— Добрый вечер, — я снова улыбнулась, очень подозрительно.
— Добрый. Как ты себя чувствуешь?
— Вроде неплохо. Почему ты спрашиваешь?
— Так ты ведь… тебе ведь было плохо.
— Плохо? Ты скинул меня с лошади, а сейчас мне вроде не плохо.
— Значит, можно выезжать.
— О, круто, поедем домой, — ведь больше мне никуда не надо, но на вопрос эльфа о том, где мой дом, я не ответила, ведь он сам должен знать. Должен? А где мой дом? Тряхнув головой, я попыталась воссоздать образ своего дома, но все было тщетно.
— Где мой дом?
— Откуда мне знать?
— Почему я его не помню, где мои родители, Эктелион?
— О, девушка, кажется, у тебя не все в порядке с головой, с разумом, — эльф нахмурился пуще прежнего, а я даже не обиделась.
К вечеру второго дня мы разделились, Эктелион оставил меня, направляясь в свой дом, а меня вместе с тремя эльфами, и почему я продолжаю их так называть, и письмом, направили в какой-то Тол-Сирион. Я лишь тихо дивилась и прифигевала от всего происходящего, но раз другие ведут себя спокойно и вполне нормально, значит, так и должно быть. Просто у меня, как выразился Эктелион, что-то не так с головой, мои мысли запутаны, а моя память хуже критского лабиринта. Так, Аня, давай все по полочкам разложим: я проснулась на поле, меня подобрал отряд, затем была башня, затем лес, и все это время я пыталась попасть домой, но никто не знает где мой дом, не знаю этого и я. Так, может, я попала на это поле не спроста, кто-то хотел, чтобы я оказалась там. Может, я была замешана в делах мафиози, и они таким образом решили избавиться от меня, но им не удалось, и теперь память утаивает от меня мое страшное и ужасное прошлое? Хм, вполне логично. Только причем тут эльфы?
Ладно, допустим, и есть такая болезнь как частичная потеря памяти, и я могу поверить в то, что она меня настигла, я ведь не помню своего дома, но, черт, не до такой же степени, что я сижу и пялюсь на предмет, который только что откусила. Что за фигня?
— Вам не нравится?
— Я не знаю что это такое.
— Кукуруза.
— Кукуруза? О, точно, — мать вашу, как я могла забыть об этом, хотя я и лекции еле запоминала, — а почему вы на лошадях, я понимаю, что мы в деревне, но здесь нет машин?
Незнакомцы переглянулись меж собой, явно обзывая меня всеми хорошими и нехорошими словами, намекая на то, что у меня и в правду проблемы с головой. Наверное да, чем нет. Да я даже воспринимаю все происходящие ненормально. Я в окружении мужчин, и сижу себе спокойно и ем, в то время как практически ничего не помню, точнее, помню, но не вещи, которые нужно помнить: где мой дом, где я вообще живу и как вдруг оказалась в компании мужчин. И, смею заметить, красивых таких мужчин. Невольно любуюсь ими, пока дожевываю свою кукурузу. Кажется, их всех выпустили с конвейера, иначе и не скажешь.
— Что-то не так? — обратился ко мне близ сидящий.
— А в чем, собственно дело? — он всего лишь нахмурился и отвернулся, явно чем-то недовольный. Эктелион, перед тем, как оставить меня, заверил, что со мной ничего не случится, что провожатые доставят меня в целости и сохранности, только вот зачем меня куда-то доставлять и, главное, зачем он оставил меня — не ясно. Но честно признаюсь, мне уже не хватало присутствия вечно недовольного, гордого, холодного, но в то же время непонятного и странного мужчины, а теплоту его рук я все еще ощущала на своих руках. Ага, молодец, думаю о лишнем, когда память уползала из моих ставших отчего-то тяжелыми рук. Может это все поход? Благо, сижу я теперь не на лошади, а на маленькой повозке, но тело все равно болит.
— Нам еще долго ехать? — мой вопрос снова остался без ответа, как и множество других, касающихся реального положения дела, даже куда мы едем. Эктелион также ничего не объяснил, лишь отдал письмо одному из моих провожатых. Однако мне не на что было жаловаться, наверное, или, по крайней мере я себя так успокаивала.
