В доме сразу становится как-то свободно. Потолки кажутся высокими. Окна начинают смеяться. И молодая жена тоже светится от улыбки. Они видят только друг друга. Сноха берёт в руки кумган и идёт навстречу мужу. Я поражаюсь, как она может улыбаться? Или я даже восхищаюсь, не знаю.

– Есть хочется, – начинает говорить мужчина, – вспахал поле за Журавлиной горой…

– И суп готов, и чай вскипел, сынок, проходи, – встревает мать и снова начинает роптать на свою болезнь: – Ай, как ноет нога….

Свекровь уже не ворчит на сноху. Но мне всё же кажется, если бы сноха не знала этого дома, а её муж жил бы только на своих полях, то они могли бы быть намного счастливее… Мы перешагиваем через ненависть и любовь, через смерть и жизнь. И сразу же обо всём этом забываем. Мы живём в молодости. И наши розовые мечты никак не могут ужиться с этой действительностью.

До середины деревни идти долго. Там наша школа. По воскресеньям мы, три подруги – я, Гульсирин и Нурзада, приходим туда работать над следующим выпуском школьной стенгазеты. Нурзада живёт по пути в школу. Мы с Гульсирин заходим к ним. Она, как всегда, ещё спит.

– Тише, девочки… Дети спят… – встречает нас её мать.

– Она такая соня, давно пора ей вставать, – шутим мы.

– В молодости сон бывает сладким. Пусть выспится, – шепчет тётя Айния. – Проходите, проходите.

Мы за тётей проходим в спокойный мир тишины. Напротив кровати Нурзады висит яркий цветастый полог. Там за пологом ещё одна кровать. С полуоткрытого окна врывается весенний ветерок, принося с собой запах сирени, цветущей черёмухи, и раскачивает полог.

– Пришли уже? – Нурзада, полуоткрыв глаза, потягивается.

– Да, доченька, пришли. Давай, вставай, оденься и выходи на кухню, сейчас испеку блины, да и чай готов… пусть братья поспят ещё, не шуми…

Наши глаза устремлены на полог. Слышится таинственный шёпот: «Нужно вставать!», и за цветастой занавеской происходит оживление.

– Уйди, дурачок! – раздаётся полный нежности тоненький голосок.

Это молодая жена брата. Её зовут Сюмбель. В деревне прошёл слух, что сын Расиха привёл молодуху из татарской деревни чувашской стороны. В это время из-за полога появляется брат Нурзады с женой на руках. Это выглядит так сказочно. Мы боимся их сглазить, что устремляемся на кухню. Не то что сказка, нам не по себе видеть их в нижнем белье. Перед их мамой особенно.

– Сынок, не балуйся… не стыди уж Сюмбель, – мать с улыбкой смотрит на своих детей и идёт за нами.

Сюмбель на руках мужа кажется маленькой птичкой, которая вот-вот собралась улететь. А он, высокий, на руках бережно держит свою драгоценность. Они счастливы, весело смеются. Они вдвоём в этом мире…

Пока проходим на кухню, тётя Айния тоже смеётся. Она в этом доме словно голубь мира. Их разговоры с мужем тоже похожи на воркование голубей, от них рождается яркий свет, который касается своими лучами и нас. Будто бы голубь мира поглаживает нас своим крылом… не только нас, но даже и сноху…

После нас за стол садятся счастливые молодые и добрыми пожеланиями провожают нас. Не знаю, о чём подумала тогда Гульсирин, но я задумалась: как быть? Завидовать любви или наоборот пожалеть её?

Спустя много лет мы встретились с Нурзадой в парке. Вспоминали нашу юность, школьные годы. Я спросила о брате:

– Как он, всё ещё на руках носит свою жену?

– Да. Так же, как и раньше, – ответила Нурзада, – он же любит её. Да и детей у них не было… А наша сноха умеет быть такой, чтоб носили на руках…

Мы за нашей беседой не заметили, как мимо нас прошла женщина с инвалидной коляской. Вдруг она остановилась и посмотрела на нас.

– Ой, вы же подруги нашей Гульсирин.

– Да. Тётя Равия! – Мы узнали сноху Гульсирин.

– Это я. Вот с дочкой вышли на прогулку. Спасибо, что узнали…

– Ну конечно узнали… Ведь всё сохранилось в памяти… Даже помним, как дядя Нур возвращался с работы и улыбался вам…

– Дяди Нура уже нет… Ушёл в мир иной… Там слышен только шелест листьев… – Женщина посмотрела на зелёные кусты.

