– Простите, – шарахнулась она в сторону.
– Опять «выкаешь»? – улыбнулся голос. Сквозь белесый летний сумрак проступал силуэт солидного, зарос-шего щетиной мужчины, и если бы ни голос, Марине в го-лову не пришло бы искать в нем знакомые черты.
– Алексей? Вы как тут? – удивленно уставилась она на прохожего.
– Клиент здесь один живет, – протянул он визитку «Аудиоаппаратура: установка, ремонт, апгрейд». Марина усмехнулась: в ее мире не было ни телевидения, ни радио, ни даже телефона. – Сегодня, вот, припозднился, чтоб завтра сюда не ехать. А ты как здесь?
– Живу.
– Одна-одинешенька? – полюбопытствовал Алек-сей, подставив ей руку.
– Сама по себе, – отказалась взять под руку Марина. Не получалось у нее под чужой шаг подстроиться. – А вы как, как жена?
– Я в порядке. Про жену не знаю. Как развелись, так и не знаю. Мы ж с тобой вечность не виделись. А жизнь, она, знаешь, как летит!
– Знаю, – вздохнула Марина и медленно зашагала в прежнем направлении, предоставляя ему самому опре-делиться. – Что ж, тряхнем стариной, провожу, как когда-то в институт, помнишь? Марина кивнула и нырнула в диковатые, заплывшие тенями, лабиринты дворов.
Волны сдавленного, шепчущего эха доносили звуки чьих-то шагов, неразличимых разговоров, выкриков, хлоп-ков. По углам шарахались невнятные призраки. Пахло изне-могающей от жары зеленью, прогорклым растительным маслом, отходами и пылью. Марина шла с рассеянностью человека, находящегося у себя дома. И только переходя ли-нии, по наработанной привычке, ухватывала Алексея за ла-донь, как маленького, чтоб перевести через проезжую часть. Так она переводила детишек и пожилых экскурсантов.
Алексей с готовностью слушался ее жестов, но те-рялся в догадках: неужто с улицы, – и домой? а там что?
– Мариш, а муж? Дети?
Марина отрицательно покачала головой.
– Не одиноко? – осторожно разведывал он.
– Мне общения на работе хватает, – искренне ответила Марина.
– Кем работаешь?
– Экскурсоводю.
– А мне экскурсию проведешь? По Ваське7 ?
– Потом. Сейчас с ног валюсь. – Марина еще не вы-шла из роли гида и Алексея воспринимала как отставшего или заблудившегося туриста.
– Может, на выходных? Когда у тебя выходные?
– Понедельник или вторник. Выбирай.
Они остановились у невысокого серокаменного до-ма. И хотя лицо Алексея выражало досаду: для того ли он шел, чтоб на пороге попрощаться, – Марине не до его до-сад было. Совсем вымоталась. Договорились встретиться в понедельник ближе к вечеру, здесь же, и Марина скрылась за массивной дверью. Алексей, чуть выждав, шмыгнул за ней следом, тайком проследил, как мелькнула ее рука, за-хлопывая дверь, запомнил номер квартиры, и выйдя из дома, направился к метро в обход незнакомых дворов, по ясной, простой геометрии линий и проспектов.
На углу 13 линии и Среднего проспекта, залитая маслянисто-желтым светом фонаря, стояла молоденькая девушка. В полупрозрачной блузке и коротенькой юбке, она походила на мотылька, увязшего в липких волнах электри-чества, и лишь густо накрашенные губы выдавали земную природу нежного создания. Заметив внимание посторонне-го мужчины, мотылек хрипловато крикнул в темноту: «Слышь! Козел тут какой-то пялится...» Рядом возник вер-зила с длинными, узловатыми руками: «Что, дядь, на моло-деньких потянуло?» и демонстративно заграбастал девушку под мышку с такой чувственной жадностью и силой, что та еле пискнула, но похоже, такая брутальность ей только польстила.