Благо, было на что переключить свое внимание: природа отличная, чистейший воздух, крышеносные пейзажи, неплохая закуска и офигенно красивые парни. Хм, не парни, а определенно мужчины. Я покачала головой, отгоняя непрошеные мысли, ведь зареклась, что больше не буду вообще думать о противоположном поле в таком ракурсе. В любом ракурсе.
День сменялся днем, а я измоталась так, словно была Атлантом без его силы, не знала, что поездка может так утомить, мои мышцы видимо до этого не знали такой нагрузки и теперь, как бы это комично не звучало, я не могла поднять хлеб до моего рта, говорить о фляге с водой и не приходилось. Руки дрожали, и как я выйду с такого отпуска на работу, кстати, когда отпуск заканчивается?
Я осмотрелась: вдали высокие горы прорезывали вечернее небо, оно прекрасное, розовато-серое и рваными, но такими идеальными частями, занавешенное темными облаками. Разбили лагерь мы, они, возле небольшой речушки, что пряталась посреди великолепного лиственного леса, и отчего я раньше не замечала в каком дивном месте я. Ах, да, у меня же тело дрожит и руки не слушаются — старость наступила — и нет сил наслаждаться природой. Но вот мне еще было и холодно, чертовски холодно, несмотря на то, что меня укутали в меха, они явно не согревали, а костер мои провожатые не собирались разводить, еда у нас и без него есть. Мне показалось, что они в своей стихии, они, словно бы позабыли о моем существовании, непринужденно общались, тихо смеялись и не чувствовали холода. Кое-кто чистил оружие, но участвовал в диалоге, другие же, готовили спальники, тихо подпевая одному певцу, эта картина заворожила и захватила меня полностью, все было настолько идеально, что даже я бы не нарушила эту эстетику и их идиллию — ведь им было не до меня. Эльфы? Хмм, кто-то мне говорил, что они дивный народ, кто-то… очень близкий, потом чужой человек. Мой парень. Я и сейчас помню, как мы, устроившись возле небольшого пруда, смотрели на звездное небо…
«Знаешь, эльфы — звездный народ, они проснулись ночью и, первое, что они увидели были звезды. Они — дивный народ, который…»
Да, а потом он меня бросил — выставил голой с комнаты общаги, ведь, видите ли, он думал, что я — мудрёная опытом женщина, а не мямлящая девушка. Я тряхнула головой, избавляясь от неприятных мыслей.
— Вам плохо?
— А? Что? — я обернулась, надо мной склонился один черноволосый мужчина с явно нахмуренным лицом.
— Я спросил: вам плохо.
— Нет. нет. Только немного холодно.
— Гилдор, друг мой, не мог бы ты развести костер? Девушка мерзнет.
— О ней мы совсем подзабыли, настолько тихо она себя ведет, — рассмеялся голос с другого конца лагеря. Костер был разожжен, а я грела свои замерзшие косточки, в меня влили настойку, и кажется теперь тело начало меня слушаться, даже позволило поесть нормально.
— Ты ешь, ешь, набирайся сил, а то бледная совсем, лица нет.
— Может, из-за того, что кто-то во время не развел костер, а, Гилдор?
— Винить в этом меня не благое дело, — усмехнулся мужчина, и подмигнул мне, а я лишь могла улыбнуться, что оказалась под пристальным вниманием сероглазого мужчины — представителя дивного народа. Заснула я сегодня, на удивление, хорошо, даже жесткая земля оказалась вдруг пуховой периной, а тяжелые меха — самым мягким пледом. Но вот пробуждение было не очень хорошим — мало того, что мокрый и липкий предрассветный холод пробрался в мой кокон, так еще и мочевой пузырь умудрился показать себя совсем не с лучшей стороны, а вставать, ой, как не хотелось. Было еще темно, но вдалеке начал брезжить рассвет, ладно, коли не могу справиться со своими позывами, то стоит подчиниться им. Видно, я все же простыла, этого еще не хватало. Опять лекарства, опять панический визг матери, спешащей меня приписать к утилизированным созданиям. Я встала, размяв затекшие мышцы, и как мне показалось, сделала тем самым еще хуже, плечи заныли, вслед тихо заныла я.
— Куда вы собрались, — я ахнуть не успела, как передо мной появился один из небольшого отряда.
— Зачем так пугать?
