Вот это стоило рассказать всем. Я сама начну сплетни.

– Эй, Алекс! – раздался голос Натали. – Отличная одежда с прошлой ночи.

Никакого веселья с группой под музыку, просто я в сапогах и со спутанными волосами, и команда девочек по бегу, знающая, что я не спала ночью в своей комнате.

Я хотела закричать: «Ты ничего не знаешь!».

Но она явно что–то знала. Она была там. В клубе.

Это я ничего не знала. Я не могла ничего сказать, глядя, как мое тихое существование в школе утекает за дверь, как вода из переполненного рукомойника, медленно пропитывающая все на пути, портящая книги, мебель, ковры и остатки моей личной жизни, мой уголок пианистки в этом мире.

Говорят, вода вредит сильнее всего.

Натали пронеслась мимо впереди группы. Ее подружки по команде гнались за ней. Они не увидели меня, и я поспешила уйти с поля. Но они скоро узнают, так было в спортивных командах.

Спорт.

Я вспомнила – Картер во что–то играл. Он тренировался прошлой ночью до нашей встречи. Он упоминал это. Может, я не восприняла это, потому что мой мозг напоминал сито, может, потому что я не любила спорт. В академии Фемиды радовало то, что в этой школе не нужно было заниматься спортом. Никто не требовал обязательные занятия.

Я добралась до просторного двора и осмотрелась. Было пусто. Твердый луг потрескался, но весной он был зеленым и буйным. Его обрамляли деревья и старые здания – классы, общежитие, кафетерий. Все было построено в 1912. Фемиду основали на год позже члены Прогрессивной партии, и это было иронично, ведь Фемида придерживалась политики невмешательства.

Школа напоминала мини–колледж со старыми кирпичными зданиями в викторианском стиле, поместья превратили в здания для учебы. Фасад Макгрегор–холла из красного кирпича был покрыт завитками плюща по краям белых окон.

Перед Макгрегор–холлом была большая доска объявлений с листовками. Я взглянула на них, проходя мимо. Набирали актеров в «Виндзорских насмешниц» (чтобы выступить перед учителями на особом смотре Фемиды). Приглашение в студсовет. Но, конечно… тут все были равными. Звали в клуб вегетарианских блюд, где обещали сыр, крекеры и морковь каждый вечер.

И кое–что еще.

Приходите к «Пересмешникам»! Встаньте и пойте! Мы ищем новых вокалистов, так что бегите–бегите–бегите в Новую Девятку, где вы узнаете нехитрый фокус …

В углу была нарисована птичка, и она внимательно глядела на меня.

Это все было кодом, потому что «Пересмешники» не были группой, поющей а капелла, как они изображали. И там не было прослушивания для вокалистов. Нет, «Пересмешники» были куда больше и тише, и у них это было время проб, как в начале каждого семестра.

Пересмешники – закон.

Я пошла прочь от доски объявлений и направилась к своему общежитию, Тафт–хей–холл, зданию из красного кирпича в три этажа высотой. Я устремилась к арке дверного проема, но по двору зашагал мистер Кристи, учитель по истории и куратор, выглядя решительно, как я. Он двигался широкими шагами, подняв голову, выпятив грудь, его рыжеватая борода и усы вели его.

– Доброе утро, Алекс. Как ты? – сказал он низким голосом.

– Все хорошо, мистер Кристи, – сказала я, когда он поравнялся со мной.

– Ты рано встала, как для субботы.

– Да, у меня развилась бессонница, – я пыталась продумать обман. Я должна скрыть правду хоть от кого–то. – Я не спала часами, – добавила я, когда он сочувственно кивнул.

Он встревожено посмотрел на меня. Словно знал лекарство от бессонницы. Словно был экспертом и мог сказать, что делать.

– Чашка ромашкового чая перед сном должна помочь, – сказал он.

Да. Это все исправит, и, раз у нас душевный разговор, вы не знаете, как вспомнить, было ли что–то с парнем, которого я даже не знаю?

– Я попробую в следующий раз, – я старалась звучать бодро.

Он обрадовался, словно совершил подвиг, помог страдающему ученику и мог теперь весело двигаться дальше.

