– Это мерзко, – поморщилась Риччи. – Как садиться играть с картами в рукаве!

– Зато избавляет от кучи проблем. Даже скучно становится. Если хочешь равной игры, ищи себе увлечение из контрактников.

– Вернувшихся? Вернувшиеся обычно пытаются меня убить!

– Это проблема?

– Ну, некоторая…

Риччи поежилась, представив себе подобный роман. Перспектива вызывала у нее почти столько же отторжения, сколько неразборчивость Гиньо.

– А Льюис и Кимберли… – начала она, неуверенная, что хочет знать ответ и даже закончить вопрос.

Арни покачала головой.

– Меня не интересуют девушки, и в этом отношении мы с Лью солидарны. Но они не всегда были единственными моими кровниками.

– Может, для тебя это и нормально, – признала Риччи. – Но если я заведу отношения с кем-то из команды… Ни к чему хорошему это не приведет.

– Возможно, ты права, – кивнула Арни, став задумчивее и мрачнее. То ли наступила очередная фара опьянения, то ли она что-то вспомнила.

– Ты когда-нибудь…

– Это не твое дело, – бросила Гиньо довольно резко. Особенно для человека, который сам завел разговор на эту тему.

– Пожалуй, – не стала настаивать Риччи.

Алкогольная дымка в сознании развеялась, как пелена тумана от порыва ветра – организм ее боролся с виски быстро и успешно, как со всеми ядами. Риччи трезвела – и чувствовала что-то вроде похмелья. По крайней мере, описываемое чувство тошноты присутствовало в полной мере.

– Мне надо в туалет, – пробормотала она, направившись в уборную.

Но холодная вода гостиничной раковины не охладила жара, растекшегося по венам. Риччи чувствовала себя словно в лихорадке.

– Я могу это сделать, – сказала она себе в отражении. – Я могу заставить Стефа полюбить меня. И не только его. Всех. И всегда могла.

Перед ней открывались прекраснейшие перспективы.

– Но я…

Вместо того, чтобы спуститься на этаж ниже и приступить к их воплощению, Риччи снова открыла кран – ей требовалось еще немного холодной воды.

Она была пиратом. Но еще она была капитаном – и другом. Есть вещи, которые аморальны даже для тех, кто считает чужие корабли своей добычей и не верит в законы.

У Риччи в руках было одно из, пожалуй, страшнейших оружий против человечества, которое только мог дать ей Искатель – и она не собиралась им пользоваться.

К счастью для себя, она была лишком поглощена одной конкретной возможностью, чтобы подумать обо всех тех случаях, когда ее сознательного решения не требовалось.

– Я прогуляюсь перед сном, – сказала она, вернувшись в комнату.

Звучало так, словно она хочет прочистить голову, но на самом деле Риччи хотела одного – вырубиться этой ночью и ни о чем не думать. Это значило, что ей нужно найти человека, который купит ей выпивку.

В прихожей она наткнулась взглядом на замшевый плащ Гиньо с оттопыривающимся карманом.

«Если она выпьет еще, и ей придет в голову закурить, мы можем увидеть еще один сгоревший город», – сказала себе Риччи, вытаскивая слоновой кости портсигар и серебряную зажигалку. – «И если у меня не выйдет достать алкоголь, то, надеюсь, никотин поможет».

***

– Куда делся Хайт? – спросил Берт, сбрасывая сапоги.

Из одежды на полу получилась неряшливая куча, но хозяин комнаты встретил его в одном исподнем, поэтому следовало наверстать отставание.

– Не знаю, – бросил Томпсон. – Наверное, ушел спать в тот трейлер. Тебя он волнует?

– Лишь бы не заявился вдруг.

– Он отдал мне ключи. Не думаю, что ему это помешает, если он все же захочет войти, но я рассчитываю на шулерскую солидарность.

– Он мухлевал, играя с тобой?

– Пытался. Надо отдать ему должное, он техничен. Но не талантлив. Тебя он…

Но Берт уже сбросил последнюю тряпку.

В их времени – в их мире – такие кровати, как в дешевой гостинице шахтерского городишки, были доступны лишь богачам. Пожалуй, впервые в их распоряжении была столь широкая, удобная и мягкая постель, но Берт не отметил большой разницы. На каменном полу темницы, на узкой корабельной койке или карибском песке Томпсон оставался Томпсоном, даже если Берту хотелось звать его Стефом.