Алексей свернул на Средний: «"На молоденьких"... Что ж! солиден, брат, бородат. Тридцать два года как-никак (значит, Марине около двадцати двух). Скоро тридцать три. Не простая дата в жизни человека, есть в ней что-то судьбо-носное и окончательное, верней, подводящее к окончатель-ному. Да, ребятки, вам резвиться и резвиться. А мне...» – а что ему? Успел жениться, развестись, решить, что семейная жизнь не для него. Больших разочарований она не принес-ла, но и открытий тоже. Конечно, воспоминание о вдохно-венном стриптизе Татьяны глубоко запало в память и до сих пор тешило его самолюбие, но еще более Алексей был при-знателен жене за развод. Все прошло тихо и даже обыден-но. Правда, им к тому времени и жить под одной крышей странно было. Сам он как ушел с завода (все тогда лучшей доли искали, а у него образование, опыт, обаяние), так или по клиентам ездил, или у себя (у родителей) задерживался, – с приборами работал: прозванивал, прослушивал. Из своей комнаты настоящую лабораторию устроил, – вся аппара-тура под рукой. До ночи засидится, – что к Татьяне ехать? Романтическое содержание тоже не страдало: ничего кон-кретного, наоборот, – разнообразием наслаждался. У Тать-яны со временем тоже пыл поулегся, сама порой не пони-мала, на что ей это замужество. Детей у них не случилось, и смысла жить вместе – тоже. Зато развод обещал обогатить жизнь обоих: ему вернуть свободу, ей, в новом статусе хлебнувшей горя и натерпевшейся от «этих», – открыть просторы для новых целей. Вот и разошлись. Татьяна вроде в политику с головой ушла. Он на радостях дорогущими колонками обзавелся, положив начало стереосистеме своей мечты. Можно сказать, заложил храм служения физике и музыке. Символично для его возраста!
***
..Чем ближе к метро, тем многолюднее становился Васильевский. Народ все больше нетрезвый попадался, бесшабашный и взбудораженный, – одни обнимаются, целу-ются, другие ругаются, носы морщат: бесстыдство какое! Алексей любил, чтобы чувства открытыми, захватываю-щими были: «Целоваться на улице не прилично, а жить вместе, не любя, изнывая от скуки – это как? Стыдливость и нравственность – хорошо, а когда девчонки, ханжеством изуродованные, таблетки горстями глотают, – тоже хоро-шо? Не боялись бы любить, – глядишь, и счастья на земле больше было бы». А вот блюстители нравственности его смущали. Конечно, ничего против любви, чистоты, верно-сти и других добродетелей он не имел. Когда чистота из-нутри идет, легко и сердечно – это здорово, и спорить нечего! Вон, отец с матерью, седые уже, а всë друг на друга не надышатся, влюбленными глазами смотрят, – и ведь никого не осуждают, не поучают. Поучают другие, с хму-рыми выражениями лиц, подозрительные и злобные. А ко-му они нужны со своими учениями, кому интересны? Спе-шащие навстречу, обнимающиеся, целующиеся, опьянен-ные любовью и Белой ночью, – вот те интересны. Друг другу интересны, поэтам, художникам, небу, жизни вообще. Через них природа любить учит, через них счастье утвер-ждается, и счастье это – в связующем: в любви, в сердеч-ном увлечении, в симпатии. Счастья «в одни руки» не бы-вает.
Глава 14. Понедельник
Последнее время вся жизнь Марины определялась двумя понятиями «нужное» (то, без чего не прожить) и «неотъемлемое» (то, что невозможно отнять). Эти понятия пронизывали все пласты ее жизни: душевный, духовный, материальный. Страшненькая берлога на Ваське с томика-ми Пушкина на подоконнике была ее в той же мере, что и сон, уклонивший от смерти, и плохо понятная любовь к вне-временному, лишенному притоков свежей информации, до-машнему покою вне амбиций и спешки, просто ради жизни. Все «ненужное» и «отъемлемое» пылилось в зако-улках сознания чужой биографией, никакого отношения к ней не имеющей. Там же оказался бы Алексей, если бы усталость не затмила Марине рассудок, за что она отругала себя, засыпая после встречи с ним. Отругала и забыла.
