— Ведите, — коротко и решительно ответила я, с готовностью кивнув.
У меня болели все мышцы, а разум кипел от напряжения последних минут перед встречей с ним. Несмотря на усталость от дороги и изматывающих сознание мыслей, я была даже рада, что это произойдет сейчас, сразу же, не откладывая ни часа. Не знаю, чего я ждала от этой встречи, но, казалось, мы с отцом одинаково желали ее.
Следуя за высоким белокожим слугой во внутренние помещения крепости, я пересекала роскошно убранные залы, коридоры и смежные комнаты. Наши ноги ступали бесшумно по коврам и плитам полированного камня, пока он не остановился у высокой двустворчатой массивной деревянной двери, окованной резными металлическими пластинами, что находилась в конце довольно длинного широкого коридора.
Мой высокий провожатый распахнул передо мной двери, и я увидела просторную комнату, залитую теплым светом множества светильников, а также расставленных по углам и на столе ламп и свечей. Из комнаты веяло атмосферой тепла и какой-то загадочной тишины. Я шагнула внутрь, осматриваясь. Покрытые красным деревом потолки были высокими, обстановка — простой и, в то же время, такой уютной. У левой стены был камин, напротив него, поверх ковров, устилавших пол, лежали шкуры медведя и каких-то других животных. Вокруг камина расположился ряд широких, по виду удобных кожаных кресел, чередующихся с невысокими круглыми столиками, уставленными кувшинами и чашами, полными различных кушаний и фруктов.
Противоположенная стена представляла собой ряды полок с книгами. Помимо книг на полках стояли и какие-то причудливые статуэтки, небольшие скульптуры из камня, металла и дерева, и еще какие-то безделушки — шкатулки, коробочки, необработанные полудрагоценные камни.
В глубине просторной комнаты стоял массивный стол, заваленный свитками, фолиантами, расстеленными поверх него картами и в беспорядке разбросанными, частью сломанными, письменными принадлежностями. Так же на столе я заметила чашу, доверху наполненную спелыми, крупными черно-бурыми черешнями и несколько небольших метательных кинжалов.
Почти всю стену напротив двери занимало широкое окно со скругленными углами и вкраплениями разноцветных стекол. Сумерки за окном сгущались, но шторы из плотной темно-багровой ткани еще не были задернуты. У окна я заметила высокую широкоплечую фигуру…
«Отец!!! Это он!!!» — молнией сверкнуло в сознании. При моем появлении стоявший у окна нолдо медленно повернулся и устремил взор на меня, гордо вскинув подбородок.
Первые мгновения мы просто смотрели друг другу в глаза. Сердце мое колотилось как бешеное в груди, волнение перехлестывало через край. Я жадно всматривалась в его черты, замечая наше внешнее сходство. Лицо отца казалось странно молодым. По меркам атани — народа матери, с которыми я сверяла все, что было доступно моему воображению и взору, ему нельзя было дать больше тридцати лет. Кожа на лице была бледной, но на худых щеках и скулах горел заметный алый румянец. Белый лоб с падающими на него темными прядями ровных волос, слегка изогнутые угольно-черные брови, прямой нос, красиво очерченный рот, чуть острый подбородок. Но самое главное — глаза, темно-серые, блестящие, в густых и длинных черных ресницах.
Волосы у отца были длинные и густые, они лежали по бокам от шеи и угадывались каскадом за его спиной. Эти темно-каштановые прямые волосы, в которых огненными искорками плясали отблески света от светильников, были перехвачены изящным обручем из белого металла, украшенного драгоценными камнями. Одет он был, как и подобает принцу нолдор, как будто ждал меня, готовясь к встрече и желая предстать в обличье лорда гордого народа квенди из-за моря. Красная шелковая длинная туника с восьмиконечной золотой звездой на груди, надетая поверх черной, в обтяжку, шерстяной рубашки, была опоясана широким и сверкающим золотистым поясом. На ногах отца были невысокие сапоги из мягкой черной кожи.
Я выдержала его изучающий взгляд, скользящий по моему лицу и дорожному одеянию и ждала, что он заговорит первым. Сама я не была в силах говорить. Я не приготовила заранее приветственных речей. Но даже приготовь я их, в эту минуту они бы вылетели из головы, как и все прочие мысли. Я могла лишь созерцать облик отца. Внутри меня то и дело что-то обрывалось от волнения, как при падении с высоты.
