Опускаясь на ложе вместе с обхватившим ногами его бедра нолдо, Орофер предвкушал, что вот-вот свершится то, о чем он грезил во сне и наяву все эти месяцы, пока длилась разлука…
========== Часть 11 - Единственный ==========
Боясь напомнить о причиненной когда-то боли и телесных страданиях, Орофер как мог сдерживал себя, стараясь ласками и поцелуями успокоить дрожавшего в его руках Артанаро.
«Радость моя, мой звездный свет, мой яркий сапфир…» — шептал он в осанве, освобождая нолдо от одежды и сдирая с себя рубаху.
Эрейнион льнул к нему, обхватывая обнажившийся торс, обнимая, ища спасения от охватившей его дрожи.
Не желая причинить ему и малейшей боли, Орофер взял со стола небольшую емкость с маслом, смазал им пальцы и только после этого прикоснулся к любовнику там, где крылся источник удовольствия для обоих.
Он делал все медленно, прислушиваясь к ощущениям Ороднора и к собственным ощущениям. Пальцы его, плавно скользя, массировали чувствительный бугорок внутри тела любовника. Распростертый на постели Ороднор запрокинул голову, прикрыл глаза и рваными вдохами вдыхал нагревшийся воздух, отдаваясь накатывавшим с каждым движением пальцев внутри него волнам удовольствия, заставлявшего его тихо постанывать.
Услышав чувственные стоны, Орофер понял, что не в силах долее сдерживать себя. Он обнял Артанаро, ложась сверху, и скользнул внутрь. Почувствовав его, Эрейнион отрывисто охнул и на миг широко раскрыл глаза, но тут же прикрыл их, отворачивая загоревшееся лицо.
И снова его возлюбленному пришлось сдержаться, начав с неспешных, коротких движений, неотрывно глядя в лицо голдо, наблюдая за тем, как изменяется его выражение. Постепенно он почувствовал, что Ороднор готов к большему и ускорил ритм.
Теперь Артанаро стонал в голос, лежа навзничь среди смятых покрывал, полуприкрыв веки. Пушистые ресницы подрагивали, частое дыхание сбилось, кожа нолдо сделалась горячей, словно внутри него бушевало пламя. Ороферу нравилось слышать, как стонет от каждого его движения вожделенный любовник. Он смотрел на напряженное и, одновременно, отрешенное выражение лица Ороднора, обнимая того за плечи, удерживая на месте, позволяя полнее почувствовать удовольствие и сам погружаясь с головой в его пучину.
Аран синдар чувствовал, что может бесконечно делать так: достигать сладостного пика и почти тут же с новой силой устремляться в объятия Артанаро в погоне за новым удовольствием, вновь снедаемый желанием. Снова и снова ему хотелось видеть своего нолдо испытывающим острое наслаждение, бьющимся под ним в судорогах, с крепко зажмуренными глазами, кричащим в госанна его имя.
«Скажи мне, скажи мне…» — умолял его Орофер.
«Я… Я, а-а-ах…» — Артанаро не мог даже мысленно говорить и в следующий миг истошно закричал, выгнувшись дугой, царапая плечи любовника, которые сжимал тонкими пальцами.
Привязанные внизу кони забеспокоились — копыта затопали по влажной от ночной росы земле. Стороживший их покой у входной двери, Нимвэ заскребся в нее лапами.
В это мгновение Орофер сам не смог сдержать рвавшегося из горла отчаянного крика, который, уносясь ввысь, казалось, возносил его на небеса.
Пробудившись первым на следующее утро, Владыка Зеленолесья вспомнил, что должен говорить с Эрейнионом относительно проклятого пункта соглашения, относящегося к командованию войском. Ороднор спал рядом: одна рука закинута за голову, ладонь второй покоится в ладони возлюбленного. Рот нолдо слегка приоткрыт, дыхание беззвучное, мерное, на щеках легкий румянец. Невольно залюбовавшись спящим, Орофер с трудом подавил в себе желание поцеловать утомленного ночными ласками Эрейниона, чье выражение лица казалось столь невинным и исполненным покоя, что вызывало в нем острую нежность.
«Позже…» — подумал синда. Ему предстояло провести еще целых шесть дней наедине с прекрасным Артанаро, а потому Орофер решил не портить этим разговором себе и своему нолдо начало их совместной охоты.
