– Спасаем капитана Риччи, – ответил Стеф. – От испанцев.

Кинн не стал отрицать необходимость вытаскивания из беды капитана, тем самым не дав повода обвинить себя в нарушении правил или вызвать на дуэль. Он зашел издалека.

– А если у этих испашек будет больше пушек?

– Когда это нас останавливало?

– И насколько они нас опережают?

– Где-то на сутки, – признался Стеф после секундной заминки.

Джозеф Кинн не был идиотом, он тоже умел считать.

– И куда они плывут?

– В Картахену, вероятно, – ответил осторожно Стеф.

– В Картахену!

Не только он, но и его «группа поддержки» не могли сдержать испуга и негодования. Кинн бросил вилять и спросил напрямую:

– Не собираетесь же вы вламываться в город, кишащий испашками, как старый пес вшами, с нашими-то силами? На этом потрепанном корыте?

– Это будет изящная тонкая операция, – заверил его Стеф. – Остроумная и быстрая.

– Мы в этом не участвуем, – тут же заявил Джозеф.

– Вам и не придется, – ответил Стеф, холодно сверкнув глазами. – Мы сами выручим капитана. Вам надо лишь довести корабль до гавани…

– Да нас там тотчас расстреляют!

– С чего бы? У нас судно испанской постройки, есть испанский флаг, испанские документы, а название…

– Название можно замазать, – подсказал Берт.

– Никто ничего не заподозрит, – заверил матросов Стеф.

– Хорошо, – с неохотой согласился Джозеф. – Но если проклятые испашки пошевелят мозгами и захотят поджарить нам задницы, мы поднимаем все паруса, а вы на берегу – как знаете.

– Идет, – улыбнулся Стеф и протянул Кинну руку. – Но если ты, сукин сын, струсишь на ровном месте, испугаешься собственной тени и удерешь, я тебе из-под земли достану и с того света вернусь.

Они нуждались в помощи Кинна, и если не могли положиться на его преданность, то в его страхе могли быть уверены.

***

Риччи пыталась избавиться от кандалов все плаванье. Она пробовала открыть замок щепкой и булавкой, вывернуть запястье из каменной хватки, выкрутить кисть, смазав ее собственной кровью, даже пыталась в отчаянье разбить их, яростно колотя ими по полу и стенам. Но добилась лишь того, что ее рукава изодрались в клочья, а с рук не сходили кровавые ссадины и мозоли. Кандалы не поддались ни на йоту.

Несколько раз, через длинные и неравномерные периоды времени, ей приносили воду и черствый хлеб. Риччи предпочла считать, что это у испанцев проблемы с расписанием, а не у нее – с чувством времени.

Она не могла ориентироваться по наступлению темноты, потому что ни один лучик света не проникал в ее тюрьму. Но она почувствовала, когда судно убрало паруса и бросило якорь в гавани.

Риччи ожидала, что ее выведут наверх, и она увидит солнце впервые за – три? пять? семь? – дней.

Вместо этого она услышала шаги в коридоре и увидела первые отблески фонаря, проникшие к ней через решетку. Шаги ни по ритму, ни по звуки не походили на шаги прислужника, приносившего ей еду. Они были тяжелее и четче.

Пришедший звякнул ключами, открыл дверь и решительно вошел внутрь. Проповедник всегда оставался за порогом, подталкивая к ней еду по полу, словно она была диким голодным зверем, способным отгрызть ему руку.

У вошедшего человека были очень богато отделанные испанские доспехи и широкий меч на поясе, и он, очевидно, не опасался ни диких зверей, ни Вернувшихся.

Риччи попыталась сохранить остатки достоинства, что нелегко для человека просидевшего несколько дней на строгой диете в обстановке полного аскетизма, и запрокинула голову.

– Капитан Рейнер, – произнес он.

Они никогда не встречались с этим человеком, но сразу поняла, кто он. Стеф умел описывать людей, а эту личность он постарался представить как можно более подробно.

Высокий человек с острой бородкой, вечно сведенными бровями, богато одетый – так богато, что даже слегка неуместно, выраженьем лица, в котором скользило что-то от гончей, и жаждой крови в глазах.

– Адмирал де Седонья, – ответила она.

