В Калаче случай свел меня с известным композитором Григорием Пономаренко. Его приглашали с группой певиц на местный «Огонек». Так назывались модные тогда вечера отдыха. После концерта мы, несколько человек, на правах хозяев много общались с гостями в неофициальной обстановке. В то время песни трех композиторов, трех кумиров господствовали в мире самодеятельного художественного творчества: Аверкина, Поликарпова, Пономаренко. И хоть я назвал Григория Федоровича согласно алфавитному порядку третьим, рейтинг его, как теперь бы сказали, был явно выше других. Он это, конечно, знал, слегка кокетничал. Ему тогда было немногим за сорок, он находился в расцвете творческих сил, в зените славы. Мне же, двадцатилетнему, он казался чуть ли не стариком. Теперь-то я понимаю, как ошибался. Незадолго до этого разошлись жизненные пути композитора и молодой певицы Екатерины Шавриной. Кажется, она перебралась в Москву. В народе тогда об этом немало судачили. Позже Григорий Федорович уехал в Краснодарский край, но влияние его на культуру нашего региона сказывается и сегодня. Много лет спустя я услышал Шаврину в Москве. Она выступала перед участниками нашего восовского совещания. «А сейчас, — довольно развязно объявил конферансье, — перед вами выступит мечта всех мужиков — Екатерина Шаврина!» Певица говорила что-то дежурное в микрофон, спела приветствие на популярный мотив и несколько неярких песен. Временами чувствовалось, что голос начинает уже изменять «мечте всех мужиков». Впрочем, мне это могло и показаться.

* * *

В Калаче стал задумываться о продолжении образования. Еще в училище я заметил у себя склонность к теоретизированию, интерес к философским темам. Хотелось попробовать свои силы, тем более что появилось неплохое экономическое подспорье. В музыкальной школе была приличная зарплата, и в результате перерасчета пенсия моя значительно увеличилась. Тогда в условиях Волгограда осуществить свою задумку я мог только на историческом факультете пединститута. К этому шагу меня в какой-то степени подтолкнула и мысль, которую я почерпнул у Экзюпери, — человек обязательно приходит к тому, к чему тяготеет. Суждение, наверное, не бесспорное, но я как-то сразу принял его, поверил в его реальность. Сейчас мне даже кажется, что сама природа не меньше нас заинтересована в реализации человеческого потенциала. Потому-то она и наделяет так щедро людей всяческими способностями. А если она не скупится вкладывать, значит, надеется на «хороший урожай», значит, у нее нет проблем с «рынками сбыта», значит, плоды человеческой деятельности всегда и в любом количестве будут востребованы! Правда, не всех природа оделяет одинаково. Психологи утверждают, что среди женщин способности распределены более-менее равномерно, а вот среди мужчин большой разброс от гениальности одних до кретинизма других. Может быть, в этом тоже есть свой смысл? Природа оставляет за собой возможность концентрировать способности человека на отдельных направлениях, скажем, для разведки боем, а то и для прорыва. А если это так, то почему бы нам не учесть эту особенность? Подбрасывать мужчинам побольше экстрима! От этого они станут только острее по принципу самозатачивающегося ножа. В советское время эту роль выполняли «великие стройки». Было где погеройствовать. А сегодня кроме криминала мужику-то и податься некуда. А вот упорядочить, довести до ума добытое мужчинами в экстремальных ситуациях умело смогут только женщины с их уравновешенностью и здравомыслием.

Но как бы ни была щедра и мудра природа, все делать за нас она не будет. Человек тоже должен пройти свою часть пути, то есть приложить значительные усилия для самовыражения. Прежде всего, надо научиться вслушиваться в себя, реально оценивать свои способности, чувствовать ту грань, до которой наша активность содействует успеху, не нарушает морально-этических норм. Если же переусердствуем, переступим черту — можем получить обратный результат. Хотим всего лишь укрепить собственное достоинство, а, оказывается, ублажаем, лелеем гордыню. Естественное стремление к благополучию оборачивается «вдруг» махровым стяжательством. Желание принести благо ближнему становится для него тяжким бременем, превращается в боль и страдания. Победы, которых мы так страстно желаем, становятся поражениями. В какой-то момент нам отказывает чувство меры. Хотим как лучше, но забываем, что чересчур хорошо — тоже нехорошо! Это как раз та ситуация, когда мы, рискуя, или пьем шампанское, если удается максимально приблизиться к той черте, пройти по самому «краешку», или же приходится пить горькую, если допускаем «перебор», заходим за грань. Так что, в конечном счете, все зависит от нас самих. Хватало бы только ума замечать эту грань да благоразумия, чтобы ее придерживаться.

