Он брел по осеннему лесу, мягко ступая по ковру из кленовых листьев, и спрашивал себя, где тот нежный мальчик, которым он был, когда встретил и полюбил свою Каран-Итильде, свою Королеву?

Лис умер для всех, кроме нее. А она умерла для всех, кроме Владыки Великого Леса. Прошло почти три тысячи лет, а его разум до сих пор так и не принял до конца ее гибель. Зло отняло ее, его Королевы не было нигде, ему не дано было найти ее здесь, в этих лесах, на просторах Эа, куда бы он ни отправился. Было непостижимо для него, как мир мог продолжать существовать без нее? Как он мог продолжать существовать без нее? Ведь он дышит, чувствует, ходит, говорит, а солнце светит, как и луна, как звезды, как если бы она все еще была где-то рядом, где-то совсем близко.

Мир жил, как если бы Каран-Итильде где-то скрывалась от него, спрятавшись в лесной чаще или в гроте, за стеной водопада, в котором они провели столько счастливейших в его жизни часов, или за какой-нибудь дверью одного из множества коридоров его подземного дворца. Казалось, ему лишь нужно отыскать ее, чтобы обрести вновь, уже навсегда, и не выпускать больше из крепких объятий.

Трандуил винил себя в ее смерти — он не уберег ее, не защитил, не спас. Он винил себя в том, что, оправившись от ранений, так и не отомстил за нее, поддавшись увещеваниям советников о том, что он — их единственная надежда, что его безрассудство обречет его народ на гибель. Они говорили — он должен думать обо всех его подданных — эльдар и нандор, королева погибла, но он выжил и у него есть новорожденный сын — наследник, который нуждается в его опеке, сейчас нужно восстановить силы, оправиться от нанесенного ему Врагом удара и продолжать с достоинством править.

Израненный, Трандуил долгое время находился между жизнью и смертью. Даже имя единственному сыну — продолжению их обоих на этой земле, дал Саэлон, выхаживавший самого Трандуила после той схватки с Ненавистным Врагом. Его оруженосец назвал ребенка просто — Зеленый Лист, найдя его в лесу, неподалеку от места ее гибели, завернутого в покрывало и кричащего от голода, укрытым большим листом широколистного майника. Сама она назвала бы его Эртарион. Галадриэль предсказала их сыну великие дела, сказав, что он будет способствовать сплочению народов, населяющих Средиземье, против Врага.

Если бы не Леголас, он, наверное, едва залечив раны, снова надел бы доспехи, прикрепил мечи и отправился прямиком в Дол Гулдур и пусть бы его схватили и пытали, разрывая плоть на кусочки, пусть бы потешались над ним Враг и его мерзкие твари — сердце в груди Трандуила разорвалось бы раньше, чем они успели бы прикоснуться к нему.

Гордость и презрение Владыки Темнолесья к несправедливому миру, вынуждавшему его жить в нем без его Королевы целую вечность, лишь призваны были скрыть скорбь и незаживающую рану от потери, искалечившей его душу. Но его Королева любила их сына больше всего на свете, больше чем жизнь, и он не мог покинуть его, сделав напрасной ее жертву.

Леголас был похож на отца. Ростом принц Темнолесья был чуть ниже его, унаследовав, при этом отцовскую стать, прекрасные зелено-голубые глаза, изысканный рисунок рта. И все-таки, что-то неуловимое в его чертах было от нолдор: чуть широкие скулы, чуть изогнутая форма черных бровей и волосы — они были светло-золотистого оттенка. Должно быть, этим оттенком Леголас был обязан соединению его серебряных и ее темно-русых волос. А характер его был как у его матери, и теперь, когда принц уже был вполне взрослым эльда, Владыка отчетливо видел это.

Трандуил мало занимался его воспитанием, перепоручив сына заботам Саэлона. Тот учил малыша просить у деревьев целебный вкусный сок, называл имена растений и звезд, водил по лесу, показывая его самые отдаленные уголки и тайные, известные только Тауру Трандуилу да его оруженосцу, поляны и гроты, обучал стрельбе из лука, метанию кинжалов, приемам рукопашного боя.

