В тот же день распечатали и распространили по всей стране – главным образом в Токио и Тибе, префектуре к востоку от столицы, – тридцать тысяч объявлений.

Крупный заголовок гласил: «Разыскивается», сбоку шел двуязычный текст (на японском и английском), а внизу значилось: «Люси Блэкман (англичанка)».

Дополняла объявление фотография пропавшей крупным планом: Люси сидит на диване в коротком черном платье, у нее светлые волосы, застенчивая улыбка открывает белые зубы. Камера смотрит на нее сверху вниз, отчего лицо кажется по-детски округлым. Благодаря крупной голове, длинным волосам и острому подбородку девушка из объявления очень напоминает Алису в Стране чудес.

К тому времени Люси Блэкман уже была мертва. Она умерла еще до того, как я узнал, что такая девушка вообще жила на свете. Впрочем, именно из-за ее гибели – или исчезновения, потому что в тот момент других сведений не было, – я и заинтересовался ею. Я работал корреспондентом британской газеты и жил в Токио. А Люси Блэкман, молодая англичанка, пропала в этом городе – так что поначалу я счел ее историю всего лишь отличным материалом.

С самых первых дней сюжет оказался запутанным, а потом и вовсе превратился в настоящую головоломку. Вокруг трагической фигуры Люси, жертвы преступления, позднее развернулось бурное и ожесточенное судебное разбирательство. История привлекла немало внимания в Японии и Британии, но смущала своей противоречивостью и непоследовательностью. Иногда по нескольку месяцев никто не проявлял к делу Люси никакого интереса, но затем появлялись новые подробности, которые немедленно требовали освещения в новостях и разъяснений. В общих чертах историю знали все: пропала девушка, тело найдено, мужчина осужден. Однако, если копать глубже, дело представлялось настолько сложным и запутанным, чреватым неожиданными поворотами и мистическими событиями, что обычных репортажей уже не хватало. Они лишь вызывали новые вопросы, на которые не было ответов.

Именно неоднозначность, выходящая далеко за рамки привычных новостных материалов, и сделала историю Люси такой захватывающей. Она терзала сердце – и четыре газетные колонки или трехминутный телевизионный сюжет не могли его успокоить. Эта трагедия поразила меня, и даже спустя много месяцев я не смог забыть Люси Блэкман. И я решил расследовать ее дело с самого начала, этап за этапом, чтобы попытаться отыскать какую-то логику и ясность в его поворотах, узлах и нестыковках. Это заняло у меня десять лет.

Я прожил в Токио большую часть своей взрослой жизни, путешествовал по всей Азии и за ее пределами. Освещая в репортажах стихийные бедствия и войны, я повидал на своем веку немало бед и горестей. Но в деле Люси я столкнулся с той сферой жизни, о существовании которой даже не подозревал. Исчезновение Люси словно дало мне ключ к потайной двери в знакомой комнате – двери, за которой прячется пугающая, жестокая, чудовищная реальность. Увидев ее своими глазами, я смутился и растерялся. Получалось, что я, опытный репортер, упустил из виду важный аспект жизни города, о котором знал почти все. Вернее, только думал, что знал.

Только когда общественность стала забывать о Люси, я разглядел в ней не только героиню репортажа, но и человека. Я встречался с ее родственниками, когда они прилетали в Японию. Будучи криминальным репортером, поначалу я столкнулся с их предусмотрительным недоверием, позже переросшим в сдержанное дружелюбие. Затем я вернулся в Британию и навестил семью Блэкманов на родине. Я разыскал друзей и знакомых из разных периодов жизни Люси. Одна ниточка тянула за собой другую, а те, кто при первой встрече не горел желанием общаться, со временем разговорились. К родителям, сестре и брату Люси на протяжении многих лет я заходил неоднократно. Суммарная продолжительность наших бесед составила бы несколько суток.

