– Завтра – Рождество Иоанна Крестителя, – сказал он.

– Да, я в курсе, – кивнул Стеф. – Большой церковный праздник. Они собрались, чтобы его отметить? Посмотреть на костры?

– На которых сегодня вечером сожгут много тел, – мрачно добавил Берт. – Когда-то это был языческий праздник, и в Картахене де Седонья устраивает представление по старым обычаям.

– Арена! – вспомнил Стеф с ужасом. – Сегодня будет большое сражение.

– Они заставят ее драться на арене? – взволнованно спросила Юлиана.

– Если они не поняли, кто она, то да, – ответил Стеф. – Это, может сдаться, прекрасный шанс…

– Забудь. Многие пираты пытались освободить своих друзей с арены. Они присоединились к ним. Мы проиграли.

– Но ведь она не умрет, – напомнил Мэл. – Ее невозможно убить.

– Нужно найти способ проникнуть в тюрьму до того, как начнутся ваши гладиаторские игрища, – решил Стеф. – Вот только у меня нет ни одной самой безумной идеи.

– У меня есть одна, – сказал Берт. – Достаточно безумная.

***

Айриш проснулся от резкой боли в районе правого глаза. Не сдерживая раздраженного рыка, он зашарил по сторонам в поисках коробочки с лекарством. Не найти на ощупь, потянулся стащить осточертевшую повязку, но теплая ладонь, легшая поверх его пальцев, остановила его порыв.

– Тебе не стоит напрягать зрение, – услышал он мелодичный голос Эмилиу.

Разумеется, Айриш разбудил его своей возней.

– Какого черта?! – прошипел он раздраженно, но больше не пытался ничего сделать – терпеливо ждал, пока выбравшийся из постели Эмилиу зажжет свечу и отыщет лекарство.

– Я сменю тебе повязку, – сказал Эмилиу спокойно, словно разговаривал с больным.

Он действительно разговаривал с больным, но от этого тона Годфри прорвало и он выпалил все, что думал о навязчивых старших помощниках, двуличных индейцах и подло втирающихся в доверие ведьмах, перемежая цензурные слова отборными ирландскими ругательствами.

Эмилиу выслушал его молча, готовя в это время повязку. Когда Айриш выдохся, он сказал спокойно:

– Я поменяю повязку. Ты же не хочешь остаться без обоих глаз?

Правый глаз уже было не спасти, но левым Айриш постепенно начал различать силуэты.

– Скоро мы снова увидим Тортугу, – сказал Эмилиу, закончив. Айриш испытал смесь раздражения и радости от этого уверенного «мы». – И мы везем самую крупную добычу, которая когда-либо перепадала пиратам.

– Но она не настолько глупа, чтобы вернуться на Тортугу! – воскликнул Айриш и бессильно ударил рукой подушку. – Проклятая ведьма!

– Она не рискнет покинуть Карибы, – сказал Эмилиу. – Старый свет слишком опасен для колдунов, а остальной мир слишком дик.

Айриш слегка успокоился. Телесные раны его беспокояли его все меньше с каждым днем, но раненая гордость не заживала так легко.

– Мы найдем ее, – пробормотал он, откидываясь на подушки. – Мы найдем трусливую ведьму, даже если придется прочесать все, до последнего клочка суши! Но что мы с ней сделаем, когда поймаем?

Воспоминания о Панаме вспыхнули в его памяти – тот день, когда девчонка-колдунья предала его. Он был настороже, но она оказалась коварнее и сильнее, чем он ожидал.

– Ты должен был быть осторожней, – сказал Эмилиу. Любого другого Айриш пристрелил бы за эти слова, но своего старпома выслушивал. – Ты сам вызвал гнев ведьмы.

Айриш знал это, и даже соглашался, но ни за что не признал бы.

– Что бы сделаем с ней, когда поймаем? – спросил он. – Ведь ведьму не берет ни вода, ни земля, ни сталь. Возьмет ли ее огонь?

– Нет, – сказал Эмилиу. – Огонь – ее стихия. Мы поймаем ее, скуем стальной цепью, привяжем ядра к ногам и сбросим в самую глубокую морскую пучину. Этого ей не пережить.

Айриш заснул успокоенный, прижавшись лбом к плечу своего старпома.

Эмилиу Коста думал перед сном, что не стоит особо упорствовать и усердствовать в поисках Риччи Рейнер. Ради их и ее спокойной жизни.

