Она пахла как Пенни.

Я обнял Натали за плечи, и мы встали, глядя на Пенни у кухонного стола. Хуана тем временем мыла в раковине посуду.

— Ну… пока. — Пенни распустила волосы и вновь начала их заплетать. У нее была привычка: переделывать идеальную прическу.

— Нас надо подвезти до дома, — сказала На тали.

Я сжал ее плечо:

— Нет, нет. Все в порядке, мы дойдем пешком.

Натали сделала шаг в сторону и сложила руки на груди:

— Я сказала, что не пойду, — значит, не пойду. Я не собираюсь идти домой пешком.

Пенни смотрела на нас.

Я достал из кармана телефон:

— Я могу позвонить Мэгги или кому-нибудь из ребят. У Люка практика, а Уилл нас сюда привез, так что не стоит вызывать его обратно, особенно в такое время, но если Мэгги сможет…

— Хуана, — сказала Пенни, пристально глядя на меня. — Ты не могла бы отвезти Ривера и Натали домой?

Хуана закрыла кран и вытерла руки полотенцем:

— Мне надо приготовить ужин, а твоя мать сказала…

— Просто отвези их, Хуана, — попросила Пенни. И добавила: — Пожалуйста.

— Хорошо, если тебе действительно так надо… — вздохнула Хуана.

— Спасибо.

Пенни развернулась и вышла из комнаты.

Мы последовали за Хуаной мимо гаража, мимо внедорожника Пенни и перешли на другую сторону улицы к старой темно-зеленой «тойота-камри», у которой был разбит левый передний бампер, а на заднем крыле виднелась наклейка радиостанции, которую я никогда не слушал.

Хуана жила у Броквэев всю неделю, кроме выходных. Я не знал, что у нее есть автомобиль и куда она уезжает на выходные, но, разумеется, машина у нее была, поскольку это Лос-Анджелес.

— Спасибо, что помогаешь, — сказал я, когда Натали прыгнула на заднее сиденье. — Правда, большое спасибо.

— Все нормально, — улыбнулась Хуана. — Ты хороший парень, Ривер.

Я сказал, где живу и по каким улицам не стоит ехать в час пик.

Потом повернулся к Натали:

— Как все прошло наверху?

— Хорошо. Пенни сказала, что ей очень жаль, что она будет скучать по мне, но мы можем оставаться друзьями.

— Очень мило с ее стороны.

— А я сказала, что она ошибается на твой счет.

— Что ты имеешь в виду?

— Я сказала, что она ошибается, когда говорит, что ты ни о чем не думаешь, потому что ты думаешь. На самом деле думаешь. Я знаю.

Мы ехали в молчании; тихо играло радио. Какая-то испаноязычная радиостанция. Наверное, та, чью наклейку я заметил на крыле. Когда мы останавливались на светофоре или трогались с места на вечерних запруженных улицах, я смотрел, как на зеркале заднего вида качается взад-вперед пластиковая фигурка.

Машина остановились перед нашим домом, и я вновь поблагодарил Хуану.

— Ты не обязана это делать, это не твоя работа, — пробормотал я. — Мне жаль, что Пенни тебя заставила.

Хуана дотронулась ладонью до моей щеки:

— Как я уже сказала, ты хороший мальчик, Ривер. У тебя доброе сердце. Я знаю, так оно и есть.

Когда Натали вылезла из машины, то заметила висевшую на зеркале небольшую пластиковую фигурку. Она протянула руку и дотронулась до нее:

— Кто это?

— Святой Иуда.

— Кто такой святой Иуда?

— Покровитель безнадежных дел.

На третьей неделе визитов во «Второй шанс» я больше не мог уклоняться от разговоров о своих проблемах с травкой.

Настало время заняться этим всерьез.

Когда подошла очередь Бри, она закрыла лицо руками и начала плакать, слегка вздрагивая. Никто ничего не сказал; мы просто сидели, давая ей возможность прочувствовать свою печаль. Дафна гладила ее по спине. Обычно, когда люди передо мной плакали, мне было крайне некомфортно или, как говорила Натали, «некофорно»: я испытывал неловкость за человека, который плачет, и хотел что-то сделать, чтобы он перестал, избавив нас обоих от переживаний. Сперва я и здесь чувствовал себя довольно «некофорно», но постепенно смог Бри просто посочувствовать.

Следующей была Дафна.

