– Матери. Только никому не говорите, пожалуйста.

Мы, конечно, и после этого в деревню посылали лекарства. Но никому не было сказано ни слова.

А Лилия и без нас бы справилась. Вся деревня знала, как она мать свою отправляла отдыхать в санаторий, хотя она иногда ложилась и в больницу, но все думали, что она в санатории. У Лилии иномарка. В нашу деревню только две иномарки приезжают, Лилия и Искандер ездят на них. Дочь посадит Раилю в машину и увозит. В деревне всем известно, что у Лилии в Казани две квартиры. Может, ещё есть… Она старательная и умная девушка.

Лилия не отказалась от нашей помощи. Наверное, ей хотелось, чтобы мама порадовалась, узнав, что и подруга её не бросает в беде, и нам было приятно слышать, что лекарства помогли Раиле.

– Если нужно Раиле помочь, я смогу это сделать, – повторил Искандер и вытащил из кармана толстую пачку денег.

– Не знаю…

Искандер смотрел на меня с удивлением, не находя что сказать. Затем кое-как затолкал деньги обратно в карман.

Мы замолчали. О чём он думал, не знаю. А я сидела на стуле, как каменная статуя. Надо же, Раиле Бог ниспослал такую болезнь, но сделал так, что она не преклоняла колени перед богачами…

– Знаешь, Лейла, – заговорил Искандер, – в девятом классе, когда я пошёл провожать Раилю, пацаны с её улицы меня так избили, что кровь из носа шла не переставая… Лицо снегом умыл, и домой… а родители меня словно и не заметили тогда… Вот сейчас кто тронул бы моего сына, я бы им показал шишкину мать!..

– Мальчики нашего времени были настоящими мужчинами, – я продолжила беседу, – тебе, наверное, один раз только и попало. И то по ошибке, может быть…

– Да… наверное, ты права… – улыбнулся Искандер.

Осенние дни бывают разными. Часто идёт моросящий дождь. Капли его такие же разные, как и мы. Одна мне на ресницы садится, другая на лицо Искандера, а третья сразу падает на землю… Хоть нас и много, и мы разные, и учимся в школе соседней деревни, а родная деревня для нас всех одна. Наша деревня. Всё лето мы собираем ягоды в её лесах, пасём коров на её лугах, осенью собираем урожай на её широких полях…

– И как государству повезло же с вами, вы и нас перегоните, – со смешком в голосе проводил меня дед на работу…

А Искандера в тот день провожала чужая тётя. Пожелала нам доброго пути, а сама, несмотря на холод и дождь, осталась стоять у ворот. «Отец привёл ему новую мать», – прошептала мне на уши соседка Савия.

Сердце моё сжалось. Стало очень жалко Искандера. Мы же в тот день на уроке прочитали сказку «Мачеха»…

Дождь моросит и моросит. Куртки тонкие, все без перчаток. Ах нет, не все, оказывается… У Искандера на руках были перчатки. Совершенно белые… Пальцы его нервничали, не знали что делать, как тогда, после смерти матери. Это было заметно даже в перчатках. Когда мы подошли к окраине деревни, я обернулась назад и увидела, что та тётя всё ещё стояла у ворот и провожала нас взглядом. В сером тумане она казалась белой тенью.

Подъехала машина. Все погрузились в кузов и выехали по грязной дороге в картофельное поле. Дождь всё ещё моросил.

– Ай-яй, ребятки, неужели сможете что-нибудь в такой грязи сделать? Да и дождь холодный… – сказал шофёр дядя Фаргат.

– Может, не будем заходить в поле? – Учительница задумалась и с грустью посмотрела на нас. – Давайте, не будем. Поехали обратно.

А мы стали смеяться, толкать друг друга, чтобы согреться. Только Искандер стоял в сторонке и смотрел на свои руки в белых перчатках.

Мы снова полезли в кузов. Только Искандер оставался без движения, уставившись на свои руки.

– Подождите. Я хотя бы замараю перчатки жены отца, – и обеими руками полез в грязь…

У меня потемнело в глазах. Даже учительница ни слова не смогла вымолвить. Мы все знали, как он любил свою мать. Поэтому, жалея, его старались угощать тем, что приносили из дома. Но он почему-то не брал наши блины и лепёшки. Конечно, кому понравится выпечка из чужих рук, тем более когда нет своей матери?!

