляться, действительно, хотелось. Василь-евский – место, конечно, зеленое, но здесь, на окраине одно название парк, а так, – лес настоящий, даже грибники встречаются, и озеро есть.

– А ты все время рядом будешь? – недоверчиво  покосилась Марина.

– Если сама не убежишь! – рассмеялся Алексей.

На том и сошлись.

Легкие сумерки белой ночи хлынули им под ноги поскрипыванием песка и шуршанием травы и понесли     по высвеченным молочным электричеством аллеям, по тем-ным, притаившимся в зарослях тропинкам, мимо отлива-ющих бронзовыми, нефритовыми и опаловыми бликами крон, к неподвижному, манящему серебристой прохладой и свежестью озерцу, в котором величественно и бестревожно фосфоресцировало отражение луны.

Марина держалась в стороне от мужчин, то и дело скрываясь из вида, и уходя, видимо, довольно далеко,     так что раз даже на Лехино «Манон!» не откликнулась, только на родное «Мариш, ты где пропадаешь» вышла, вся забрызганная ночной росой, с увлеченно поблескивающи-ми глазами:

– Гнезда высматриваю.

– Птицами, значит, интересуешься, – поморщился   в улыбке Толян. – И что птицы? Жрут, спят и гадят.

– Как и человек, – колюче, в упор ответила Марина.

– Как и человек... – рассеянно повторил Толян, и оглядев девушку с головы до ног, вдруг расплылся               в благодушии. – Ладно, каюсь, груб и нахален. Прости! –   и протянув для примирения руку, ощутив в ответ холодную ладонь Марины, вдруг поцеловал ей пальцы. Марина рас-терянно отдернула ладонь и спряталась за Алого.

– Хорошо, не съел! – смеялся Алый. – А мог бы! Чес-слово!

– Я лучше там... – буркнула Марина и снова юркну-ла в колышащиеся тени.

                                                ***

– Не страшно? – кивнул Толян в сторону, куда исчез-ла Марина.

– Чего?

– Девчонка совсем.

– Так и мы пацанами были.

– Я не про возраст. Такую обидеть... Ты глаза ее видел?

– А с чего ты взял, что я обидеть ее собираюсь? – надулся Алексей: кто кому про эти глаза рассказывать будет? С них-то, жгучих да раскосых, все и началось.

– С того, что забаловали тебя бабы, – негласная роль старшего позволяла Толяну с легкостью игнорировать недовольство друга. – И обидишь, не заметишь.

– А тебя не забаловали? – с лукавинкой ответил Алексей.

И друзья обменялись понимающими деланными улыбками.

Да уж, погусарили ребятки будь здоров! Толян, серо-глазый, златокудрый, с цепким, изобретательным умом,   не склонный к снисхождению и оправданию человеческих (и женских) слабостей, очаровывал дерзостью и напором. Алексей, слишком эстет, чтоб быть дерзким, брал романти-чески-мягким обаянием и негромкими речами. Случалось друзьям и поиграться с женскими сердцами: чьи чары сильнее окажутся. Зачем это – и сами не знали. Так... игра. Для женщин – недобрая, а для них – игра. Друзья метнули взгляды в сторону Марины.