— Здравствуй, Халейн, дочь Халет, — его глубокий голос прозвучал негромко, но отчетливо и гулко под этими сводами. — Я назову тебя Мирионэль — «драгоценная». Отныне твой дом здесь и все будут звать тебя этим именем. Подойди ближе, я хочу рассмотреть тебя.
Он говорил на квенья так, как если бы был совершенно уверен, что я пойму его.
— Здравствуйте, — ответила я, медленно приближаясь к нему.
Мне хотелось назвать его «атар»*, но я не смела.
— Благодарю вас, — мой голос дрожал.
«Я — драгоценная…» пронеслось в мыслях. И вот я подошла совсем близко к нему. Опустив голову и вперив взгляд в пол, я стояла перед отцом, тело трясло мелкой дрожью. Внезапно я почувствовала, как его пальцы легчайшим прикосновением дотронулись до моих убранных в простой хвост на затылке волос, потом спустились на щеку, нежно провели по ней сверху вниз, задержавшись на подбородке, мягко приподнимая мое лицо.
Я подняла на него глаза, наши взгляды встретились, и я прочла в его внимательном взоре любопытство и что-то еще, чему не знала названия. Глаза отца оказались сине-серыми и не такими темными, как это показалось издали.
— Устала? — он чуть прищурился, красивые губы тронула едва различимая улыбка. — Присядь там, — отец указал рукой в сторону кресел, — Ешь и пей, сколько пожелаешь. Потом тебя отведут в твои комнаты, — в голосе его угадывалось желание казаться дружелюбным и усталость.
Я, не помня себя от волнения, послушно опустилась, почти упала, в одно из кресел и отщипнула несколько виноградин от грозди, свисавшей из чаши на ближайшем столике. Он неслышно приблизился сзади, налил в один из бокалов темно-рубиновый напиток, протянул мне, выждал, пока я сделаю несколько глотков. Это было сладкое на вкус легкое вино, какого прежде мне не доводилось пробовать.
— Я думал, ты будешь похожа на мать, — отец присел на край кресла, что стояло напротив моего.
Повисла тишина. Мне отчего-то сделалось жутко.
— Любишь черешню? — этот внезапный вопрос еще больше ошеломил меня.
— Да, очень… адар*… — я решилась на это слово, произнеся его на языке синдар.
Он поставил передо мной чашу с аппетитными черешнями, взяв ее со своего рабочего стола, и наблюдал, как я тянусь дрожащей рукой к темным спелым ягодам.
— Ты воспитана как атанет*, — заговорил он снова своим идущим из груди голосом, — но здесь ты дева из нолдор. Твоя мать обещала мне, что так случится — когда истечет ее время, она передаст тебя под мою опеку. Я ждал… — он вздохнул и опустил голову, наклонившись над моим креслом так, что его длинные волосы темным каскадом скатились со спины на плечи.
Отчего-то мне захотелось коснуться его, и я несмело протянула руку. Все вокруг и происходящее сейчас, казалось абсолютно нереальным. Я чувствовала себя очутившейся в неведомом мне мире роскоши и красоты, освещенном теплым светом многих светильников.
— Я всегда знала, что вы — мой отец и всегда хотела узнать вас, — слегка тронув его за руку, проговорила я. Голос мой дрогнул, внезапно подступившие к горлу слезы душили меня, не давая говорить. Я почувствовала, что сейчас разрыдаюсь от напряжения и усталости, не в силах сдерживать накопившуюся от невозвратной потери боль. Ничто и никто не мог бы вернуть к жизни матушку.
От моего прикосновения он встрепенулся, вздрогнул, взглянул мне в лицо и вдруг протянул ко мне руки, от чего внутри меня все стремительно оборвалось. Не успела я опомниться, как он обнял меня, вынимая из кресла, прижал к себе, гладил мои волосы, плечи, спину. Отец был выше почти на голову, и я уткнулась лицом в золотую вышивку восьмиконечной звезды на его груди, обмякнув в крепких объятиях. Груз страха перед ним улетучился из моей души. Я рыдала от острой, как никогда, боли и от чувства огромного облегчения одновременно. Он не произнес ни слова. Просто прижимал к себе.
