Принц Зеленолесья замер в недоумении, не зная, как реагировать на этот жест, но малышка не ждала его реакции. Подержав в руках еще немного прядь его волос, полюбовавшись ею, она медленно отпустила ее, аккуратно присоединив к прочим, лежавшим на его плече и вдоль спины. Сверкнув на него темными глазами, в которых отражался лунный свет и бело-серебристые отблески воды, девушка отвернулась, положила голову ему на плечо, привалившись к нему своим, и замерла в этой позе.
Сначала он напрягся, встревоженный ее близостью, но постепенно успокоился. Она была спокойна и ровно дышала, прижавшись к нему левым плечом. Трандуилу даже захотелось спросить ее о чем-нибудь, заговорить с ней, но он не решался, да и вряд ли бы она поняла его речь.
Какое-то время они сидели так, согреваясь теплом друг друга в ночной прохладе. Трандуил пожалел, что не надел плаща — им он смог бы сейчас укрыть ее, похоже, задремавшую от исходившего от него тепла. Ему тоже как-то незаметно для него самого стало лучше, спокойнее от ее присутствия. Будто она забрала, или странным образом заставила испариться боль, что сидела в нем, в его феа, не давая спать по ночам, изводя тяжелыми, мрачными мыслями вечерами, вызывая кошмары, если все же удавалось заснуть.
Сейчас, рядом с этой малышкой, от которой пахло влажностью, илом, травой и немного костром, ему было хорошо и спокойно. Даже дышать легче вдруг стало. Он взглянул на нее, уже спящую, боясь двинуться, чтобы не нарушить установившееся равновесие, кажущееся таким хрупким. Запрокинув голову и закрыв глаза, Трандуил глубоко облегченно вздохнул и не заметил, как погрузился в сон, проспав спокойно до позднего утра, сидя на камне.
Когда он проснулся, солнце уже было высоко и приятно согревало. Он словно пробудился от исполненного покоя и умиротворения погружения в глубины собственного я. Девушки рядом не было. С удивлением Трандуил обнаружил накинутый на свои плечи ветхий кафтан, подбитый овчиной, что был надет на ней.
Его первым порывом было пойти отыскать ее, чтобы вернуть ей вещь. Трандуил ожидал, что найдет ее среди прочих женщин селения, около которого они встали лагерем, но его самостоятельные поиски не привели ни к чему. Девушки нигде не было. Женщины, когда он подошел к ним, чинившим рыболовные сети, одежду и занимавшимся прочими домашними делами, смотрели на него с недоумением — этот красивый эльф не имел привычки подходить к ним близко. А он, в свою очередь, вглядывался в их лица, надеясь встретить взгляд запомнившихся каре-зеленых глаз.
Трандуил даже подумал, не попросить ли Амрота, который каким-то образом умел объясняться с поселянами, разузнать о девушке, но решил, что будет лучше не посвящать в это никого, а дождаться вечера — она сама придет к ежевечерней совместной трапезе у большого костра.
В тот вечер Амроту уже не нужно было упрашивать своего наставника остаться с ним и другими воинами отряда в обществе смертных. Принц Эрин-Гален ждал ее, протаскав с собой весь день овчинный кафтан на случай, если она внезапно появится.
Девушка не появилась ни на следующий день, ни через день, ни на третий. Принц Зеленолесья уже утратил надежду на то, что когда-либо еще встретит ее, и торопил Амрота, говоря, что желает, наконец, отправиться во владения Келеборна и, не медля долее, обручиться с Леди Келебриан.
Перед самым отъездом, когда все уже было готово, Трандуил сунул в руки Саэлону старый кафтан — дар незнакомки, который пролежал у него в палатке несколько дней, и просил отдать его жителям селения. Тот молча кивнул и отправился выполнять поручение.
Когда они уже отъехали на довольно большое расстояние от озера и поселения смертных, оруженосец Орофера подъехал к нему на своей небольшой пегой лошадке и протянул злополучный кафтан.
— Почему ты не отдал его, как я просил? — раздраженно осведомился Трандуил.
— Я хотел отдать его ей, браннон, но она отказалась забрать — сказала мне, что вам он нужнее… — проговорил Саэлон.
— Кто?! С кем ты говорил?! — воззрился на него господин, — Отвечай же?!
— С девушкой, я не спросил имени… — испуганно отвечал оруженосец, — Она — дочь рыбака и отсутствовала несколько дней — уплывала с отцом, рыбачить на другой берег озера, — встревоженный Саэлон округлил глаза, — Браннон, что случилось?
— Что она тебе сказала?!
