***

В понедельник, проснувшись от утреннего звонка   в дверь – «Соседка, что ли?», – Марина смутилась, увидев на пороге квартиры сияющего Алексея.

– Идем? – улыбался он.

– Куда? – с трудом просыпалась Марина. Как она мечтала отоспаться! Взять и продрыхнуть полдня!

– На экскурсию. Ты мне обещала. По Ваське. Пом-нишь? Но сначала кофе, если пригласишь. Кофе у меня        с собой. Хороший. С тебя кипяток.

Марина кивнула, жестом пригласила пройти на кух-ню, посадила следить за чайником, а сама, слетав в комна-ту, скрылась в ванной.

Алексей оглядывал обшарпанные, в струпьях старой краски и плесени, стены, потрескавшееся, клееное–перекле-енное скотчем оконное стекло, «люстру» из проволоки... Он не боялся бедности. Где только не приходилось ему на-слаждаться любовью, и смутная осторожность всегда под-сказывала, как держаться подальше от рутинных тем. Натура эстетическая и чувствительная, Алексей умел ограничиться тем, что отвечало его представлениям о пре-красном. Но что ему было думать о Марине?! Что втянуло ее в эту бездну? Сломалась? Сломали?

Едва чайник закипел, появилась хозяйка, улыбаю-щаяся, свежая, в не по размеру большой футболке и слиш-ком плотных для жаркого лета и неудобных для дома джинсах:

– Доброе утро! – выключила она чайник и расста-вила разнокалиберные чашки. – Сахара, извини, нет.

– А и ладно! Дальше я сам, – отстранил Алексей Марину, и с чувством приступил к приготовлению кофе, отвлекая ум от неприятных впечатлений.

Марина взирала на его шаманство с почтением,     но совершенно бестрепетно, будто ничего волнительного меж ними никогда не было, – работали на одном заводе да и только, вот-вот в воспоминания ударятся. Но ни с воспо-минаниями, ни с разговором не складывалось. Марина     не знала, о чем спрашивать. Алексей не знал, что гово-рить, да еще бедность эта раздражала.

– Может, сразу пойдем? А кофе потом? Или в кафе завернем. На улице солнце, знаешь, какое! Впору загорать, а ты здесь торчишь! – не мог же он прямо сказать, что сил его нет эту разруху видеть.

– Я тебя в дом не звала. Договаривались,               что на улице и попозже, – развела руками Марина. Но кто бы спорил, такая квартира не лучшее место для уютных посиделок. –  Допиваем и выходим.

                                               ***

...На улице стоял солнцепек, чистенькие туристы пе-ремежались с персонажами в «домашнем», мятом и неряш-ливом: в майках-алкоголичках, халатах и тапочках. При этом двигались все одинаково неспешно и даже лениво.

– Ну? Что тебе показать?

– Что хочешь, только не слишком парадное, – так он надеялся быстрее понять, что у Марины на душе, найти те ниточки, которые подскажут путь к ее сердцу.

– Непарадного здесь хватает. Там двор «два на два», там «башня счастья», там бывшее капище, – быстро сообра-жала вслух Марина (любая профессия накладывает свой отпечаток). – Предлагаю по Большому проспекту к Румян-цевскому садику, оттуда к Среднему проспекту и обратно,  к метро. Пойдет?

– Пойдет, – улыбнулся Алексей,  хотя слово «метро», мысль Марины о расставании резанули его тонкий слух. Ему вообще не хотелось никуда идти, хотелось, чтоб она просто сидела напротив (но на той убогой кухне), говори-ла неважно о чем, вскидывая на него свои раскосые, почти черные глаза, отчего б у него как прежде занимался дух.

