А когда я закончила, ладонь саднило, кости болели, и я задыхалась. Я отошла на шаг, пару раз вдохнула, успокаиваясь. Моя грудь вздымалась и опадала. И я посмотрела на пианино и охнула, потому что ми посередине стала немного короче соседних клавиш. Я закрыла потрясенно рот рукой, стыдясь и смущаясь того, что сделала. Я покалечила пианино.

– Прости. Мне так жаль, – мой голос срывался, горло пылало. Я опустилась на колени и коснулась поврежденной клавиши, едва задевая. Я дотронулась ее нежно, не хотела больше ей вредить.

Я надела куртку, заметив тупую боль в задней части шеи. Голова вот–вот заболит. Я не знала, было это из–за Картера, или я сама доводила себя. Но я заслужила это за то, что сделала. Я не буду принимать аспирин. Я не буду принимать тайленол. Я позволю головной боли мучить меня.

Я покинула актовый зал, Мартин ждал, как и обещал. Он закрыл учебник французского, убрал листок и встал. Я молчала. Он – тоже. Он слышал меня, я была уверена. Но не упоминал это.

– Что случилось с первокурсниками в прошлом семестре? – спросила я, пока мы шли.

– Что случилось? – повторил он.

– Да. Ты слышал об их деле, да?

– До суда не дошло, – сказал он.

– Так что случилось?

– Они признались. И приняли наказание.

– Значит, я не увижу их в «Виндзорских насмешницах» в этом семестре.

– Тут ты угадала. Ни там, ни где–то еще.

– Хорошо, – сказала я. – Они этого заслужили.

Но я не знала, говорила о них, о Картере или о себе. Все во мне было спутанной массой машин на шоссе, и я ждала, пока медики прибудут и распутают все.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Несправедливость с пианино

– Нам нужно больше ученых, – сообщил мистер Кристи всему классу.

Он стоял, но его нога стояла на сидении стула. Он опирался на стул, опустив правую ладонь на правое колено, будто подчеркивая, словно от этого он выглядел пылким лектором. Это означало, что он собирался дать новое задание, особенно в начале новой недели – второй недели обучения.

Он погладил рыжеватую бороду, поправил очки в проволочной оправе на носу. Он был в вельветовых брюках, рубашке, мешковатом пиджаке. Может, хотел быть в Уильямсоне, а не тут, хотя мог как остальные считать Фемиду раем. Здесь награждали после пары лет работы, можно было выдумывать дикие задания, а армия студентов была готова петь и плясать для тебя.

– Томас Фридман говорит, нам нужно больше ученых, – уточнил мистер Кристи своим низким баритоном. Он сделал паузу. Он часто делал паузы в лекциях. Наверное, там он делал паузы, когда записывал свои лекции. – Нужны ли они нам? – спросил он. – В этом нуждается наш мир? Мир становится все более плоским, и мы бежим на месте все быстрее, чтобы везде успеть, так, – он сделал паузу, оглядывая комнату, – ведь?

Мы не знали. Мы не читали книгу. Но он нам это явно хотел задать.

Покачиваясь над правой ногой, он сказал:

– Я хочу, чтобы этой ночью вы начали читать «Мир плоский: краткая история XXI века». И я хочу, чтобы вы подумали, что нам нужно больше всего. Можете не соглашаться с мистером Фридманом.

Конечно. Это поощрялось. Мы могли не соглашаться с учителями или учебниками, но нужно было доказать аргументами и фактами свою точку зрения. Мистер Кристи учил истории, но не в стиле чаепития. Он учил мировой истории. Он говорил, что его тревожило то, что происходило нынче в США и мире, и куда все вело. Потому он не собирался давать нам учебники в этом семестре. Мы будем читать современные работы современных писателей о современном мире и делать современные выводы.

– Прошу, прочтите первые пять глав к следующему уроку, – сказал мистер Кристин. – Для каждой главы напишите вывод в десять слов о том, что важнее всего в этой главе, но не больше и не меньше десяти слов. Нам нужно уметь выделять основное в мыслях и впечатлениях, чтобы потом представить их в оживленно обсуждении.

Он замолчал и выдавил улыбку. Он гордился собой, словно верил, что обсуждение будет оживленным. Надейтесь, мистер Кристи, надейтесь.