Гроза пиратов, как он сам себя именовал, и которого пираты окрестили «адмиралом Гроза». Заклятый враг Годфри Айриша и Мэри-Энн Уайтсноу. И, очевидно, ее.

– Пришли полюбоваться своим триумфом? – спросила она, сделав ударение на слове «своим».

Лицо адмирала исказила досадливая гримаса, но лишь на мгновение.

– Скоро ты уже не будешь такой остроумной, – пригрозил он.

– А вы никогда не будете остроумны, – парировала Риччи.

Он не ответил, только сверлил ее темными глазами – почти такими же, как у Фарески, но Берт никогда не смотрел так. Может быть, ее навыков испанской речи не хватило, чтобы донести насмешку?

– Ходят слухи, что ты – ведьма, – сказал он после полуминутной паузы, за которую Риччи к своему сожалению не придумала новой шутки.

– Слухи, – сказала она, пожав плечами.

Он, наверняка, отлично умел распознавать ложь, но и сознаваться во всем сразу Риччи не собиралась.

Де Седонья достал кинжал с серебреной рукоятью и сказал:

– Сейчас узнаем наверняка.

Прежде, чем Риччи успела спросить, как именно, он наклонился и вонзил кинжал ей точно между ребер. Потом выдернул и отступил в сторону, чтобы не испачкаться брызнувшей кровью.

Риччи взвыла – это было еще больнее, чем обычно. Видимо, раньше способности Вернувшейся, подавленные проклятым камнем, частично поглощали боль.

Такой удар стал бы смертельным для обычного человека, но Риччи, разумеется, не умерла. Она корчилась в агонии на полу около получаса – она считала секунды, чтобы отвлечься, и довела счет до тысячи семисот тридцати двух. Пока кровь не перестала литься, и рана не затянулась.

Все это время де Седонья наблюдал за ней с любопытством ребенка, вскрывшего лягушку.

– Все-таки ты ведьма, – произнес он, когда Риччи открыла глаза и разжала зубы – так она пережидала приступы боли. – Придется дождаться почетных гостей из Святой Инквизиции.

Риччи приподнялась на руках и села. Во рту ее пересохло так, что она готова была напиться собственной кровью.

– Но ведь есть и другой выход, – произнес де Седонья странно сладким голосом. Риччи подняла на него глаза. – Легкий выход.

Он бросил кинжал на пол между собой и Риччи.

Она хотела спросить, не слишком ли это рисковый шаг с его стороны. Но слова застревали в глотке, и она поняла, что де Седонья не рискует ничем – даже с оружием она в таком состоянии не представляет для него опасности.

Чувство беспомощности, острое и стыдное, накатило и захлестнуло ее с головой.

Несколько раз за это плаванье ей приходили мысли о смерти – лишить себя жизни собственной рукой, чтобы омрачить врагам победу – но у нее не имелось оружия, а той степени отчаянья, при которой бьются головой об углы, она еще не достигла. Теперь же, когда у нее появилось средство, самоубийство стало последним, на что бы она пошла.

Она вспомнила все, что говорил Берт, когда канат выскальзывал у него из рук или не шла карта, и повторила. А потом на более привычном английском посоветовала адмиралу отправиться в далекую прогулку с интимной подоплекой.

Де Седонья, разумеется, не понял ее слов, но по ее тону догадался об их значении. Почти без размаху он ударил Риччи в живот тяжелым носком сапога и поднял кинжал.

– Ты еще пожалеешь об этом, – пообещал он. – Пока человек из Инквизиции добирается до нашего города, мы успеем славно поразвлечься. Через два дня у Рождество Иоанна Крестителя, а в нашем городе этот праздник всегда отмечали торжественно. Вы будете желанным гостем, Рейнер.

***

Они едва отыскали место в гавани, где могла бы разместиться «Барракуда».

– Откуда столько кораблей? – удивленно спросила Юлиана. – Сколько же народу должно быть на берегу!

– Не может быть, чтобы все они собрались посмотреть на казнь капитана Риччи, – хмуро заметил Стеф, – но не знаю другой причины для такого столпотворения.

Берт беззвучно пошевелил губами, что-то мысленно подсчитывая, и хлопнул себя по лбу. Очень неожиданный жест от всегда подчеркнуто сдержанного испанца.