Впоследствии мне часто приходилось общаться с участниками Великой Отечественной войны и по работе, и в повседневной жизни. Думаю, не зря они остались с детства в моей памяти. Есть в них что-то, особость какая-то. Это и упорство в достижении цели, и готовность прийти на помощь друг другу. А теперь вот, когда время берет свое, — умение держать круговую оборону, сопротивляться до последнего. Молодцы, да и только, молодым бы это перенять. Конечно, теперь они на излете, и все же как-то уютно осознавать, что впереди тебя еще живут такие люди. Наверное, подобные ощущения испытывают перелетные птицы, находясь внутри стаи, когда впереди, рассекая воздух, летят сильные, надежные вожаки.
До сих пор жив сохраняются в памяти траурные дни похорон И. В. Сталина. В черных лентах портреты вождя, флаги, пионерские галстуки. Повсюду печальные лица. Сегодня много говорят и пишут об этом человеке негативного, но тогда в людях чувствовались откровенная скорбь и растерянность. Позже некоторые будут открещиваться от тех ощущений, мол, ничего подобного не испытывали, а, напротив, радовались или, по меньшей мере, облегченно вздыхали. Что ж, этим нас не удивишь. Кого-кого, а конъюнктурщиков хватало во все времена. Помнится, кто-то подсчитал, что бревно на субботнике вместе с Лениным несли чуть ли не пятьсот человек. При теперешнем политическом раскладе Ильичу пришлось бы, наверное, таскать бревна в одиночку.
В книге Хейли «Аэропорт» создан колоритный образ летчика. «Держите от меня подальше этого надутого индюка, — говорит о нем начальник аэропорта, обращаясь к сотрудникам, — но летать я буду только с ним!» Что-то похожее происходит и у нас. Сталин у нас стал символом всего негативного, но тяжелейшую войну страна выиграла под его руководством; да и темпы экономического роста при нем были самыми высокими; даже квартиры мы норовим заполучить именно в «сталинских» домах. Можно сколько угодно полемизировать о цене этих успехов, о методах их достижения. Одно бесспорно: история не знает ни одного народа, который шел бы к своему благополучию легкими путями. Поэтому вряд ли здесь уместны однозначные оценки. Помню, в школе на уроках литературы нам ставили двойки, если мы, характеризуя героев, не шли дальше стандартных «хороший» — «плохой». Видимо, мы и сегодня не очень-то продвинулись, если пытаемся рисовать портрет исторического деятеля одним цветом.
Порой вспоминаются целые тематические блоки, будто открываешь давно забытые файлы, смысл которых только теперь начинаешь осознавать. Как сейчас слышу голос дедушки, рассказывающего собеседникам о соперничестве в выращивании арбузов соседних хозяйств: Песчанки и Красного Яра. Он тогда работал сторожем на песчанских бахчах, и я, конечно, весь сезон был с ним. В Песчанке был опытный бахчевод. Мы, дети, звали его дядей Никитом. Кажется, у него на руке не было нескольких пальцев. Для того времени — дело обычное. Война на многих оставила свои отметины. Красноярцы старались копировать соседей во всем: и земли под бахчи отвели вблизи, и распахали, и посеяли в те же сроки. Но лето выдалось засушливое, и красноярские бахчи посохли. Песчанские же уцелели, и все потому, что Никит велел по арбузам посадить кукурузу. То ли тень от нее уберегла молодые арбузные побеги, то ли ее корни укрепили песчаную почву от выдувания — не знаю. Но урожай, хотя и скромный, песчанцы получили. Я помню те арбузы: некрупные, порой какие-то кособокие, но сладкие донельзя. Теперешние, выведенные селекционерами, крупные и толстошкурые, по вкусовым качествам ни в какое сравнение с прежними не идут. Те могли лопнуть от легкого удара, на этих — хоть пляши. Их во что угодно грузи, куда хочешь вези. Но транспортабельность даром не дается. Природу не обманешь. На сколько выигрываем в товарности, столько теряем во вкусовых достоинствах. Относительно крупные арбузы Никит помечал особыми царапинами. Они оставлялись на семена. Их строго-настрого запрещалось срывать. Как-то поздно вечером дядя Никит приехал на бахчи на велосипеде нетрезвым, точнее сказать, пришел, опираясь на велосипед, зачем-то сорвал семенной арбуз, не удержал его, и тот вдребезги разбился. Я, конечно, попробовал «запретный плод», самую его серединку, еще хранившую тепло солнца. Вряд ли он качественно отличался от прочих, но я на другой день расхваливал его сверстникам на все лады.