— Обычно я покупаю все, что мне нужно, в «Ральфс» или «Вальярта», а если меня кто-нибудь подвозит или я могу взять машину, мы едем в «Костко». Но тут у нас кончились пакеты с застежкой, а мне каждый день надо делать по четыре обеда, не считая собственного, и я пошла в маленькую бакалею по соседству. В этом магазине обычно нет ничего нужного, парень, который там сидит, грубиян, и я не хожу к нему из принципа, но был вечер, время готовить обеды к завтрашнему дню, поэтому пришлось идти туда, а у него оказался только один дурацкий бренд, где в коробке восемнадцать пакетов, которых едва хватит на день. И коробка стоит четыре девяносто девять. То есть каждый пакет — двадцать восемь центов. У меня были деньги, чтобы купить весь его запас дрянных пакетов. Но я подумала: проще положить коробку в сумку и уйти. Это казалось правильным. Не говорить с этим козлом, владельцем магазина. Ничего у него не покупать. Но… я этого не сделала. Купила две коробки. Их хватило на три дня.

Эверетт нарушил воцарившуюся тишину:

— Великолепно.

— Великолепно? — Кристофер посмотрел на Эверетта. — Великолепно? Серьезно?

— Ты хочешь что-то сказать, Кристофер?

— Да. Она…

— Не говори «она». Смотри, пожалуйста, на Дафну и обращайся к ней напрямую.

Кристофер повернулся на стуле лицом к Дафне:

— Эта история. Ты в ней описываешь себя как герой. Будто это очень благородно — заплатить за пакеты по завышенной цене. Если ты не хотела за них платить, могла бы пойти в другой магазин. А может, у этого парня дома пятеро детей, которым тоже нужно обедать, и поэтому он слегка завышает цены на свои пакеты. Ты об этом думала?

Дафна пристально посмотрела на него.

Должно быть, я ошибся на их счет. Нельзя сказать, что я был специалистом в романтических отношениях, но точно знал: не стоит так разговаривать с девушкой, которая тебе нравится.

Дафна вытащила из кармана рубашки розовый блеск и намазала губы. Я подумал, как бы с этим блеском выглядела Пенни, потому что Дафне это потрясающе шло.

— По-моему, это хорошее замечание, Кристофер.

Или… может, они действительно нравились друг другу?

— Моя проблема — это моя проблема, и я не могу жить, думая о том, что делаю кому-то одолжение, платя за вещи. И хотя мне трудно представить, что такой парень может производить потомство, у него на самом деле могут быть дети, которым действительно надо готовить обеды. — Дафна завинтила крышечку блеска и облизала губы. — Забавно то, что большая часть вещей, которые я крала или хотела украсть, были бесполезны. Они не были мне нужны, я их даже не хотела. Однажды я украла маленькую фарфоровую лошадь. Зажигалку «Зиппо», хотя я не курю. В тот раз, когда меня арестовали, я украла шарф из универмага «Маки». Шерстяной шарф. В Южной Калифорнии. Мне не был нужен шерстяной шарф. — Дафна вздохнула. — Иногда я даже не знаю, что делаю.

Со всех сторон появились руки. Мы связываем твои слова с истиной внутри нас.

— Так… почему? — спросил я. Дафна посмотрела на меня. — Почему ты это делаешь. Это ведь важно, да? Ответ на вопрос «почему?».

— Потому что меня достало постоянно горбатиться, когда другим людям все преподносят на блюдечке. Я не говорю, что заслуживаю больше остальных, но я умная, понимаешь? Я действительно кое-что знаю, кое-что умею. И при этом не могу получить то, что хочу… или делать то, что хочу, и… — Девушка вздохнула. — Забудь. Представляю, как это звучит.

— Звучит сложно, — сказал я.

Дафна улыбнулась:

— Да. Это сложно.

— Итак, Ривер. — Эверетт повернулся ко мне. — А как прошла твоя неделя? Что ты делаешь, чтобы не употреблять марихуану? Какие моменты были для тебя самыми сложными? Чего тебе не хватает без наркотика, да и не хватает ли чего-нибудь вообще? В чем заключается твое «почему?»?

Эверетт, очевидно, предлагал мне вступить в игру. Большинство ребят в группе не были ораторами, иногда говорили очень мало, и я знал, что от меня не ждут длинных речей, однако я должен был что-то сказать о борьбе со своей зависимостью.