Охотились, оставаясь в лесу весь день, лишь для того, чтобы добыть пропитание для себя и Нимвэ. Последнему нравились дикие утки, которых можно было найти в невысоких камышовых зарослях, у берега Келебрант, в нескольких сотнях шагов от дома. У них было достаточно времени, чтобы упражняться в меткости, избирая мишенью какой-нибудь иссохший, гнилой пень или расщелину в каменистом пригорке. Бродя по лесу любовались его красотой, пили чистейшую воду из речки, вдоль которой нередко им случалось прогуливаться, срывали пожелтевшие листья меллорнов и платанов, лакомились росшей в лесу брусникой и шиповником, если случалось набрести на его заросли. От обитаемых участков леса старались держаться на расстоянии. Никому из них не хотелось, чтобы долгожданное уединение нарушалось посторонними.
Местность, выбранная Галадриэлью для их размещения, была населена обитателями, как никакая другая часть Золотого Леса, но двое эльдар и не думали убивать встречавшихся им в лесной чаще оленей, кабанов и медведей, довольствуясь зайцами, куропатками и утками.
Вечера проводили у речки рядом с платаном, на котором располагался их дом. Нимвэ плескался в воде, Орофер и Ороднор сидели рядом у костра, делясь друг с другом жарящейся на нем дичью и привезенными лепешками, потягивая вино и беседуя.
Владыка Зеленолесья наслаждался каждым мгновением рядом с Эрейнионом. Здесь он был абсолютно свободен: никаких обязанностей, никаких совещаний с советниками, никаких церемоний, приказов, слуг… Только он и его Звездный Свет, да их кони и гончая. А вокруг начинающий желтеть, завораживая красотой, Золотой Лес. Жизнь словно подарила ему крохотный кусочек юности, когда он, будучи молодым эльда, жил с отцом в их замке, в Нан-Эльмоте.
Лорд Эльмо, вечно носивший на прекрасном лице печать глубокого горя, но при этом решительный, сильный и отчаянный, как мог, старался обеспечить будущее единственного сына, устроив его брак с сестрой Денетора.
— Я помню отца, — говорил о нем Орофер. — Горе от потери матери убило его… — синда вздохнул.
Артанаро дотронулся в знак сопереживания до его плеча и произнес:
— Мой отец отправился в чертоги раньше матери. Я плохо помню его лицо. Мы с ним нечасто виделись. Маму я помню лучше. А еще помню моего деда по отцу. Говорят, я пошел в него…
Его собеседника удивили слова нолдо. «Возможно ли, что так выглядел сам Финголфин?» — подумал Орофер, повернувшись к Артанаро и вглядываясь в его гордый профиль.
— Мою мать похитили орки, когда я был почти младенцем. Я не знал ее. Отец затворился у себя в замке, переживая ее исчезновение. Торил заменила мне обоих родителей, воспитывая меня при себе, — говорил, погружаясь в воспоминания о давно минувшем, Орофер.
В ответ раздался напряженный всхлип.
— Что с тобой? — синда привлек к себе Ороднора.
— Ничего, — потупился тот, — Просто я подумал, что все это так неправильно, так горько и несправедливо. Эта тысячелетняя борьба с Тьмой, отнимающей у нас родичей и любимых… Я прошу Валар сделать так, чтобы в этот раз у нас достало сил сокрушить ее. Ведь теперь мы едины. Все народы Средиземья объединились против Черной страны! Мы выступим, как единое воинство, и одержим победу! Наш союз не сокрушить силой оружия! — голос его креп по мере того, как он говорил, из звонкого, почти юношеского, превращаясь в глубокий, мужской.
В этом новом голосе Эрейниона сквозила удивившая Владыку синдар нота властности, выдававшая того, кто с юности привык говорить перед многими слушателями, воодушевляя их, отдавать приказы, распоряжаясь тысячами и тысячами, действовать безжалостно против врага и быть первым во всем и везде.
Вздохнув, Орофер кивнул и в который раз задумался о том единственном, что омрачало их встречу — проклятом пункте союзнического соглашения с голодрим Линдона. О том, чтобы пытаться убедить Артанаро вычеркнуть этот злосчастный пункт, нечего было и думать. Сейчас Орофер понял это особенно отчетливо. Очевидно было, что Эрейнион единолично собирается командовать всеми воинами, которые поступят в его распоряжение. По-другому этот тот внук Финголфина и сын Фингона просто не умеет. И никогда не пойдет на компромисс.