— Сказала, что вам этот тулуп нужнее, что нужно надевать его, чтобы согреться. Вот и все…
Ороферион прикрыл глаза, сделал глубокий вдох и, резким движением вырвав из рук Саэлона истрепанный, грязный кафтан, и погнал лошадь крупной рысью, стремительно отрываясь от слуги и основного отряда.
— Ну что же ты? — заговорил он снова, подаваясь вперед, чтобы взять ее за руку.
Мирионэль отшатнулась от него, вжимаясь в дверной косяк и, сглотнув, вошла внутрь. От безотчетного страха она закусила губу. Дрожь волнами проходила по телу, но сейчас нельзя было бояться, она не могла сейчас убежать — Тьелпе был здесь, она это чувствовала.
Искоса взглянув на незнакомца, увешанного драгоценностями, она спросила севшим от волнения голосом:
— Кто ты и что здесь делаешь? Где Лорд Келебримбор?
— Твое беспокойство вполне понятно, — ответил, опуская ресницы и выгибая бровь, незнакомый квендэ, — Я как раз собирался проводить тебя к нему. Ты пришла вовремя. Уверен — твое появление сделает его разговорчивей.
— Назови себя! — потребовала Мирионэль, решившись взглянуть ему прямо в орехового цвета выразительные глаза, в которых тут же загорелся огонек сдерживаемой злобы.
— Здесь приказываю я, — тихо сказал ее собеседник, шепнув что-то неразборчивое. Тут же Мирионэль с ужасом ощутила, как ее схватили за плечи, подойдя к ней с двух сторон, воины с черными платками на головах, закрывавшими всю нижнюю часть лица, оставляя наведу только темно-карие глаза.
Вырываться было бесполезно — это она поняла сразу. Ее плечи сжимали так, что кровь останавливалась, переставая поступать к предплечьям и кистям рук, от чего они сразу начали неметь. Она поморщилась от боли и не успела вымолвить ни слова, как рыжеволосый что-то сказал на неизвестном наречии удерживающим ее воинам и быстро зашагал по направлению к двери, ведущей в кузницу. Они проследовали за своим господином, таща спотыкавшуюся Мирионэль.
В кузнице освещение было зловещего ярко-алого цвета. Воздух был нагрет до предела, превращаясь в тягучее марево. Взгляд Мирионэль метался по плохо освещенному большому помещению. Увидев кузена, она инстинктивно рванулась из крепких тисков, в которых ее сжимали пальцы смертных воинов.
Келебримбор стоял у дальней стены. Его запястья были скованы наручниками с отходившей от них длинной цепью, натянутой где-то под высоким потолком так, что скрученные и скованные руки Тьелпе были подняты вверх над его головой. Из одежды на нем были лишь разорванные во многих местах штаны, на лице и на коже обнаженной груди и живота виднелись многочисленные синяки, царапины и кровоподтеки — следы схватки с теми, кто заковал его. Тело ее кузена блестело от пота, длинные темно-каштановые волосы разметались и прилипли к коже на лице, спине и груди — в кузнице, освещая ее мерцающим красновато-оранжевым светом, пылал горн. Рядом с ним были разложены инструменты, которые Келебримбор использовал для работы.
Лорд Эрегиона тоже, сразу же, как ее ввели, узнал кузину и так же, как и она, рванулся от стены, лязгая цепью своих кандалов. Взгляд Тьелпе, устремленный на Мирионэль, был полон отчаяния, и все же, он не мог отвести глаз от возлюбленной. Сердце ухало в груди, грозя разорваться каждый миг. Так страшно ему еще никогда не было.
Она — единственная, о ком он грезил, была в руках этого чудовища, воплощенного зла, облеченного в яркую красивую оболочку. Уже вторые сутки, если, конечно, он не ошибся в своих расчетах, Келебримбор был прикован без еды и питья к стене в своей кузнице.
Всему виной был он сам, его слепая влюбленность в нежную кузину, его желание угодить ей, быть с ней рядом. Его самого и его умения искусно использовали. Кольцо, которое предназначалось и было задумано для нее, как знак его любви и предложения разделить Вечность, оказывается, стало в руках Артано, каким-то образом сумевшего завладеть им, инструментом манипулирования и полного контроля. Он переделал его, внеся в него часть своего духа. Как только Артано надел это измененное им кольцо, Келебримбору, создавшему его изначально, открылись черные, злые замыслы этого майа и его темная сущность, его искаженность. Одновременно с этим открытием, Лорд Эрегиона понял и значение выкованных им для Артано и при его активном содействии, семи колец для гномов и девяти для королей смертных.