А вот дыни мне нравились меньше, вернее, некоторые их виды. Наверное, в наших местах не всем дыням хватает солнца для вызревания. Однажды я помогал дяде Никиту собирать их. Как сейчас вижу: едет он на двуколке по меже и кнутовищем указывает, какую срывать. Особо понравившуюся разламывает искалеченными пальцами, кушает, причмокивает, меня угощает. Действительно вкусно! Пожалуй, слаще арбуза. Помню, насобирали мы их много, может быть, это была заготовка семян. Потом взрослые просили меня показать места сбора. Я охотно показывал. Теперь думаю: возможно, выдавал секрет, «работал на конкурирующую фирму». Ведь подбор хороших семян — тоже производственная тайна! А может быть, люди просто хотели нарвать вкусных дынок. Сейчас, к сожалению, этого не выяснишь: «иных уж нет, а те далече».
Много лет спустя я пытался напомнить сверстникам о подробностях той поры. Ведь что тогда видел я, видели и они, но никто, даже самые близкие друзья ничего определенного вспомнить не могли. Видимо, впечатления последующих лет закрыли в их памяти то далекое время. Это у меня те образы сохранились, потому что новым неоткуда было взяться. Интеллект зрячего человека формируется на основе постоянно обновляющихся зрительных образов. Потерявший зрение вынужден обходиться тем запасом, который удалось накопить к моменту травмы. Наверное, это обстоятельство не лучшим образом сказывается на развитии инвалида. Но жизнь устроена так, что в отрицательном часто таится нечто положительное. А если поискать свои плюсы и здесь? Предположим, дефицит зрительных образов как-то активизирует мыслительную деятельность: воображение, теоретизирование и прочее — подобно тому, как хозяйка при ограниченном наборе продуктов проявляет чудеса изобретательности; как иногда НИИ при меньшем финансировании добиваются больших успехов за счет нестандартных решений. Конечно, как институты-везунчики и чудо-хозяйки встречаются нечасто, так и далеко не каждый случай слепоты оборачивается оригинальностью мышления. Но как знать? Возможно, при должном реабилитационном воздействии положительных результатов окажется больше.
* * *
Интересно, что мою слепоту предсказала цыганка. Из всех зрительных образов прошлого чаще других в памяти всплывает чей-то пристальный взгляд. Даже в первые годы после травмы мне часто снилось, будто на меня кто-то смотрит в окно в обрамлении какого-то сияния. Пытаюсь спрятаться, убежать — не могу. Возможно, это и был взгляд той самой цыганки, которая, увидев меня в детстве, сказала: «Умная головушка, но на десятом году с ним что-то случится». Что касается ума — это предсказание дежурное, а вот второе? Теперь мне даже кажется, что судьба пыталась предостеречь меня. Однажды, неудачно спрыгнув с грузовика, я ударился затылком. Позже узнал, что такие ушибы часто заканчиваются слепотой. Мне повезло. В другой раз, катаясь на лыжах, наткнулся глазом на палку. И опять удачно — отделался покраснением глаза. А вот в третий раз не обошлось. По-разному можно относиться к предсказаниям. Как в любом подобном ремесле, в нем много шарлатанства, но, вероятно, есть что-то такое, от чего трудно отмахнуться. У нас в семейном альбоме почти не сохранилось моих детских фотографий, поэтому нет возможности хотя бы попытаться усмотреть на них какие-нибудь характерные особенности. Ведь смогла же цыганка каким-то образом увидеть грозившую мне опасность и даже довольно точно предсказала время. Судя по тому, что меня в детстве довольно неохотно отпускали гулять, родственники как-то считались с этим предостережением. Но, видно, от судьбы не так-то легко укрыться.
Помню, в детстве я любил все подолгу рассматривать. Бывало, вопьешься взглядом в шишкинских медведей или левитановскую осень и пытаешься увидеть, что там за краем картины или за поворотом реки. Легко запоминались стихи, отрывки прозы из учебника и даже расположение их на страницах. Наверное, я так же бесцеремонно разглядывал и людей, потому что в памяти осталось несколько недовольных лиц и характерных жестов руки: чего уставился? И вот теперь я думаю: уж не в этом ли причина моей беды? Загляделся по привычке и не успел при взрыве отвернуться или хотя бы закрыть глаза. А может быть, наоборот: слепота была запрограммирована, и я, предчувствуя это, старался наглядеться на мир, набрать побольше впечатлений. А что, если не то и не другое? Просто в нашей жизни столько всякого происходит, что при желании потеоретизировать можно выстроить любую причинно-следственную цепочку, найти подтверждение любой гипотезе.
