Орофер не понимал, как такое возможно: — Он так привязан к его Артанаро, столь полон нежной страсти к нему, желая никогда не разлучаться, разделяя с ним все. А по отношению к Владыке Эрейниону испытывает отчуждение, недоверие, раздражение и откровенную неприязнь, желая держаться как можно дальше от потомка убийц-изгнанников.
Гоня от себя эти мысли, Аран Зеленолесья прильнул к своей чаше с вином. Его глаза блестели в свете горящего костра.
Ночами спали мало, предпочитая посвящать время друг другу, желая насытиться.
— Мое тело желает тебя больше, чем может вместить… — шептал Ороднор, с силой притягивая к себе Орофера, сплетя руки вокруг его шеи. — Ты — мое божество, грозное и прекрасное…
Его возлюбленный старался дать своему голдо такое удовольствие, какого тот не испытывал ни с кем и никогда, закипая темной яростью при мысли о том, скольким посчастливилось до него прикасаться к гладким, блестящим волосам, к шелковистой коже на шее, груди, плечах, спине и бедрах Ороднора, слышать, как он стонет, как зовет их по имени, как восхваляет в госанна, видеть текущие по свежим щекам слезы наивысшего восторга…
Их ночные слияния были порывистыми и неистовыми, словно наступавшая темнота придавала сил, позволяя то, на что ни один из двоих не мог решиться при дневном свете.
По утрам оба предпочитали любить не спеша, отчетливей чувствуя каждое движение, каждое прикосновение и каждую ласку, размеренно колыхаясь на волнах удовольствия, согреваемые проникавшими сквозь неплотные шторы утренними лучами Анара.
Одним утром, когда они, обнявшись, отдыхали, лежа на залитой ярко-желтым солнечным светом постели, Орофер спросил:
— Ты когда-нибудь спал с женщиной?
Держа разомлевшего от ласк Эрейниона в объятиях и оглаживая его волосы, синда внезапно ощутил острый приступ ревности. Не хотелось делить обожаемого Артанаро ни с кем, даже с его прошлым. Не было похоже, что до него у нолдо были мужчины, а вот насчет дев он не мог быть уверен.
— Ох, — вздрогнул тот, низко склоняя голову.
— Что с тобой?
— Разве ты не понял? Ведь я… До тебя я… — краснея, выдавил Ороднор.
Взяв его за кончик подбородка и вынуждая поднять голову, Орофер пристально вгляделся в него, теряющегося под этим взглядом.
— Ведь ты у меня единственный, — страдальчески взглянув ему в глаза, молвил Артанаро, прикрывая ладонью горевшее лицо.
— Что? — вырвалось у Орофера.
Руки его сами потянулись к плечам нолдо, который тут же уткнулся лицом ему в грудь и глубоко вздохнул.
Пораженный, синда осторожно гладил плечи, спину и затылок своего голдо. Этим неожиданным признанием Ороднор перевернул все вверх дном в сознании Владыки Зеленой Пущи.
— Прости, я не хотел… Я не должен был… — виновато прошептал он, скользя пальцами по темно-каштановым волнам волос на затылке Эрейниона.
— Я хотел этого, — отозвался нолдо. — Я хотел тебя с первой нашей встречи… Увидев тебя, я подумал, что это один из среброволосых майар Сулимо спустился на Эа, чтобы поохотиться в Золотом Лесу…
Пришел черед краснеть для Орофера. К счастью, прятавший лицо на груди правителя синдар, Ороднор не видел краски на его щеках.
«Мой звездный свет, мой сияющий сапфир…» — тая от затоплявшей внутренности нежности, шептал в госанна Орофер, прижимая к себе Артанаро.
Говорить Аран синдар не мог. Голос неминуемо выдал бы охватившее его сильное переживание. Это было все вместе — безумное счастье от того, что нет и не было никаких женщин или мужчин и он — единственный, кто делил и делит с Ороднором ложе, острая боль от воспоминаний о причиненных ему страданиях, стыд от мысли о том, как вслух называл Артанаро грязным и искаженным…
«Уж если здесь и есть искаженец, так это я…» — раскаиваясь в словах и поступках, думал Орофер.
Потом голдо признался ему, шепча в заостренное перламутровое ухо, что до их первой встречи даже не прикасался к себе, хоть и прожил на Эа более трех тысячелетий.
