— Эльвэ, — протягивая к нему, стоящему совсем рядом, руку, — проговорил Финвэ.

Голос изменил ему от напряжения.

Вождь нельяр тоже протянул к нему руки в длинных белых рукавах и неожиданно обхватил ладонями, чьи пальцы были холодными, как лёд, мокрое лицо Финвэ, у которого мороз прошёл по коже.

— Посмотри мне в глаза и скажи, что не хочешь больше моих ласк! — совершенно отчетливо воскликнул Эльвэ, сверля друга взглядом загоревшихся голубоватым светом зрачков.

— Что? — испуганно переспросил вождь татьяр, — Эльвэ, почему ты сбежал? Валар, я так испугался за тебя…

— Скажи, что не хочешь больше наших встреч! — выкрикнул ему в лицо лалдо.

В его ломающемся голосе послышались слезы.

— Ну, что ты, мой хороший, я хочу, хочу… — в исступлении хватая его за запястья, шептал вождь татьяр, — Не оставляй меня, мой ненаглядный… Обещай, что не оставишь меня!

И Финвэ с силой притянул к себе Эльвэ, обвив его тонкое, гибкое тело, проводя широкими ладонями по его знакомым изгибам. Лалдо потянулся к нему и, не выпуская из ладоней лица друга, прильнул влажными, горячими губами к приоткрытым губам татьо.

Этот поцелуй был совсем не похож на все многие поцелуи, которыми награждал его Финвэ за годы их дружбы. Не раз, в избытке радости, полусерьезно-полушутя, он покрывал легкими, полными дружеской нежности, поцелуями щеки и серебряные волосы Эльвэ.

На этот раз поцелуй исходил от него самого, всегда смиренно ожидавшего ласки. И поцелуй этот был пламенным. Лалдо целовал со страстью, отчаянно, горячо, жадно.

От его поцелуя мурашки шли по коже, а дрожь расплавленным серебром проникала в тело.

— Мой Эльвэ! — воскликнул Финвэ, отрываясь от его рта и приподнимая тесно прижавшегося к нему, казавшегося легче пушинки, лалдо над землей.

Дождь прекратился. Стало светлее. Начинались серебряные сумерки — час бодрствования. Друзья согревались теплом друг друга, обнявшись, лаская, целуя нежно, как прежде. И на душе у Финвэ сделалось покойно и счастливо.

Взявшись за руки, они вышли в лагерю нельяр когда его обитатели еще отдыхали в своих шатрах. Вождь третьего народа почти бегом бежал, увлекая за собой счастливого Финвэ, в свой белый шатер.

Едва оказавшись в шатре Эльвэ, охваченные царившим внутри влажным теплом, они принялись стаскивать насквозь мокрые одежды.

Среброволосый Эльвэ сам пожелал стянуть с друга тунику, нижнюю рубаху и штаны, легко оглаживая его тело. В предшествовавшей началу нового дня тишине отчетливо слышалось шумное, дрожащее дыхание обоих, опустившихся на колени перед лежанкой.

— Отдай мне огонь, что горит в твоем сердце, — шептал Эльвэ, обвивая руками сильную шею Финвэ.

— Я дам тебе его, — отвечал ему друг, придавливая среброволосого лалдо к матрасу и осторожно ложась сверху.

Ему хотелось согреть охватившим его жаром прохладную, влажную кожу Эльвэ. Он целовал ее там, где к ней прилипли мелкие травинки и былинки, где на изящной шее и юношеских плечах застыли мелкие капельки дождевой воды.

Ласки нежного лалдо тогда были самым желанным, что он когда-либо чувствовал, самым прекрасным, о чем он мечтал. Его ласки будто раскрывали для мира феа Финвэ, и раскрывали мир для его роа, превращая его в часть природы и всего сущего, созданного Творцом. Наслаждение от них было таким всеобъемлющим, словно внутри него разверзалось, неуклонно расширяясь, необъятное пространство новой Вселенной. Эта Вселенная была внутри Финвэ, а Эльвэ помогал ей высвободиться и стать частью мира, в котором они жили, заставляя замирать от наивысшего удовольствия — слияния их феар.

Вождь татьяр прикрыл глаза, запрокинув голову, ему даже не нужно было смотреть на лежавшего под ним Эльвэ, который в тот момент обвил руками его шею.

Такой красивый, такой еще по-юношески хрупкий, но в то же время сильный, его серебряная звезда, его бесценный друг. Он тоже оставался все время с закрытыми газами, всхлипывая, цепляясь за Финвэ, за его плечи, бессвязно шепча ласковые слова, выгибаясь, подаваясь навстречу.