Мне казалось, что собрать основные факты о человеке, жизнь которого оборвалась на двадцать первом году, будет нетрудно. На первый взгляд, Люси Блэкман ничем не отличалась от миллионов других девушек: молодых представительниц среднего класса с юго-востока Англии со средним достатком и образованием. Биографию Люси вообще можно охарактеризовать как «среднюю», «обычную». Пока что самым необычным фактом ее жизни выглядел трагический финал. Но чем больше я узнавал, тем запутаннее становилась картина.

Каждый по собственному опыту может заключить, что в двадцать один год Люси уже обладала слишком многогранным характером, чтобы кто-нибудь, пусть даже самый близкий человек, мог понять эту девушку целиком и полностью. Каждый видел ее чуть по-своему. К моменту окончания детства ее личность превратилась в сложное переплетение убеждений, эмоций и желаний, зачастую противоречивых. Люси была преданной, честной – и способной на обман. Она была уверенной в себе, надежной – и ранимой. Она была простой и загадочной, открытой и замкнутой. Как биограф я чувствовал себя беспомощным, просеивая факты и увязывая одно с другим в попытке сложить из деталей целую жизнь. Я с большим интересом изучал человека, которого никогда не знал и, возможно, не узнал бы, даже не заметил, если бы не вмешалась смерть.

Всего за несколько недель после исчезновения тысячи и тысячи людей узнали имя Люси Блэкман и ее лицо – или хотя бы портрет, который появился в газетах и на телевидении, Алису с плаката, пропавшую без вести. Для них она была жертвой, почти бесплотным символом трагического сюжета: молодая женщина находит жуткую смерть в экзотической стране. Но я надеюсь, что мне удастся воздать должное Люси Блэкман и почтить ее память, показав ее нормальным человеком, девушкой с непростым, но славным характером, у которой была своя полноценная жизнь.

Даже позже, когда Джейн, матери Люси, было трудно найти что-нибудь хорошее в собственном муже, она признавала, что однажды Тим Блэкман спас жизнь их дочери.

Тогда Люси был год и девять месяцев, и они всей семьей жили в арендованном доме в маленькой деревне в графстве Суссекс. С младенчества девочка страдала от жестоких приступов тонзиллита, из-за которого поднималась температура и воспалялось горло. Родители обтирали ее водой, чтобы охладить, но жар не проходил, а когда болезнь все-таки отступала, через несколько недель все начиналось заново. Однажды Тим пришел пораньше с работы, чтобы помочь Джейн ухаживать за больным ребенком. Ночью он проснулся от крика жены, которая встала, чтобы проверить, как там дочка.

Когда Тим вошел в детскую, Джейн уже бежала вниз по лестнице.

– Люси лежала в кроватке и не шевелилась, вся холодная, – рассказывал Тим. – Я схватил ее и положил на пол, и она синела прямо на глазах, приобретая жуткий иссиня-серый оттенок. Видимо, кровь перестала циркулировать по телу. Я не знал, что делать. Я обнимал ее на полу, а Джейн вызывала по телефону скорую помощь. Люси не издавала ни звука, не дышала. Я попытался открыть ей рот. Челюсти были плотно стиснуты, но двумя руками я все-таки разжал их и держал рот открытым, придерживая большим пальцем челюсть, а остальными достал запавший язык. Я не знал, правильно поступаю или нет, но пытался хоть что-то сделать, поэтому наклонил голову дочери набок, вдохнул ей в ротик воздух и надавил на грудную клетку, чтобы он вышел, снова вдохнул и надавил, и тут она начала дышать самостоятельно. Мне было худо от страха и волнения, но скоро я увидел, как у нее розовеет кожа, а к тому времени уже приехала скорая помощь и бригада спешила по маленькой узкой лестнице, прекрасные крепкие парни с массивным грохочущим оборудованием, мне они показались огромными, размером с наш дом. Они разобрали носилки, уложили на них Люси, спустили вниз и занесли в машину. И все обошлось.

У Люси случились фебрильные судороги и мышечный спазм из-за высокой температуры и обезвоживания, в результате у нее запал язык, не давая свободно дышать. Еще несколько минут, и она умерла бы.