Они не оставались вместе после того, как удовольствие, за которым они обращались друг к другу, было получено. Обычно у них не имелось и возможности – корабельные койки и судовые вахты не располагают к совместным ночевкам, но оставались еще и привычки, точнее, непривычка спать с кем-то дышащим в затылок – и нежелание случайно выдать их секрет капитану, Юлиане или Мэлу… хотя Мэл, наверное, давно догадался, куда они вдвоем периодически исчезают.

Но главной причиной, по которой они не засыпали в одной кровати, было нежелание – обоюдное, как полагал Берт – признаться другому, что доверие к нему настолько высоко, что позволяет заснуть бок о бок с ним.

Разумеется, одежда непривычного ему покроя спуталась, и одевание заняло времени больше обычного.

– Ты собираешь уходить вообще? – проворчал Стеф с закрытыми глазами. – Я спать хочу.

– Уже ухожу, – пробормотал Берт, бросая попытки поправить рубашку. Все равно все спят, и он никого не встретит в коридоре. – Ты бы, небось, и капитана выставил за дверь в пять минут, а?

Он так хотел уколоть Стефа – слишком расслабленного, довольного и никуда не спешащего – что забыл о том, что существуют вещи, в которые не стоит лезть. О которых не стоит даже упоминать.

Но Стеф только мягко усмехнулся.

– Скорее, это она бы меня выставила, – сказал он, совершенно не смущенный.

Берт с облегчением выдохнул, шагнул в коридор и понял, что столкнулся лицом к лицу с одной из таких вещей.

***

Риччи сидела на подоконнике в коридоре и вертела в руках позаимствованную зажигалку. Ей казалось, хотя ничего конкретного она не помнила, что в прошлой жизни она уже пыталась приобщиться к секте курящих, и опыт получила негативный. Но уж больно умиротворенно выглядела Арни, когда обхватывала полными губами сигарету, подносила к ней огонек зажигалки, прикрыв глаза, глубоко затягиваясь, а потом выпускала струйку дыма.

И когда Риччи уже почти решилась, открылась дверь ближайшего номера. Она поспешно сунула трофеи в карман и приняла невинный вид прогуливающегося по ночам человека.

– Берт? – спросила она удивленно. – А что ты делаешь…

«Здесь в столь поздний час?» – хотела она спросить, но внезапно поняла, что правильнее было бы спросить: «В чужом номере?».

Потому что Риччи точно помнила, кто какую комнату занимал, и комната Фарески не была последней по коридору.

При звуке ее голоса он вздрогнул и попытался запахнуть рубашку, чтобы прикрыть грудь, покрытую отметинами, похожими на синяки.

Он вышел из комнаты Стефа, Риччи знала, что это комната Стефа, Берт знал, что она это знает, и это обоюдное знание ставило их в самое неловкое положение за все их знакомство, по сравнению с которым меркли и недоразумение с незапертой дверью ванной, и оплошность со съеденным последним пирожным.

– Мы просто… – начал Берт, пытаясь придумать оправдание, которое звучало бы более-менее правдоподобно, и Риччи могла бы сделать вид, что верит ему, а он мог бы сделать вид, что ему удалось ее обмануть.

Стеф бы сумел навесить ей лапши на уши так, что даже в однозначно трактуемой ситуации вызвал бы сомнения, но Берт таким умением не владел, ложь в его устах рождалась с муками, и Риччи предпочла положить конец нелепому представлению.

– Я знаю, – произнесла она, не вдаваясь в подробности. Берт и так прекрасно понял, о чем именно ей известно.

Фареска облегченно выдохнул и смущенно опустил глаза в пол.

– И как давно? – спросил он.

Смуглая кожа на его щеках потемнела.

– С Понта-Дельгадо, – ответила Риччи. Подсознательные догадки возникали у нее и раньше, но разум опровергал их, и только ночь на рейде дала ей факт, который невозможно игнорировать. – Но ведь все началось раньше?

– В Панаме, – ответил Берт.

Он ошибался. Все началось гораздо раньше – при их первой встрече на борту «Ночи».