– Свободны.

Я взяла сумку, закинула ее на плечо и была готова уйти с Т.С., но мистер Кристи подозревал меня. Он был моим наставником. Я прошла к передней части кабинета, пока другие ученики уходили.

– Алекс, на минутку, – сказал мистер Кристи.

Он так и не убрал ногу со стула. Он уперся ладонью в колено, словно был статуей. Может, его нога приклеилась. Может, он понял это, когда опустил ногу на стул, а теперь гордость мешала признаться. Может, он попросит у меня канцелярский нож, чтобы освободиться. Но он убрал ногу со стула и встал как нормальный человек. Насколько мог быть нормальным учитель в Фемиде.

– Поговорим о твоем весеннем проекте, – еще пауза. – Что хочешь делать? Как оставишь свой след в академии?

Я представила шаловливого щенка бигля по имени Амелия, оставляющего след на ковре.

– Это всех удивит, но я думала сделать что–то, связанное с музыкой.

Он не уловил сарказм, а просиял. Его глаза стали как блюдца, словно я сказала самые изобретательные слова из тех, что произносили ученики.

– Связанное с музыкой! Гениально!

«Кто бы подумал, что пианистка сделает проект музыкальным? Это невероятно!».

– Расскажи больше, Алекс.

Я хотела назвать свою любимую симфонию, но не смогла. Бетховен предал меня на прошлой неделе. А потом я предала его своей игрой. Как мне делать весенний проект по Бетховену после того, как мы поступили друг с другом? Он даже не написал часть для пианино в Девятой симфонии. Он написал миллион концертов для пианино, но лишил мой инструмент роли в великом произведении. Разве это справедливо?

И я поняла, что это идеально. Несправедливость. Эта тема идеально мне подходила.

– Я хочу сделать весенний проект о несправедливости того, что Бетховен не написал часть для пианино в Девятой симфонии. Понимаете, мистер Кристи? Он оставил пианино в стороне. В этой симфонии больше всего инструментов, но лучший в мире он не включил, – сухо сказала я. – Он включил трубы, рожки, гобои, скрипки и даже фагот. Там и вокал есть. Можно петь «Оду к Радости» в Девятой симфонии. А пианино? А его нет.

Мистер Кристи кивнул пару раз. Он прищурил свои скучные карие глаза учителя с задумчивым видом.

– Думаю, это гениальная идея, Алекс.

Он поднял указательный палец и прижал к своим губам.

– Можешь проверить ученых, музыкальных экспертов, интервью великих пианистов–классиков…

Бла–бла–бла. Словно я не знала, как искать информацию.

– Но как ты будешь исполнять ее, если пианино там нет? – растерялся мистер Кристи.

Мое сердце замерло. Мистер Кристи это сказал?

– Исполнять? Я могу ее исполнить? Перед всей школой?

Я говорила себе не проявлять эмоций при нем, но мой мозг чуть не взорвался от радости.

– В идеале – да. Выступление для всех учеников и учителей. Но как сделать это, если там нет пианино?

Мои глаза расширились, только я в классе знала ответ.

– Лист, – сказала я, желая поцеловать венгерского композитора. – Франц Лист перевел ее для пианино. Это было сложно, на это у него ушли годы. Он чуть не бросил это. Но собрался и сделал. Потому он – мой музыкальный герой. Это сердце моего весеннего проекта.

На миг я ощутила дрожь, думая о Листе, о его решимости, гениальности и задаче превратить все симфонии Бетховена в соло для пианино, которое Лист любил как я.

– Я за. Но нужно, чтобы это одобрила мисс Дамата, – сказал он.

– Что за мисс Дамата? – спросила я.

– Она – новый учитель музыки.

– Я не знала, что у нас новый учитель музыки, – сказала я. Занятия по выбору, как музыка, начинались на второй неделе семестра.

– Мистер Грасер получил предложение поработать в Калифорнии во время каникул, – сказал мистер Кристи, упоминая прошлого учителя музыки в Фемиде. – Он согласился, но не бойся. Все происходит не просто так, и мы смогли быстро отыскать Викторию Дамату. Она преподавала в Джуллиарде.