«Мне не было нужно… — говорил он, — До тебя я не знал, как это бывает…». И от этих слов синда чувствовал себя самым счастливым существом на свете, а желание показать Артанаро, «как это бывает» возгоралось в его хроа с новой силой.
С Ороднором всегда было так — радость была обманчива, удовольствие сменялось потрясением, на смену ему приходила разъедавшая все внутри боль, за которой снова следовало мучительное удовольствие, поднимавшее его к облакам, чтобы было больнее падать наземь от очередного удара, от очередной боли. Душа Владыки Эрин-Гален потеряла покой.
Его устоявшаяся репутация вдовца, ведшего добропорядочную жизнь и со скорбной гордостью несущего на своем челе венец правителя синдар и лаиквенди, летела к барлогам, в огненную бездну. Теперь Орофер ничего не знал и ни в чем не был уверен. Ориентиры были сбиты, прежние цели перестали иметь какое-либо значение. Все рушилось в его сознании. И на обломках, среди облаков вековой пыли, возвышался стройный силуэт Артанаро, затмившего собою все и вся.
Шесть теплых сентябрьских дней, которые им суждено было провести вместе, пролетели быстро. Прощание было тягостным для обоих. Они условились, что соберутся на праздник середины зимы во владениях Келеборна, который будет лишь рад этой чести, как лишнему поводу потешить свое самолюбие.
— Я приеду с Элрондом, — говорил, печально улыбаясь, Эрейнион, — Ему тоже захочется поехать во владения твоего кузена.
— А мне придется взять с собой моего сына и нескольких воинов, — отвечал Орофер. — Праздник есть праздник. Прибудет и Амдир с наследником и свитой…
Ему подумалось, что они вряд ли найдут время, чтобы остаться наедине.
— Да, — согласно кивнул Артанаро, — И я буду счастлив отметить его вместе с тобой и остальными.
Как ни горька и тяжела была минута расставания, а все же и она осталась в прошлом. Орофер благополучно возвратился в свой замок. Начались рабочие будни. Владыка синдар был благодарен сыну и Ферену за то, что те без него смогли управиться со всем и оградили от лишних вопросов со стороны приближенных.
«Впереди два с половиной года…» — думал Орофер, мысленно возвращаясь к предстоящей войне и союзному соглашению. Он старался убедить себя, что время у них с Амдиром еще есть, что они еще успеют убедить Эрейниона вычеркнуть пункт о едином командовании и все разрешится. Не хотелось признаваться даже самому себе в трусости.
Из страха лишиться расположения Артанаро, он ни словом не обмолвился с ним об этом пункте во время их встречи. В глубине души Орофер сознавал, что время безвозвратно упущено и что даже если через пять месяцев, празднуя в доме Келеборна середину зимы, он поднимет этот вопрос, шансов получить положительный результат у него не будет.
Иногда малодушие и страх потерять своего голдо настолько брали верх над его гордостью, что он начинал думать об этом пункте соглашения без всегдашнего раздражения и неприятия. Что случится, если он подаст всем в Средиземье пример стремления к добрососедству и союзничеству и позволит Владыке Эрейниону командовать войском из Зеленолесья в предстоящей битве? Разве это уронит его в глазах подданных или прочих? Разве может это поставить под сомнение его власть или статус Владыки Эрин-Гален?
В своих письмах Амдир не затрагивал эту тему, а Орофер сознательно избегал ее в ответной корреспонденции.
На празднике середины зимы, который они провели, как и хотели, в доме Галадриэли и Келеборна, тема «единого командования» также не поднималась. Все собравшиеся, казалось, были заняты собственными, глубоко личными мыслями и переживаниями, так или иначе связанными с будущей скорой войной.
Галадриэль приветливо и чуть лукаво улыбалась гостям, Келеборн улыбался сам себе в зеркальном отражении, их дочь улыбалась Лорду Имладриса, тот, в свою очередь, ходил с серьезным и задумчивым выражением на вполне человеческом лице, провожая тоскливыми взглядами много танцевавшую Келебриан.
Окруженный верной свитой Нолдаран приятно улыбался дамам, остроумно шутил, держался с достоинством и, в то же время, с присущей ему простотой и сердечностью, почти не замечая Владыку синдар, проводившего время в компании своего наследника, лучшего друга и Амрота.