Владыка лично взялся обучать Леголаса чтению и письму. Во время этих занятий он почувствовал, что ему было тягостно находиться рядом с сыном. Принц был на удивление смышленым, схватывал на лету все, что он ему рассказывал, и Трандуил сам не знал, что так угнетает его во время общения с ним, но раздражался и сердился на сына и на себя, хмурил брови, тер переносицу, прикрывал веки. Он боялся быть слишком мягким с ним, избаловать, и от этого делался чрезмерно требовательным и отстраненным.

Сам не заметив, как пришел к каменистому берегу маленького холодного озера, что находилось в опасной близости от начинавшихся в нескольких лигах к югу искаженных участков леса, Трандуил решился и стал взбираться, вспоминая каждый выступ в скале, с правой стороны водопада ко входу в потайную пещеру.

Он не был здесь с тех пор, как они с Мирионэль последний раз отдыхали в ее прохладных недрах после долгой прогулки, еще перед Дагорладом. За прошедшее время водопад не обмелел, но каменный выступ у входа в пещеру истончился, изгладился и, казалось, стал короче, и Трандуил с особой осторожностью ступал на его скользкую поверхность, чтобы затем оказаться внутри пещеры.

Скользнув внутрь, Трандуил уже предвкушал, как сидя в глубине, окруженный темнотой, предастся сладостным воспоминаниям в одиночестве, никем не видимый, как вдруг услышал испуганный и такой знакомый мальчишеский голос:

— Кто здесь?!

Из темноты пещеры, в глубине которой был зажжен переносной фонарь, к нему приближалась командир его пограничной стражи. В руках у нее был лук: тетива натянута, стрела нацелена прямо на него.

Холодная злоба захлестнула Владыку:

— Это я должен спросить тебя, почему ты не на боевом посту, а скрываешься здесь от дел твоей службы? — презрительно оглядывая ее, ледяным тоном отвечал Трандуил.

Она широко раскрыла глаза, тут же потупилась, опустив оружие, кладя стрелу обратно в колчан, что был у нее за спиной.

— Прошу прощения, — не смея поднять глаз, произнесла севшим от волнения голосом Тауриэль, — Я иногда отдыхаю здесь… Граница близко и я прихожу сюда, когда все спокойно и… когда хочу побыть одной. Простите… — все также опустив темно-рыжие ресницы, отвечала она.

Ничего нелепей и придумать было нельзя! Тауриэль, оказывается, давно обжила его пещеру, и Трандуил мучился и злился, не зная, что будет хуже — ретироваться немедленно прочь или остаться. В конце концов, он решил, что прикажет ей уйти.

Взглянув на нее снова, он нервно сглотнул — до того его юная воспитанница напоминала сейчас Мирионэль в тот день, когда он первый раз привел ее сюда. На ней был тогда точно такой же темно-зеленый укороченный камзол, кожаные штаны, пояс с серебряной пряжкой, мягкие невысокие сапожки… Проклятие!

Стараясь не смотреть на застывшую перед ним со склоненной головой Тауриэль, Владыка Темнолесья, хмурясь, прошел вглубь пещеры и сел на то место, где они когда-то сидели с Мирионэль, слушая доносившийся снаружи шум ледяной воды, падавшей с высоты.

Шкур, что он приносил туда, конечно, уже давно не было, и он уселся на расстеленный плащ, принадлежавший его воспитаннице, оглядываясь по сторонам, снедаемый догадками о том, что Тауриэль кого-то ждала здесь.

— Ты кого-то ждала? — тут же решил прояснить ситуацию Трандуил.

— Нет, Владыка, — отвечала она с едва уловимой дрожью в голосе, — Это место мне служило для уединения. Никто не знает о нем.

Услышав ее ответ, Трандуил с облегчением прикрыл глаза и вздохнул, замерев в таком положении.

— Вам нехорошо? — услышал он через некоторое время прямо над собой, — Я должна уйти? — Тауриэль стояла теперь над ним, совсем близко. Так близко, что можно было протянуть руку и дотронуться до ее бедра, огладить его…

Замотав головой, снова прикрывая глаза, Трандуил медлил с ответом. Ему хотелось и не хотелось, чтобы она ушла сейчас.

— Послушай, — наконец, сдаваясь, выдавил он из себя, — Тауриэль…

Она внимательно вглядывалась в него, ожидая его указаний, блестя в полутьме выразительными ореховыми глазами, создавая этим дополнительное напряжение.