Кто-то, пожалуй, проворчит: «Что же теперь топтаться с калькулятором возле какой-то черты и подсчитывать плюсы и минусы, приступы и заступы?» Нет, конечно. Многие люди не мучат себя подобными вычислениями, чувствуют меру интуитивно, сердцем, что ли. Они опираются на врожденные качества человека, на вечные ценности, данные ему изначально.

Рационализм же, напротив, норовит во все вмешаться, все просчитать и вычислить. Конечно, и этот принцип имеет право на жизнь. Нарастающий поток знаний вряд ли остановишь, но жесткие берега морально-этических норм ему не помешают. Вероятно, оба эти принципа на веки вечные обречены быть друзьями-соперниками. А какой из них предпочесть, каждый из нас выбирает сам, в зависимости от возраста, характера и обстоятельств.

Помню, в приемной комиссии пединститута настороженно отнеслись к моему желанию учиться: несмотря на то, что я на вступительных экзаменах набрал 14 баллов из 15 возможных, был зачислен лишь кандидатом. Но после первой же сессии, которую я сдал на «отлично», как, впрочем, и все последующие, сомнения отпали и я стал полноправным студентом.

Поэтому я сегодня со сложным чувством воспринимаю высказывания о том, что инвалидов следовало бы принимать без экзаменов в любой вуз и даже на любой факультет. По-моему, в этих суждениях больше политики, чем подлинной заботы об инвалидах. Хорошо, если у человека окажется необходимый минимум знаний и хватит характера честно пройти вузовский курс обучения. А если нет? Кто возьмет на себя ответственность развернуть инвалида на сто восемьдесят градусов со словами: «Вы самое слабое звено, прощайте»? Не у каждого преподавателя поднимется на такое рука. И действительно, это не лучший прием социально-психологической реабилитации. Да к тому же у «доброхотов» всегда наготове аргумент: разве можно лишать человека последней надежды? Давайте попробуем еще раз! И так можно «пробовать» до государственных экзаменов. А дальше что? Организовывать рабочие места с облегченными требованиями? А может быть, вручить этим «специалистам» таких же инвалидов — пусть себе играют в жизнь и не мешают добрым людям! В таком случае мы «приплывем» к известной библейской мудрости: «Если слепой поведет слепого, не свалятся ли они оба в яму?» Думаю, некоторые путают понятия «добрый» и «добренький». По-моему, зачисление инвалида в вуз — это как раз тот случай, когда лучше «договориться на берегу».

4

В институте охотнее занимался

теми проблемами, которые требовали значительных теоретических выкладок при минимальных исходных данных. Пожалуй, это и неудивительно, Лишенному зрения перелопачивать большой объем литературы нелегко. А вот поманипулировать в свое удовольствие с фактическим материалом — это всегда пожалуйста! Факты, как универсальные кирпичики, можно легко монтировать в бесчисленное множество теоретических построений. Вопрос лишь в том, как быстро будет продвигаться строительство. Очертания будущей конструкции проступают постепенно, причем никогда не знаешь, что появится в следующий момент. А порою и то, что появляется, не всегда понимаешь, куда следует приладить. Но мало-помалу вырисовывается что-то связное, осмысленное. Здесь главное — нащупать опорные точки конструкции, почувствовать характерные акценты, уловить внутренний ритм процесса, а дальше уже, как говорят шахматисты, дело техники. О практической пользе подобных теоретизирований говорить сложно, но как мыслительные упражнения они, по-моему, хороши. Для себя я их называю теоретическими этюдами, а то и просто заморочками. Приведу в качестве иллюстрации несколько «поделок» этого жанра.