Мысли ее все чаще возвращались к той горе, смутное явление которой во сне заставило Риччи утром проснуться в холодном поту. На вершине ее пряталось что-то действительно важное, но, даже взяв лошадь и забыв о сне, Риччи не смогла бы наведаться туда менее, чем за сутки.

«Айриш сойдет с ума, если меня не будет столько времени», – мрачно подумала она. – «Но через пару дней мы закончим грабить город и уйдем, и как я тогда узнаю, что там на горе?»

Интуиция подсказывала, что, возможно, ей лучше никогда и не узнать об этом. Но с такой же вероятностью там мог найтись ключ к ответам, которые она ищет.

«Какой-нибудь свиток или каменная плита, где написано, кто и зачем сотворил со мной эту шутку. В старых заброшенных храмах ведь должны храниться древние ценные штуки. Может, мне все-таки удастся уговорить ребят прикрыть меня, пока я смотаюсь туда? Только погляжу, и если оно будет выглядеть подозрительно, даже не полезу внутрь».

Она открыла дверь «их» дома и прошлась по залам, удивляясь неожиданной тишине. На кухне даже не пахло едой, и ниоткуда не доносилось звуков попойки.

– Стеф? Берт? – позвала она, сбрасывая сапоги. – Юли? Мэл? Вы что, уже дрыхните, пока меня Айриш гоняет, как ломовую лошадь?

Но кровати – роскошные постели с мягкими перинами – в выбранных ими комнатах пустовали, и Риччи ощутила первый укол тревоги.

«Они просто отправились куда-нибудь выпить», – попыталась она успокоить себя и наткнулась взглядом на груду бутылок. – «Может быть, им захотелось общества?»

Она перевела взгляд дальше и увидела разбросанные вещи из карманов Юлианы – баночку краски для губ, кисточку для нанесения пудры, расческу, кусок ленты и прочее. Юлиана никогда бы не ушла, бросив их на полу.

Что-то произошло. Осталось выяснить, что.

Риччи проследовало дальше, и обнаружила пятно крови на полу и записку, приколотую к стене шпагой Стефа. На ней тоже остались следы крови.

«Если хочешь снова увидеть свою шайку, отправляйся в Горный храм немедленно» – гласила она.

Риччи никогда не видела подчерк Бехельфа, но не сомневалась, что записку оставил он.

Спустившись вниз, она обратила внимание на палас. Считая себя полноправными хозяевами дома, пусть и временными, они относились к обстановке бережно и всегда вытирали ноги. Сегодняшние гости не утруждали себе этим, и оставили на бордовом ворсе множество грязных следов.

Судя по количеству отпечатков подошв, Бехельф пришел в их дом в компании не меньше дюжины человек. Хотя Риччи не считала себя опытным следопытом, она решила принять эту приблизительную цифру за отправную точку.

«Я не могу обойтись без офицеров, а новых мне взять неоткуда», – сказала себе Риччи. – «К тому же, коней на переправе не меняют».

Она подумала о том, где могла бы получить помощь. Не было смысла идти к Айришу – тот, даже если и не заодно с Бехельфом, помогать одному Вернувшемуся против другого не станет – как и пытаться привести в чувство кого-нибудь из матросов. Она потратила бы больше времени на то, чтобы отыскать Джозефа Кинна, чем на всю дорогу до зловещей горы. А Бехельф не станет ждать ее бесконечно.

Лошадь ей удалось раздобыть без труда – у пиратов, которые должны были их охранять, нашлись более интересные занятия. Дисциплина, и так слабо заметная, расшатывалась с каждым часом, проведенном в захваченном городе, но Риччи в данный момент было плевать – даже если подойдет испанская армия и измолотит их в пыль.

Поскольку ночь неумолимо приближалась, она взяла с собой небольшой запас еды, фонарь и бутыль масла для него.

***

В комнате, куда его втолкнули после того, как сочли, что «испашка» понял свое место, царила абсолютная темнота. На миг Берт испугался, что лишился зрения.

Обострившийся слух дал ему понять, что камера не пуста. Очевидно, их пленители решили, что давать каждому отдельную комнату – даже такую – слишком роскошно.

Но при звуке чужого голоса он все равно вздрогнул.

– Это ты, Фареска?