Поэтому едва прогулка была закончена и они подо-шли к метро, Алексей, бубня про жару и солнце, сок и мо-роженое, про «хорошо, что в понедельник нет народа», за-тащил Марину в кафе, и уселся за столиком напротив, так, чтоб преградить ей путь к возможному побегу. Марина, словно смущенная сркытой ловушкой, молчала, опустив голову и размешивая в кофе шарик мороженого, и не видя, но чувствуя безотрывный взгляд Алексея, только краснела, почти не поднимая глаз. Впрочем, Алексей и так был доволен тем, что мог, наконец, спокойно ее разглядеть. Она по-прежнему не красилась. Работа на свежем воз-духе шла ей на пользу, бледность отступила, в движениях, в жестах, уверенность, грация какая-то появилась, а вот диковатость характера и напряженность минуты станови-лась все очевидней. Так что пришлось ему пустить в ход все свое обаяние, чтобы девушка, наконец, успокоилась, поняла, что ничего ужасного и пугающего ее не ждет, и можно и нужно наслаждаться этим кофе с мороженым, этим понедельником, этим неспешным разговором.

Сильная половина человечества идею дружбы между мужчиной и женщиной воспринимает куда скептич-нее слабой. Меж тем во времена рыцарей Даме сердца надлежало быть замужней, а доброму Рыцарю – чтить ее замужество. То есть прибывает Рыцарь на бал или как это  там у них называлось, и заботится: о своих сестрах забо-тится, о своей жене заботится, о Даме сердца заботится.    А у той тоже муж, и тоже о своих женщинах заботится, и   о Даме сердца не забывает. И упорядочить эту всеобщую заботу друг о друге можно было только иерархией и тради-цией. Что и делалось, и очень строго. У Марины «нужных» и «неотъемлемых» представлений об отношениях мужчи-ны с женщиной не было. Были, конечно, примеры бабушки и матушки, но то была их жизнь, не ее. Бабушка была муд-рой, матушка – красивой, а Марина... Хоть и пытались      за ней ухаживать, и хорошие молодые люди замуж звали, – вмешивать мужчин в свои отношения с счастьем не торо-пилась. Какая из нее невеста? Ни гроша за душой, даже образования нет. Жаждет юноша счастья с прекрасной избранницей,   а избранница ему бабах! – и тяготу за тяготой навешивает. Не за то ли, что счастья искал? А если и за то, – пусть дру-гие навешивают, которые хоть что-то дать могут, а у Мари-ны всего приданного – сплошные проблемы. А что до люб-ви, неземной да высокой, – любят красивых, фигуристых, талантливых, как ее матушка. Любят, любят, иногда женят-ся, потом еще полюбят да разведутся. Если ребенка родят, – хороший отец, что по суду, что сам по себе, о ребенке по-заботится. Плохому и суд не указ. И смысл замуж идти? Другое дело – дружба, когда человек тебе небом послан. Именно тебе, именно небом. Кровные узы, и те вон, порвать-ся могут, а от неба куда денешься? Одна с дружбой труд-ность – понять, друг перед тобой или нет. Но никто же      не требует сразу решать. Обычно, есть время прислушать-ся, присмотреться. Вот Алексей: добрый, благородный,      к тому же старше нее, жизнь лучше знает. И хотя встреча-лись они редко (у обоих работа), иногда наугад (телефона-то на Ваське не было), –  Марина от этих встреч не отказыва-лась. Иногда даже ждала их, как после долгих трудов ждут отдыха.

Алексея дружески-ровное расположение Марины и радовало, и задевало. Неужели не вспоминается ей то утро в поезде, когда он тонул в море ее волос, и она осторожно и ласково гладила его щетину. Разве только на дружбу указы-вала им судьба, разве только ее подразумевала логика? Ладно, встретились раз, ладно, два, но теперь, когда можно ни на что не оглядываться, ничем не смущаться, – не пора ли догадаться, зачем судьба сводит. Или так и запомнится ему Марина, как чувство, которое могло быть самым-самым,  но застыло, замерло в полушаге от любви? Это противоре-чило бы и его жизненному опыту и законам физики.        Что ж, на то она и жизнь, чтоб выбиваться за пределы схем и законов! Словом, опережать события Алексей не собирал-ся, но отступать без разгадки не хотел. Решил дожидаться, когда все тайны сами откроются. Ради этого и через полгоро-да на Ваську ездил, и с нищетою мирился, и Марину ласко-выми речами опаивал, ничего не меняющими и ни к чему не обязывающими, впрочем, тем-то и ценными для нее.