Он сбежал ото всех самым скандальным образом, и его выходка, когда он с вызовом поклонился Майтимо прежде, чем стрелой вылететь из залы, не осталась незамеченной окружающими. Теперь о ней будут судачить сначала в гостиных и кабинетах, а потом в кухнях, постирочных и комнатах для прислуги.
Запрокинув голову, так, что затылок упирался в холодную ковку на массивной двери, Фингон прикрыл глаза. В следующий миг он медленно потянулся рукой к блиставшему на его голове драгоценному венцу и вдруг с размаху отшвырнул его в дальний угол комнаты. Венец жалобно зазвенел, ударяясь о плиты пола.
Принцу было уже все равно. Мало ли о них с Майтимо сплетничают все, кому не лень? Теперь у них будет лишь одним поводом больше…
Он всякий раз с нетерпением ждал приезда своего кузена и друга. Каждый раз, как приходило известие о скором приезде Лорда Нельяфинвэ, в душе наследного принца Финдекано загоралась сумасшедшая надежда, с которой он ничего не мог поделать, как ни старался уничтожить ее доводами разума. И неизменно, в конце каждого визита Владыки Химринга в Хитлум эта надежда умирала в нем, становясь жертвой разочарования и отчаяния. Майтимо упорно избегал его, держась чинно и подчеркнуто вежливо. Во всем, что он говорил или делал по отношению к кузену спасителю неизменно сквозил холод и отчуждение.
Внезапный тихий стук в дверь заставил Фингона открыть глаза и вздрогнуть. В следующее мгновение стук повторился, сделавшись нетерпеливым, настойчивым. Принц нолдор отшатнулся от двери — сердце скакало в груди, готовое взорваться от напряжения, колени подкашивались.
Набрав в грудь воздуха, он потянул за ручку. На пороге, освещенный дрожащим желто-оранжевым светом факелов в коридоре, стоял Майтимо.
— Зачем ты сбежал с праздника? — спросил он с порога, оглядывая кузена с ног до головы.
Фингон отступил на несколько шагов от распахнутой двери, что позволило старшему феанорингу войти в комнату.
— Как ты нашел мои покои? — пролепетал Финдекано, бледнея.
— Спросил первого попавшегося прислужника, — сверля его исподлобья своими зелено-серыми глазищами, хрипло проговорил кузен, затем повернулся и запер за собой дверь на засов.
Фингон почувствовал, как трепещет в его груди сердце, а ноги сделались совсем слабыми. Майтимо, тем временем, не спускал с него упрямого взгляда.
— Ты чем-то испуган, Астальдо? — вдруг спросил он.
Его кузен, которому подобный сарказм феаноринга мгновенно придал сил, ответил вопросом на вопрос:
— Ты здесь за тем, чтобы спрашивать о моих страхах?
Он сейчас почти ненавидел Майтимо, искренне желая, чтобы наглый и жестокий кузен убрался поскорее из его покоев.
— Мы одни, никто не потревожит нас, — Маэдрос кивнул в сторону запертой двери, подходя все ближе, и уже мягче попросил. — Скажи, что на тебя нашло?
Принцу не хотелось начинать ссору, разбираться, что-то объяснять и было просто тошно от слов Майтимо. Он вздохнул, нахмурился и сказал:
— Мне было тревожно за тебя. Я неважно спал этой ночью, — Фингон склонил голову.
Майтимо преодолел короткое расстояние, разделявшее их, сделав пару шагов, вплотную встав рядом с кузеном. Тот чувствовал на себе тяжелый взгляд рыжего феаноринга.
— Финьо, — позвал Маэдрос, с силой прижимая к себе неожиданно податливое тело кузена, — все хорошо, — прошептал он куда-то в макушку принца.
У Фингона не осталось сил, он чувствовал себя как никогда слабым. Ему хотелось оттолкнуть Майтимо, но вместо этого он почему-то прильнул к нему, вжимаясь всем телом в тело феаноринга. Дышать сразу стало легче, хоть Маэдрос и сдавливал его как раз в области грудной клетки. Нолофинвион закрыл глаза: «Пусть он уйдет сейчас, пусть оставит в покое. Зачем он мучает меня своими расспросами и жалостью?! Неужели он думает, что я ищу его жалости?!»
В объятиях Майтимо он чувствовал облегчение от своих страданий, но в этом облегчении крылась горечь разочарования и в который раз обманутых надежд.