По голосу он сразу узнал Томпсона. Вот только он никогда не слышал, чтобы мошенник говорил таким тоном. Как будто за те полчаса, что понадобились тортугским головорезам на то, чтобы выместить на нем свою злость, к Томпсону явились все демоны преисподней.

Он слышал, как чужое дыхание становится все более частым.

– Да, это я, – ответил он, не придумав ничего лучшего.

– Хорошо, – в голосе Томпсона слышалось нескрываемое облегчение.

Берт сделал несколько шагов вперед, вытянув руку перед собой. На четвертом шаге его ладонь уперлась в стену.

«Не слишком просторное помещение», – подумал он.

– Ты ждал кого-то другого? – спросил он, развернувшись спиной к стене.

– Нет, – ответил Томпсон после паузы. – Некого больше ждать, верно?

Он пытался казаться беспечным, но Берт слышал страх в его голосе.

Поразительно. Он видел, как англичанин бесстрашно смотрит в лицо смерти, как он сам нарывается на неприятности, как он ищет схватки от скуки. Какие же демоны прячутся в его душе, если меньше, чем за час, наедине с ними он дошел до того, что показал слабость своему извечному противнику?

Казалось бы, Берт имел полное право торжествовать, найдя слабое место своего противника. Вот только ему не нравилась перспектива оказаться в крошечной абсолютно темной клетушке с человеком в приступе истерики. Не говоря уже о том, что спустя некоторое время могла выпасть возможность бежать, и хорошо бы при этом было иметь напарника в своем уме.

– Капитана, – сказал он. – Мы ждем капитана. Она разрешит с Айришем недоразумение, и нас освободят.

– Риччи? – хмыкнул Стефан. Он назвал капитана по имени. Впрочем, вероятно, не только у них двоих была эта небольшая привилегия. – Ты уверен, что она придет? По крайней мере, до того, как я не свихнусь? – в голосе послышалась горькая ирония над собой.

Берт не считал страх проявлением трусости, он сам не был бесстрашен. Между предательством и смертью он выбрал предательство.

Он не верил, что Томпсон испугался смерти – они оказывались к ней гораздо ближе, и тогда он проявлял редкостное равнодушие к своей судьбе.

– Ты боишься темноты или неизвестности? – спросил он напрямую, глядя в то место, где, судя по голосу, расположился старший помощник.

Он ожидал, что Томпсон с негодованием опровергнет саму возможность того, что он чего-то боится, снова став прежним собой. И можно будет устраиваться на ночь, потому что ночевать им точно придется в этой камере.

– А разве темнота не есть источник неизвестности? – спросил в ответ Томпсон.

Берт никогда не слышал голос человека, пытающегося удержаться по эту сторону от безумия, но теперь знал, как он звучит.

– Мы познаем мир через зрение, и, лишившись его, фактически беспомощны. Я не знаю границ этой комнаты, я не знаю, кто тут есть кроме нас. Я даже не знаю, ты ли это, Фареска, или нечто, что хорошо подражает твоему голосу.

Томпсон коротко рассмеялся, и от этого звука Берта пробрали мурашки. Он знал, что в человеческой природе заложен страх темноты. Любой невольно остерегается ее, но Томпсон почти полностью перешел во власть своего страха.

– Тут нет никого, кроме нас, – сказал Берт, стараясь быть очень убедительным. – Да и что тут может быть кроме нас?

Томпсон не ответил. Кажется, слова Фарески ни в чем его не убедили.

Берт пожалел, что с ними нет ни Риччи, ни Юлианы. Девушки сумели бы привести Томпсона в чувство, раз уж не хочет проявлять твердость духа перед своим противником.

«Я даже не знаю, ты ли это», – вспомнил он слова Томпсона.

Возможно, если убедить его в том, что он действительно заперт с ним, а не с кем-то еще, он перестанет паниковать?

Берт вздохнул и двинулся на звук.

– Томпсон? – окрикнул он. – Не пугайся, это я.

Старпом и не подумал подать голос, чтобы облегчить ему задачу.

Когда рука Берта коснулась его одежды, он дернулся так, что подсек штурмана под колени, и тот свалился на соломенную подстилку.

– Черт возьми! – выругался он, потирая оставленный чужим коленом синяк.