Омар гордо шагал рядом с Мухаммадом, пока они шли вдоль «павлиньей аллеи» до «лошадиной арки» в сопровождении начальника караульной охраны. Он изо всех сил притворялся, что ему нет дела до роскошных птиц, ходивших целыми табунами под пальмами на зеленых лужайках, залитых ярчайшим солнечным светом.
— Где нам найди Фазза? — деловито осведомился у начальника караула Мухаммад.
Тот связался с кем-то по рации и уточнил, что Его Высочество сейчас играет с племянниками и сводными братьями в восточном крыле, а если точнее — в золотистой гостиной.
***
Когда они вошли в огромную по площади и роскошно обставленную золотистую гостиную, названую так из-за обитых золотисто-желтым шелком стен, то застали Фазза буквально облепленным кучей шумевших детей. Трое мальчиков и две девочки трех-пяти лет не давали ему подняться на ноги, заставляя его, стоявшего на коленях, пригибаться к мягкому ворсистому ковру.
Дети визжали от восторга, обвивая ручонки вокруг его шеи, повисая на нем и карабкаясь на спину Фазза, который смеялся, пытаясь все же увещевать не желавшую слушать его мелочь:
— Дети! Амир! Сорайя! Я тоже рад, что мы увиделись, но ведь скоро время салят, а вы еще не в молельной комнате… Что скажут ваши отцы, если узнают об этом?.. А вот и Момо!
Глаза Фазза заблестели в ожидании близкого спасения, когда он, преодолевая сопротивление детей, поднял голову, с которой неугомонные дети тут же стащили повязанную на бедуинский манер, без игаля, гутру, и увидел входящих в гостиную приятелей.
— Ваше Высочество, доброе утро, — поздоровался Мухаммад.
— Приветствую вас, Саму аль-Эмир, да благословит Аллах вас и вашу семью, — склонил голову Омар.
— Ребята, привет! — отозвался Фазза. — Помогите лучше утихомирить моих малышей!
К счастью в этот момент из двери в противоположном конце комнаты появилась одетая в абайю и нихаб няня. Она тут же принялась довольно строго отчитывать детей за непослушание. Ее слова оказались действеннее просьб принца, а вид был не в пример более грозным. Даже ребенку было понятно, что настроена эта женщина решительно.
Малышня проворно скатилась со спины Фазза и выстроилась перед няней в ряд, после чего каждый из детей получил наставление.
— Рад тебя видеть, Омар! — поднимаясь на ноги, приветствовал Фазза.
— Ваше Высочество, — улыбался польщенный вниманием Омар. — Я тоже рад увидеться. Ведь ваша занятость не позволяет нам встречаться слишком часто, а для меня это всегда большая радость…
Расцеловав его согласно приветственному этикету, Фазза удивленно и обиженно распахнул бездонные косульи глаза в густых длиннющих ресницах и уставился на обоих приятелей:
— Ну вы что, ребят? Что за комедия? Вы обиделись на меня, что зовете Высочеством?
— Да нет же, — поспешил успокоить его Мухаммад, подставляя щеку для поцелуя. — Просто здесь посторонние и дети, — он покосился на уводимых няней прочь детей.
— Это дети моего отца и моей старшей сестры. Они прекрасно знают, как все меня называют, — проговорил Фазза, потянувшись к его щеке.
— Тебя зовут Хамдан! — крикнул на всю комнату задержавшийся в дверях малыш и тут же был подхвачен за руку расторопной няней.
Фазза залился румянцем, смущенно улыбнулся и опустил взгляд, комкая в руках и без того измятый платок-гутру.
— Где твои гости, которых ты мне обещал? — осведомился Мухаммад.
— Должны прибыть с минуты на минуту, — улыбнулся Фазза, обратив внимание на внешний вид и одежду собеседника. — У тебя есть, во что переодеться?
— Найдется. Мы заехали по дороге к моему отцу.
— Тогда можешь начинать переодеваться, — снова улыбнулся Хамдан.
Взгляд его выразительных глаз, казалось, проникает в самую душу. Если Омар очаровывал всех, кто его видел, красотой и гармоничностью всего облика в целом и мог показаться совершенством мужской красоты, то слегка лопоухий и большеносый Хамдан ибн Мухаммад бин Рашид аль-Мактум мог свести с ума любую женщину одним лишь взглядом своих огромных редкостной красоты и выразительности темно-карих глаз. Улыбка у него тоже была замечательная — белозубая и полная обаяния.