Хотя иногда Искандер оставался в стороне, словно ландыш в тени, он всё равно не любил одиночество. А дома, где стала хозяйничать чужая тётя, он, наверное, почувствовал себя одиноким. Однажды я подслушала разговор соседки с мамой. Искандер как-то под подушку спрятал краюху хлеба и уснул. А утром в школу побежал. Молодая жена отца стала убираться и нашла этот кусок хлеба…

Мачеха об этом рассказывала сквозь слёзы. И в деревне народ разный, кто-то от всей души жалеет, а кому-то всё равно. Но Нурхаят-апа, говорят, сказала, что приняла пасынка, и, перед Всевышним дала слово, что будет любить его как своего сына…

И правда, в деревне о ней все говорили только хорошее. Наверное, и рассказывали любя. Деревня не сразу оценивает чужака, а только по происшествии времени, по поступкам даёт молодым невестам оценку.

Зимой, в выходные, мы катаемся на санках. Горка перед воротами искандеровского дома всегда бывала выше наших, поэтому все собирались около них. Через некоторое время со стороны дома распространяется запах испечённых блинов и раздаётся ласковый голос:

– Сынок, зайди уж, замёрз, наверное, да и блины готовы… согреешься и снова выйдешь…

Это бывала тётя Нурхаят.

А остальное мы видели сами: в школе, когда мы приносили лепёшки, Искандер – треугольники, когда мы ели блины, он вытаскивал из своей сумки кыстыбый[7]… Иногда ему хотелось и со мной поделиться.

– Лейла, обернись, пожалуйста, на, угощайся, – сам торопясь делит кыстыбый на два кусочка и протягивает мне.

– На, поешь, вкусно очень…

Я не беру кыстыбый. У меня есть своя мама…

Лампы ресторана смотрят на меня с укоризной. Я для них чужая. Временами они кажутся далёкими как звёзды. Да и сама на них смотрю нехотя.

– Я каждый год на Сабантуй[8] приезжаю. Как спонсор… Неужели ты не видела меня ни разу? – Искандер ждёт ответа, прервав мои воспоминания.

В нашей деревне Сабантуй проходит на райском местечке – на лугу нашего детства. Его со всех сторон окружают леса, словно сторожа, высятся горы…

– Если даже и приезжаю, я не хожу туда. Там не бывает моих духовных друзей.

Как и следовало ожидать, не понравился мой ответ ему. Промолчал. Он и сам хорошо знал, что на Сабантуй в последние годы ходят спонсоры и те, которые на что-то надеятся от них.

Слово «спонсор» напомнило мне о мечети, возвышавшейся в нашей деревне. Построил её Искандер. Жена его Гулькай иногда приезжает и даёт уроки религии.

– Односельчане тебя зауважали за мечеть, благодарны тебе, – продолжаю беседу. – Сама слышала.

– Правда? Неужели так говорят?! – глаза его загорелись.

– Ну да, так и говорят. Давай попросим одного журналиста, пусть напишет о тебе, вся республика узнает, – говорю я, – добро должно возвратиться добром… не правда ли?

Искандер громко рассмеялся. Потом наклонился ко мне и шёпотом сказал:

– Пожалуйста, Лейла. Не пиши об этом, а то станут проверять каждый кирпич.

Я растерялась. Полагала, что все мечети строятся из халяльного кирпича. Стало неловко от своей наивности.

– Может, в деревню проложить асфальт? – продолжил Искандер, – сосед Ихти-агай каждый раз об этом просит, – он, сам того не замечая, опять погладил набитый деньгами карман, – и родник можно будет повернуть в сторону деревни…

Когда услышала про Ихти-агай, я рассмеялась. Он был у нас шутником, каждый раз, когда я приезжала, твердил и мне, что будет просить Искандера проложить дорогу. И добавлял: «Времена порченые, а дороги прочные…» Про это я промолчала.

– Да и на кладбище невозможно проехать. Там и мой папа, и твои родители лежат. Все наши бабушки-дедушки, вся деревня… Если зайдёшь туда, то кажется, что ты один блуждаешь на этом свете, – сказала я, вспомнив, как кладбище с каждым годом расширяется, а деревня будто становится меньше.