— Эльвэ! — успел простонать татьо, прежде, чем сжать челюсти от болезненного удовольствия.

Он слегка приподнимал поясницу Эльвэ над матрасом, стоя на коленях перед лежавшим на спине другом.

Среброволосый забился, содрогнулся от спазма во всем стройном теле, тоже застонав. Только тогда Финвэ открыл глаза, чтобы взглянуть на дивное существо, которое держал в руках и которое только что отдало ему часть себя, скрепив их связь сильнее, чем это могли бы сделать брачные узы.

Волосы Эльвэ, вспотевшие у корней, рассыпались по матрасу серебряным покрывалом, его шею и грудь покрывала испарина, он часто и глубоко дышал. Румянец, несвойственный его бледной коже, рдел на гладких щеках друга.

— Люблю тебя, люблю… — шептал он, всхлипывая.

А потом прикрыл глаза ладонью, чтобы Финвэ не заметил его слез.

***

Проснулся Финвэ в полной темноте. Он по-прежнему лежал на кровати, на которой заснул, но успел перевернуться на бок. Некто, должно быть Миримэ, позаботился о нем даже в такой мелочи, как теплое покрывало, укрывавшее его сейчас.

Ночи в середине осени на Тол-Эрессеа были уже прохладными, и дева подумала о том, что без одежды бывшему Владыке нолдор может сделаться холодно.

Во сне он видел что-то очень хорошее и светлое. Финвэ не помнил подробности сна, но общее впечатление о его благодатной природе отголоском пережитой под действием чар Ирмо радости все еще присутствовало в его феа и приятно успокаивало.

Бывший Нолдаран подумал, что с самого перерождения не спал так хорошо и не чувствовал себя таким полным сил и отдохнувшим, каким он почувствовал себя, лежа под покрывалом в спальне разведчицы в доме, расположенном в столице Тол-Эрессеа.

«Сейчас ночь» — подумал Финвэ. Снаружи, из маленького арочного окошка слева от кровати, не доносилось оживленных возгласов гуляющих по улицам местных и приезжих, ни топота копыт лошадей, ни скрипа колес повозок. Слышно было только жужжание комаров, стрекотание кузнечиков и отдаленный шум прибоя.

Жилище Миримэ тоже было наполнено ночной тишиной. Стараясь скорее привыкнуть к кромешной темноте и что-то разглядеть, венценосный нолдо принялся размышлять о том, спят ли сейчас его провожатые-разведчики из Тириона, или бодрствуют где-то за стенами этого дома, плетя хитроумные интриги и ввязываясь во всевозможные межгосударственные скандалы.

Финвэ протянул руку в темноту, куда-то влево, и чуть не подскочил на ложе от неожиданности. Холодный пот в момент выступил на его лбу, а сердце затрепетало, посылая по телу волны дрожи. Рядом с ним на постели кто-то лежал, завернувшись в другой конец того же покрывала, которым был укрыт он сам.

Избранник Валар тут же сел на широкой кровати и принялся разглядывать того, кто лежал рядом.

— Эй, — едва слышно позвал он, осторожно коснувшись плеча лежавшей рядом с ним фигуры, — Кто ты?

— Валар… — раздался в ответ сонный женский шепот, — Вы опять? Пощадите, я так устала…

— Миримэ? — переспросил успевший немного успокоиться Финвэ.

— Наконец-то, вы меня узнали, — недовольно проговорила дева, — До этого вы предпочитали звать меня «Индис», — фыркнула она, поворачиваясь к помертвевшему от сказанных ею слов и бессильно упавшему прямо в ее объятия бывшему Владыке Тириона.

— Чт-то? — задохнувшись, произнес Финвэ, силясь понять, о чем она говорит.

— Ну, зачем вы опять беспокойтесь? — уже мягче спросила дева, — Нам ведь было так хорошо…

— Прекратите! — бывший Нолдаран вскочил с кровати, — Мне очень жаль, если между нами что-то было… — взволнованно воскликнул он.

— Владыка, ш-ш-ш-ш… — золотоволосая приложила палец к губам, — Вы всех перебудите! Ребятам ведь тоже надо отдыхать, а вы кричите среди ночи как будто у вас демон в постели, а не я, — и она кокетливо и одновременно хитро улыбнулась.

Приложив руку ко лбу, Финвэ присел на край ложа и набрал полные легкие ставшего горячим воздуха. Только сейчас он осознал, что был без одежды, как и его собеседница.