— Это кольцо из Валимара, — сказала она, — Отец привез его с теми немногими вещами, которые удалось взять с собой.
Я тут же надел его.
— А твое мне дала моя матушка, оно сделано у нас, в Нан-Эльмоте, — сказал я, видя, как она рассматривает рисунок перламутра.
— На нем виден целый город! — воскликнула она, тут же надевая и любуясь его видом на ее маленькой ручке.
Подаренное ею кольцо из Валинора я, не снимая, носил долгое время, пока однажды она не дала мне другое, которое я продолжаю носить и сейчас…
====== Финьо ======
Комментарий к Финьо Funiculì, Funiculà (неап. диалект) – “Фуникулер”. Название песни, написанной Пеппино Турко к открытию первого фуникулера к вершине Везувия в 1880 г. Автор советует ее слушать. Не обязательно понимать слова. Главное – ритм, выразительность, мелодичность, необычайная экспрессия.
Песня веселая, задорная, как та, что друзья пели Валиноре. Похожую на эту песню Фингон, по мысли автора, пел, когда искал Нельо на Тангородриме.
Сегодня вечером я пришёл
В те места, которые тебе знакомы,
Туда, где суровое сердце
Не сможет обидеть.
Туда, где обжигает страсть, но если убежать,
Она отпускает тебя,
И не мчится за тобой и не губит тебя,
Можно лишь смотреть ей вслед.
Пеппино Турко. Funiculì, Funiculà*
За столом, уставленным кушаньями и графинами с вином, напротив меня сидел нарядно одетый, блистающий венцом из белого золота с самоцветами, принц Хитлума. Он задумчиво глядел на меня и почти не притрагивался к пище.
Я уже привыкла к обилию драгоценностей, каковое было в обычае у мужчин квенди. Перстни, подвески и ожерелья, обручи и драгоценные самоцветы, искусно инкрустированные в златотканые орнаменты, украшавшие кафтаны, жемчужины, вшитые в кромки воротов рубашек, драгоценная вышивка на тяжелых атласных тканях верхних одежд и плащей с кровавой аксамитовой подкладкой, пышные узлы на широких объемных поясах из сияющего шелка, опоясывающих тонкие талии. Все это я воспринимала как часть того мира, в котором я была теперь своей.
Блеск самоцветных камней и переливы золота особенно подчеркивали тонкую красоту черт принца. Он казался совсем юношей, даже его фигура в подогнанной по ней одежде, выглядела по-мальчишески тонкой и гибкой.
Видя, что я пробую стоявшие передо мной угощения, он обратился ко мне:
— Надеюсь, наши северные дары природы придутся тебе по вкусу, дочь Морьо. Здесь она не балует нас теплом и разнообразием, — в голосе его слышались печаль и разочарование.
— Благодарю вас, принц, я в восторге от угощений! — искренне восхитилась я вкусом пищи, — Путь к вам неблизкий, и я уже давно не сидела за накрытым столом.
— Да, путь в наши края лежит через пустынные земли, — задумчиво сказал он, — но я уверен, тебе не пришлось скучать в дороге, ведь рядом были твои родичи…
— Верно, в пути мне не было скучно, — я чувствовала в нем какое-то напряжение, стараясь уловить скрытый смысл его слов.
Принц посмотрел мне в глаза своими фиолетово-синими глазами-озерами и спросил:
— Он, конечно, рассказывал тебе о нас, о Хитлуме, об отце?
— Да, конечно, но не так много, как вы думаете. Атар не часто рассказывает о родне…
— Я говорил о Майтимо, — опуская глаза, молвил Финдекано.
Найдя взглядом дядю Майтимо, который в тот момент, стоял в другом конце залы, у накрытого стола, беседуя с несколькими золотоволосыми рослыми нолдор, я пожалела о том, что не была сейчас рядом с ним. Тем временем, отец, с которым нас разделяли несколько пустующих кресел, поднялся с места и, вежливо поклонившись Нолдарану, спешно вышел из зала.
— Знаю, вы с дядей всегда были очень дружны, — заметила я, поддерживая нашу беседу, — Вы в одиночку спасли Майтимо из плена, я наслышана об этом великом подвиге…
Я чуть не сказала, что меня удивляет эта странная холодность, которую я заметила сегодня между ними, но, к счастью, он перебил меня на полуслове.