Я постаралась ещё кое-что вспомнить, связанное с ней.

– Помнится, ещё вы постоянно чистили картошку, сидя перед печкой. – Мне хотелось продолжить нашу беседу. – До сих пор так много чистите?

Тётя Равия рассмеялась от души. Но в её смехе были слышны нотки грусти.

– Нет. В доме никого не осталось. Обе дочери в Казани. И скотину не держу. Вот с младшенькой и доживаем свой век. А она картошку не очень любит… Мне одной хватает две-три картофелины, – женщина замолчала, потом добавила, – свекровь, покойная, любила картошку. Ты помнишь, наверное, это, – она пристально посмотрела на меня.

– Как не помнить… Ой, какой сварливой она была… Я так жалела вас…

– Почему, интересно?.. Она же болела сильно… Вот и не могла сдержаться. Я же единственной снохой её была. Моя мама тоже так болела… я была единственной её дочерью. Вот ваш дядя Нур и ждал меня. После сороковин матери мы свадьбу справили… Не мстить же болезни… Нужно понять… Да и слушать нужно больную… Она же каждый день приближалась к порогу… Больше я ничем не могла ей помочь… Да и благословение их получить напоследок… Нам же нужно было жить дальше…

В это время девочка в коляске застонала. Тётя Равия её повернула на другой бок.

– Это моя доля, наверное, Всевышний меня на землю и отправил, чтоб ухаживать за больными…

От этих слов я вздрогнула. На миг застыла на месте. Потом попробовала найти другую тему для разговора.

– Тётя Равия, а ваша картошка до сих пор такая чёрная?

– Не-е-ет. У нас давно уже другой сорт картошки. Никакая грязь не пристаёт к ней. Жёлтого цвета сейчас наша картошка, – она отходила от нас, толкая инвалидную коляску.

А перед моими глазами перекатывались то чёрные, то жёлтые картофелины, такие же разные, как и людские судьбы…

Он, гремя ключами, открыл железную входную дверь своей квартиры. В нос ударил запах одиночества. Этот запах он всегда узнавал и мог различать… Запах одиночества не похож на другие запахи мира.

Поздоровался с духами дома. Ответа, естественно, не было. В доме жила тишина. Неспокойная тишина. Здесь жили воспоминания.

Пока раздевался, мужчина бросил взгляд на висевшие на стене фотографии. Они улыбались ему, и от этого в квартире становилось уютнее.

– Доченька! – прошептал он и кончиками пальцев погладил фотографию дочери. Показалось, будто бы услышал даже её голос. Перед глазами всё перемешалось: люди, дороги, машины… и белый голубь.

Мгновения! Они способны изменить мечты и повернуть всё обратно. Даже не заметишь, как свернул с прямого пути.

Это тоже произошло в одно мгновение. Он был за рулём и ехал по ровной дороге, и вдруг какая-то сила за секунду скинула машину в сторону, в кювет. Он даже не понял, что случилось. Когда открыл глаза, увидел, что оба, и он, и дочь, висели на ремнях безопасности вниз головой.

– Сейчас, сейчас, доченька, не бойся, – он успокаивал дочь, – сейчас сам отцеплю тебя… Только не бойся…

Он сначала освободил себя, потом, держа дочь левой рукой, отцепил ремень, через открытое окно осторожно поставил её на землю, потом перелез сам.

От страха девочка не могла вымолвить ни слова, а когда увидела перевёрнутую машину, заплакала. Одно колесо укатилось до березняка у дороги. Мужчина вытер слёзы с лица дочери. А она крепко-крепко сжала отцовские пальцы в своей руке и сказала всего лишь одно предложение:

– Папа, в Казань, к маме… давай пойдём пешком… – Она посмотрела на отца своими карими глазами и заплакала ещё сильнее.

– Пойдём, доченька, пойдём, – приговаривал мужчина, желая успокоить ребёнка. – Только ты не бойся, ладно?..

Он видел, что события развивались не в его пользу, и вынужден был врать малышке. Как оставить на обочине своего верного друга – машину? Хотя, не таким уж и надёжным оказался его «друг», подумал мужчина. Он достал из багажника трос для буксировки, прицепил к бамперу, а сам размышлял: «Наверное, и ремонту уже не подлежит».