Я должна была радоваться, что мистер Кристи не заметил, не сложил дважды два, не задал еще больше вопросов. Или он уже услышал историю, что я всю ночь зависала с группой. И он подумал, что история крутая, и, раз он за меня отвечал, он не стал бы докладывать на меня.

А потом я тихо рассмеялась, поднимаясь по ступенькам в Тафт–хей–холл, стуча сапогами по каменной лестнице. Конечно, он мне верил. Учителя, директриса – вся администрация школы ни за что не подумала бы, что мы делали что–то не то. Они думали, что мы никогда не нарушали правила в идеальной, прогрессивной и престижной академии Фемиды.

Мы были выше закона, потому и пришли сюда.

Да…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Умная догадка

Я не пошла в свою комнату. Я пошла в подвал. Внизу лестницы была урна для найденных вещей, там была гора шапок, шарфов и часов. Тут ничего не находили. Никто не хотел то, что было потеряно. Но мне нужно было увидеть урну, ведь она напоминала о ночи, которую я могла вспомнить.

Одной из ночей в прошлом году я бросила вызов своему парню, чтобы он рассортировал вещи в этой урне. Он не отступил, дорыл до дня урны, где нашел красные штаны из семидесятых. А потом он вытащил канареечный кардиган, черный и зеленый ботинок разных размеров, потрепанную голубую кепку, которые когда–то были в моде.

– Конечно, это здесь, – сказала я. А он притянул меня к себе и поцеловал. Это не был наш первый поцелуй. Мы были тогда вместе три месяца. Но этот запомнился, этот поцелуй не получилось бы остановить. Я хотела целовать его всю ночь.

И я провела эксперимент. Я закрыла глаза и заменила юношу. Русые волосы Дэниела стали почти белыми волосами Картера. Плечи Дэниела стали плечами Картера. Губы Дэниела, щеки и ладони теперь принадлежали Картеру. И я целовала Картера, как целовала Дэниела. Я зажмурилась сильнее, заставляя Картера подходить, заставляя поцелуй стать другим. Но не получалось. Я не целовала так Картера. Вряд ли я притягивала его так близко к себе, желая этого, желая его.

И хоть я сходила с ума по Дэниелу – он был тут виолончелистом, и то, как он держал инструмент между колен, как играл на нем, будто ласкал, ослабляло коленки уважающей себя пианистке – я не спала с ним. Мы не дошли до этого возле урны. Как и во все те разы, когда мы встречались летом.

Мы были очень близко пару раз. Но что–то всегда меня сдерживало. Мы с Дэниелом были во многом связаны, как два музыканта. Кроме той ночи с чьими–то красными штанами и желтым кардиганом, он вел себя слишком серьезно. И это меня задевало. А еще меня задевало, и мой желудок завязывался в приятные узлы, когда меня могли рассмешить.

Значит, Картер оказался веселым.

И я вспомнила смутно, как смеялась с кем–то в клубе задолго до комнаты Картера. Прошлой ночью вся наша группа пошла посмотреть на «Artful Rage», мою любимую группу. Они играли в городе, а младшим дали прогуляться вечером в пятницу во второй половине учебного года. Сосед моего парня по комнате, Сандип, принес в клуб водку. Я помнила, как попробовала ее пару раз, а потом…

Может, я встретила Картера там. Может, Сандип представил нас. Может, Дэниел – гад, ведь ушел в колледж на два года раньше меня. Он был теперь в Дартмуте, и мы даже не притворялись, что будем видеться по выходным, потому что парень из колледжа точно не хотел, чтобы за ним ходила старшеклассница. Но если бы он был тут, я бы оказалась с ним, а не с Картером.

Я открыла глаза и хмуро смотрела на урну утерь минуту. Мне вдруг захотелось сбить ее, рассыпать ненужные вещи, устроить беспорядок. Я сжала край и толкнула, но она весила больше сотни пудов, так что я не могла ее перевернуть. Я схватила горсть шарфов, бросила их на пол, оставив красный сверху, будто это был мусор.

Я пошла наверх в свою комнату.

Т.С. не спала, когда я отперла дверь. Она расчесывала короткие светлые волосы, сидя на краю уже заправленной кровати. Она была в спортивной форме. Я заметила кровать Майи – уже заправленную. Ее вещи для ванной пропали. Значит, она принимала душ.