На женщин, как казалось Мухаммаду, все это должно было оказывать завораживающее действие. А ему самому было легко и приятно находиться в компании обаятельного, добросердечного и непосредственного принца Хамдана, прозванного друзьями и родней «Фазза», за любовь к быстрой езде, феноменальную работоспособность и неугомонную энергию жизни, бившую через край в этом простом, улыбчивом парне, нисколько не подверженном порокам, порождаемым высоким положением.
— Ох, — осмотрев свое измятое детьми одеяние, всплеснул руками Фазза. — Мне тоже переодеться надо! Уже и салят зухр к концу идет…
Он посмотрел поочередно на приятелей, ни один из которых не выглядел, как собирающийся стать на молитву.
— Может, пока кофе выпейте?
— Я бы не отказался от кофе, — все еще смущаясь, отвечал Омар.
— Пусть несут, — кивнул Мухаммад. — А я пока прямо здесь переоденусь.
И он расчехлил выданные помощником отца вещи, начав стягивать с себя майку. Фазза подлетел к двери и крикнул кому-то:
— Пожалуйста, принесите кофе моим гостям! — и обращаясь к приятелям: — Ребят, я быстро!
Выкрикнув это, Хамдан исчез за дверью, оставив Омара в одиночку любоваться прелестями полуголого Мухаммада, который, впрочем, старался не тратить много времени на смену одежд, и когда принесли кофе, был уже полностью одет в национальное платье родовитых эмиратцев.
Его наряд состоял из шелкового белого нижнего белья — фанилы и подобия коротких шорт-вузар, белоснежной кандуры до пят, черных кожаных сандалий, вязаной шапочки-гафии, поверх которой его голову покрывал белый гутра в мелкую красную клетку. На платок Мухаммад водрузил двойной игаль из конского волоса, а у ворота повязал сравнимый с европейским галстуком керкушу — белую плетеную косичку-украшение, полагавшуюся старшим сыновьям семейств.
На его спортивной фигуре все это выглядело более чем привлекательно. Однако Мухаммад крайне редко надевал подобную одежду в основном из-за того, что она не позволяла скрыть ровно ничего. Все имевшееся при себе носитель национальной одежды должен был держать либо в сумке, либо в руках. Никаких карманов в полупрозрачной кандуре предусмотрено не было. Материал создавал у надевавшего кандуру ощущение «голого тела», не прикрытого никакой одеждой. Кроме того, ношение церемониальных одеяний предусматривало их смену три или четыре раза на дню, поскольку никакой уважающий себя эмиратец не мог появиться на людях в измятой кандуре.
— Вот, кидай сюда!
Появившийся переодетым в белоснежное одеяние и гутру Фазза бросил на диван вместительную кожаную спортивную сумку от Fendi. Мухаммад погрузил в нее пачку сигарилл, два «Грача», которые обычно носил заткнутыми за пояс, боевой спецназовский нож в кожаном чехле, носимый в голенище правого ботинка, и нехотя, любовно погладив, аккуратно положил сверху любимый за компактность, легкость и высокую пробивную способность «Гюрза».
— Готово! — отрапортовал он, застегнув молнию на сумке и взяв ее в руку.
Фазза хитро улыбнулся и кивнул. Омар смотрел на все происходящее с легким недоумением, но промолчал.
Только они закончили приготовления, как в гостиную вошли двое ожидавшихся гостей — первым на пороге золотистой гостиной появился один из сонма молодых принцев Абу-Даби, Рашид ибн Саед бин Заед аль-Нахайян, почти сразу же за ним в комнату вошел прибывший из Рияда дальний родственник короля Салмана ибн Абдул-Азиза, Халед ибн Сауд аль-Кабир.
В этот раз Халед появился без своего питомца — домашнего гепарда по кличке Саад, которого он везде таскал с собой на длинном кожаном поводке. Как видно, его заблаговременно уведомили о новом законе, запрещающем содержание в домашних условиях диких животных.
Приветствия были шумными. Традиционные поцелуи в щеки, объятия, расспросы о погоде, о дороге, о здоровье отцов всех присутствующих утомили Омара, но он знал — по-другому нельзя. Этот церемониал утверждался тысячелетиями и желание сына багдадского торговца, пусть и очень красивого, не могло укоротить его или сделать менее тягостным.