— Ты думаешь, мои чувства к нему навязаны искажением? — гневно прошипел принц и добавил, — Он тоже… — проследив направление моего взгляда.
Его глаза сузились, крылья носа затрепетали, ярким всполохом резанули глаза самоцветы в его венце.
Мы оба замолчали, опустив взор каждый в свою тарелку. О характере чувств, питаемых ими друг к другу, нередко говорили даже у нас, в Таргелионе: в комнатах для прислуги крепости, в приемных военачальников отца, на улицах. И все были единодушны во мнении, что раз эти двое соблюдают должные приличия, то заслуживают наименее возможного осуждения. Отец не обращал на досужие пересуды ни малейшего внимания. Мы никогда не обсуждали с ним ничего, что касалось личной жизни его братьев.
После затянувшейся паузы, рассудив, что должна что-то ответить, я произнесла:
— Принц Финдекано, я не вправе рассуждать о вещах, касающихся вас и Майтимо. Думаю, он был бы рад возможности объясниться с вами. Вы можете поговорить с ним.
— Он противится своей природе, врет сам себе, — хмурясь, с горечью произнес он.
— Мой дядя поступает так в соответствии со своими представлениями о законах Эру. Вам больно, я вижу, но, если вы поговорите с ним, вам обоим станет легче…
Не зная, что сказать, я лепетала первое, что приходило на ум, сознавая бессмысленность сказанного и стыдясь затронутой темы.
Финдекано прикрыл глаза, продолжая хмурить черные брови. Затем вздохнул, залпом выпил вина.
— Нет, видно, до обновления Арды нам не суждено объясниться, дочь Карнистиро, — устало выдохнул он, — Майтимо не желает ничего знать и слушать. Для него есть только Клятва, только долг, только приличия, а его самого как будто нет за всем этим. Даже тень его отца для него живее и дороже моей любви. Я смертельно устал, испортился, исказился, стал завистлив. Я завидую твоему отцу, что смог вопреки Клятве, проклятью Намо, Приговору и всему на свете быть рядом с твоей матерью, я завидую атани, потому что они смертны. Смерть была бы для меня спасением от этого ада, в котором я вынужден жить столетиями. А знать, что и в возрожденной Арде придется притворяться, соблюдать приличия, опасаться, как бы не выдать себя словом или поступком, прятаться и быть отвергнутым! Что может быть страшнее этого?!
Он говорил громко, и я испугалась, что нас могли услышать. Глаза его расширились, ноздри раздувались, выпитое вино давало о себе знать.
В ответ я покачала головой, давая кузену отца понять, что с сочувствием отношусь к его душевным терзаниям и готова сопереживать ему. Ответить было нечего.
Мне было известно, что принц Хитлума около ста лет тому назад женился на прекрасной синдэ, родственнице короля Эльве Синголло и что у них есть сын — Эрейнион, прозванный самими синдар «Сияющая Звезда». Все знали — этот брак был навязан сыну Королем Нолофинвэ с целью продолжения рода, появления наследника и для укрепления отношений с Дориатом. Супруга принца, благородная Эриен и юный Эрейнион были сейчас в зале среди пирующих.
Пристально глядя на забывшегося от вина Астальдо, я подумала об Эриен, о том, знает ли она, догадывается ли, и каково это — быть нелюбимой женой принца нолдор?
Но вот мой собеседник резко поднялся из-за стола, даже не взглянув на меня, и быстрыми шагами направился в сторону широко распахнутых дверей парадного входа. Перед тем, как вскочить по его ступеням, он на мгновение задержался, повернувшись в сторону Майтимо, который, в свою очередь, почувствовав взгляд кузена, обратил к нему свой взор. Краткий миг они глядели друг на друга, затем принц отвесил моему дяде поклон, больше напоминающий вызов на поединок, чем акт вежливости по отношению к родичу, и опрометью бросился вон из пиршественной залы.
Фингон бежал по знакомым узким коридорам отчего замка. «Отсижусь в своей комнате, — думал он, — не важно, что подумает отец и другие. А уж что подумает он так и вовсе наплевать!»
Влетев в свои покои, принц с шумом запер кованую дверь и прижался к ней спиной. Дыхание его то и дело сбивалось, сердце колотилось бешено, щеки пылали как от пощечин.