========== Арена ==========

– Где ты это нашел? – спросил Стеф.

– В своей каюте, – ответил Берт. – Вещи предыдущего пассажира.

Черная ряса пришлась ему впору. С молитвенником в руках Берт выглядел в тонности как священнослужитель. В Картахене их было достаточно, чтобы он никому не бросался в глаза.

– У тебя есть еще один такой?

– Да. Но…

– Отлично! Идеальный маскарадный костюм.

– Это не маскарад. Если кто-нибудь заподозрит, что ты не священник…

– Никто не обратит на меня внимания!

Берт сдался. На его взгляд облачение священника совершенно не подходило Стефу.

– Как я выгляжу? – спросил тот.

– Как ряженый мошенник.

– Не слушай его, – хихикнула Юлиана. – Тебе идет. Только волосы лучше убрать под эту странную шляпу.

– Это капелло, – сказал Берт. – Убери волосы под него. Не снимай его ни при каких обстоятельствах.

– А еще одна книжка у тебя есть?

– Не «книжка», а молитвенник. Нет. И ты умеешь читать на латыни?

– Неа, – признал Стеф, грустно смотря на непонятный текст.

Книжечка для своего веса была увесистой. Стеф раскрыл ее на середине и увидел, что середина страниц вырезана и в отверстии лежит небольшой острый стилет.

– А это не святотатство?

Берт пожал плечами. Жест в данном случае означающий «я знаю, но предпочту желать вид, что не задумывался об этом.

– Не проще ли спрятать меч под этим балахоном? Я лично так и собираюсь сделать.

– Нельзя. В тюрьме будут обыскивать.

– Ты собираешься в тюрьму?

Берт кивнул.

– Если к Риччи кого-то и пустят, то лишь священника.

– Уверен, что сумеешь его изобразить? Черт возьми, если бы требовался англиканский священник…

– Я должен попытаться. Шанс поговорить с Риччи того стоит. А если меня раскроют… Я испанец. Я могу что-нибудь придумать. Сказать, что Риччи – мой кровный враг. Что я хотел убить ее лично.

***

Ее камера в тюрьме Картахены отличалась от каюты в трюме лишь каменными стенами. В ней было так же темно, и из обстановки так же присутствовала лишь гниющая солома. Да еще в качестве еды теперь давали странную похлебку, которая совершенно остывала за то время, что ее доносили до камеры Риччи. Она не могла решить, что менее мучительно: страдать от голода или есть эту баланду.

Полуголодная, замерзшая – несмотря на тропический климат, в камере было промозгло, как в леднике, часами сидящая в абсолютной темноте и тишине, нарушаемой лишь ее собственным голосом и стуком каменных кандалов о каменный пол, Риччи впала в оцепенение, в некое заторможенное и пассивное состояние.

Из прострации ее вырвал звук шагов. По ним Риччи поняла, кто пожаловал к ней задолго до того, как он открыл дверь и шагнул внутрь.

Люди, узнав о том, что она Вернувшаяся, начинали испытывать к ней иррациональную боязнь, даже понимая, что она ничем не способна им навредить. Риччи видела страх в глазах солдат, сопровождавших ее в тюрьму, в глазах матросов, в глазах возниц, в глазах прохожих, в глазах тюремных охранников – опасение и брезгливость, как при виде опасной мерзкой твари. Только адмирал де Седонья являлся исключением. В нем не было трепета и не было презрения, как он не пытался его изобразить.

Но Риччи все равно не собиралась принимать его предложение о самоубийстве – даже если он искренне пытался облегчить ее участь.

– Не передумала? – спросил он, положив руку на кинжал.

– И не передумаю, – ответила Риччи.

– Веришь, что судьба будет к тебе настолько благосклонно, что позволит тебе и на этот раз избежать смерти?

– Я не верю в судьбу.

«Только в свою удачу. В то, что она даст мне возможность придушить тебя».

– А в Бога ты веришь?

– Нет. А что, хочешь прислать мне священника для исповеди?

– Сегодня пришел один, и он спрашивал, есть ли желающие облегчить душу перед смертью.

– Пусть приходит, – хмыкнула Риччи. – У меня много свободного времени. Он из Инквизиции?

– Нет, они еще не прибыли – адмирал еле заметно дернул плечом. Ему тоже не нравились ожидаемые «гости». – Но, возможно, Бог дарует одному из жалких грешников победу над тобой на арене.