«Нужно взять себя в руки!» — решил Фингон и ответил, пытаясь освободиться из плена рук кузена:
— Да, все хорошо, Нельо. Можешь возвращаться к остальным.
Маэдрос только сильнее сжал тиски объятий.
— Мой Астальдо, — услышал Фингон у самого уха его горячий шепот, — я сам боюсь лишний раз приближаться к тебе. Твоя красота режет глаза, словно свет Анара, Отважный.
Что-то металлическое, зазвенев, упало на ковер и покатилось по каменному полу. По телу Фингона шарила рука его кузена и волнами пробегали мурашки. Он крепче зажмурил глаза, чувствуя каждой клеточкой, как же сильно он сейчас желает Майтимо! О, Эру, как же безумно он всегда желал его! …
— Ну, уходи же скорее! — почти жалобно простонал принц Хитлума.
— Дурень, — душа его в объятиях, отвечал Майтимо.
В следующее мгновение он, целуя покрывшийся испариной от напряжения лоб Фингона, шептал:
— …Ненаглядный, …Мой спаситель, … Финдекано, … Астальдо…
От этой внезапной нежности после стольких лет отчуждения и ханжества со стороны любимого, изранивших его душу, Фингону захотелось разрыдаться. Он словно опять почувствовал себя почти младенцем, которому часто доставалось от Турко и Карнистиро, и который бежал, ища защиты, к обожаемому Майтимо. Он весь сжался, зажмурившись и дрожа всем телом. Левая рука Майтимо теперь нежно огладила его щеку, в то время как покалеченная правая все еще крепко обнимала.
Поцелуи, от которых все обрывалось внутри, сыпались на волосы, уши, виски, щеки Фингона, словно легкие цветочные лепестки. Он вдыхал пьянящий запах туники и медных кудрей своего Майтимо, робко целовал тонкую белую кожу его шеи, обвив руками его стройный стан, издавая едва слышные стоны.
С хриплым стоном, напоминающим сдавленный рык, не размыкая их объятий, Майтимо повалил своего кузена на мягкий ковер, что был расстелен под ними, и с силой потянул за распахнувшийся ворот его рубашку — жемчужины запрыгали во все стороны, ткань с треском разорвалась, обнажив грудь нолофинвиона. Фингон, в полузабытьи от нервного потрясения вперемешку с вожделением, запрокинул голову, шепча:
— О, Эру, Эру Единый…
Руки его тянулись к плечам Майтимо, обвивали шею, пальцы царапали спину. Феаноринг, навалившись всем телом, исследовал рукой и губами нежную золотистую кожу на груди кузена. От его поцелуев на шее Фингона оставались багроветь отметины, и все тело сотрясалось от спазмов. А когда Майтимо провел рукой вдоль его торса, бережно оглаживая низ живота, и осторожно коснулся длинными тонкими пальцами того места под тканью штанов, где, пульсируя, сосредоточилось его желание, Фингон громко отрывисто ахнул, подавшись вперед.
Это было похоже на сумасшествие для обоих. Они обнимали друг друга, держали крепко, цепляясь за ткань одежд и пытаясь нащупать шнуровку завязок, действуя — словно подчинялись какому-то молчаливому уговору. Майтимо ласкал его, не произнося ни слова. Было слышно лишь его прерывистое дыхание. Все тело Фингона горело. Жар пламени поднимался от низа живота и распространялся волнами по телу до кончиков пальцев на руках, корней волос, вибрировал на кончиках ушей. Принц уже ничего не понимал, не был в состоянии думать о чем-либо, кроме столько времени вожделенного им обжигающе горячего тела любимого и его пальцев, скользнувших вдоль спины, ниже…
Маэдрос был огненным, даже горячее, чем он сам, и Фингону казалось, что они с Майтимо вот-вот сгорят в этом пылающем безумии. Всего им было мало, было мало друг друга, хотелось еще теснее, еще крепче обнять, прижать, принадлежать и иметь, брать и отдаваться, слиться в единое целое, задыхаясь от поцелуев, от страсти, от восторга, от непристойного наслаждения…
Они лежали на мягком ковре: Фингон — тесно прижимаясь сбоку к Майтимо, тот — на спине, распростершись. Его чудесные темно-рыжие кудри, слипшиеся и спутавшиеся от пота, разметались по плечам и ковру. Глаза Маэдроса были закрыты, рыжие ресницы едва заметно подрагивали, дыхание было ровным, спокойным.
