Да, она бы могла сама найти себе новую спальню. Вызвать слуг, приказать им… И завтра весь дворец будет гудеть сплетнями, даже те, кто еще не заметил пропажу браслета с ее руки, такого уж точно не пропустят. Алестару и так достаточно забот. Нет, она ведь права: еще одна ночь ничего не значит. А утром… будет видно!

Рыжий уже спал. Вряд ли он услышал даже ее последние слова, и Джиад тихо опустилась рядом, стараясь отодвинуться, чтобы между ними осталось побольше места. Это было не так уж легко: Алестар расположился как раз посередине кровати, и пространства у любого ее края оказалось ровно столько, чтобы поместиться вплотную к иреназе. Еще этот его хвост! Разложил на полкровати, павлин подводный…

Поерзав, Джиад отвоевала край одеяла и просунула его между собой и Алестаром. Легла, закутавшись в остаток меха. И опять едва не зашипела, как разозленная кобра. Алестар, стоило ей оказаться рядом, придвинулся, не просыпаясь, сгреб ее в объятия и опять закинул хвост ей на ноги, умудрившись просунуть его под одеяло. Да что же это такое!

Вид у его величества при этом мгновенно стал умиротворенный и довольный настолько, что лишь ровное дыхание убедило Джиад, что рыжий это не нарочно. Привык, наверное! Ну, если она ему во сне прищемит хвостовой плавник – сам виноват!

Она заставила себя лежать спокойно, понимая, что если опять высвободится – Алестар сразу проснется. Не стоит его мучить. Вон, скулы заострились, а под глазами – темные тени… Ладно, ей не трудно провести рядом еще одну ночь, последнюю. А потом пусть ищет себе другую подушку для объятий. Что он там говорил про Суалану?

Джиад честно попыталась осознать новость про Маритэль, но мысли уплывали, тяжелые и ленивые. Рука Алестара на ее плече не мешала, как и хвост, но Джиад все равно приказала себе проснуться как можно раньше, чтобы осторожно покинуть постель и избежать неизбежной утренней неловкости. Разбудить себя в нужное время – самое простое из того, что умеет храмовый страж. Она никогда не просыпала даже в годы учебы, не говоря уж о службе. Успокоив себя этим, она закрыла глаза и расслабилась, соскальзывая в сон. Завтра… все завтра…

А завтра началось с того, что она проспала!

Мелкий песок, выгоревший на яростном солнце до белизны, был удобен, как самое роскошное ложе. Джиад лежала на боку, расслабленно вытянувшись, не чувствуя ни одного камешка или колючей песчинки, и не могла даже пошевелиться в жаркой истоме, наполнившей ее полностью, до кончиков пальцев на руках и ногах. Да и не желала, нежась в удивительном чувстве безопасности, греющей душу так же, как солнечные лучи – соскучившееся по ним тело. Она не знала, кто обнимает ее со спины, но чутье утверждало, что этим рукам можно доверять.

А может, ей просто отчаянно хотелось поверить? Самый острый клинок нуждается в передышке, чтобы снова быть заточенным, и самому прочному щиту нужно время отдохнуть от ударов… Тот, кто лежал сзади, прижался теснее, и Джиад сквозь тягучее сладкое марево сна почувствовала, как ласковые пальцы перебирают ее отросшие волосы и осторожными движениями касаются шеи и плеч.

Она почти уже решила повернуться, но почему-то медлила, вслушиваясь в плеск волн рядом и далекие крики чаек. Ветер, ревниво соперничающий с чужой рукой за право погладить ее волосы, пах морской солью и водорослями, и Джиад замерла, ловя мгновение, точно зная, что стоит обернуться – и тихое теплое счастье покоя рассыплется мириадами песчинок, словно крепость из песка, попавшая под прилив.

А потом рука, перебирающая ее волосы, исчезла, и Джиад услышала далекий голос…

– Прошу прощения, ваше величество! Если бы я знал, что вы еще отдыхаете, ни за что не осмелился бы потревожить. Право, мне очень жаль. Мой пациент хотел увидеть вашу избранную, и я решил, что…

– Достаточно, господин лекарь, – прозвучал второй голос, очень знакомый, и Джиад окончательно вынырнула из марева сна, еще не в силах говорить, но уже понимая, что происходит нечто неправильное. – Вы были правы, нет никаких причин для беспокойства.

Она рывком села на постели, едва не всплыв, – помешало только тяжелое одеяло – и глянула в сузившиеся и потемневшие глаза Карраса. Алахасец еще пару мгновений не отводил взгляд, потом окинул им Джиад и лежащего рядом Алестара и с издевательской любезностью добавил:

– Я тоже прошу прощения. Кажется, мы не вовремя, но это легко исправить. С вашего позволения…

Невис, растерянно замерев за его плечом, недоуменно смотрел то на Карраса, то на Джиад, то на Алестара, до сих пор укрытого с ней одним одеялом. Малкавис, какая же глупость! Оправдываться – противно, а главное, совершенно бессмысленно! Ну кто на месте Лилайна поверил бы, что…

– Не позволю, – холодно уронил Алестар, тоже посмотрев Каррасу в глаза, и Джиад почти услышала, как лязгнули, встретившись, чуть изогнутая алахасская сабля и прямой лоур. – Ири-на Невис, раз уж наш гость добрался сюда, он сможет пробыть в этой комнате еще некоторое время?

– Да, конечно, ваше величество, – поспешно отозвался старый целитель. – Сегодня ему гораздо лучше! Удивительно крепкое здоровье. Только следует принять пищу…

– Отличная мысль, – согласился Алестар, все так же не отводя взгляда от алахасца. – Думаю, он позавтракает вместе с нами. А у вас, наверное, очень много дел?

– Д-да, ваше величество… Конечно.

Невис поклонился и выплыл из комнаты, у двери обернувшись и глянув на Джиад с таким извиняющимся лицом, что сразу стало ясно: никакие любезности с обеих сторон целителя в заблуждение не ввели.

– Лил…

Джиад набрала в грудь воды, еще не зная, что скажет и нужно ли говорить вообще. То есть нужно, разумеется, но что тут можно сказать?! Что вчера она не осталась ночевать в комнате Лилайна, чтобы они оба смогли выспаться? Что Алестар оказался в ее постели по чистой случайности? Что ничего не было и быть не могло? Да любые слова прозвучат глупой и трусливой ложью!

– Не оправдывайся, Джи, – негромко сказал Лилайн, отводя, наконец, взгляд от лица Алестара и снова глядя на нее. – Ты всегда решала сама. Я просто не понимаю… Но это неважно.

– Еще как важно! – отчаянно выдохнула Джиад, рывком дергая сковавшее их с Алестаром мокрое одеяло. – Ничего не было. Лил, я не стала бы тебе врать! Что угодно, только не ложь между нами. Если ты мне не веришь…

«Я не буду оправдываться, – подумала она, глядя в глаза того, кому была стольким обязана. Кого даже любила по-своему. И уж точно не предала бы ни словом, ни делом, ни слабостью плоти. – Не буду, слышишь?!»

– Если ты мне не веришь, – повторила она, чувствуя, что каждое слово дается с болью, а лицо лихорадочно горит, – значит, и говорить не о чем.

Она уронила ладонь на одеяло и стиснула пальцами мягкую ткань. Серебристая чешуя хвоста Алестара мерцала, оттеняя смуглую кожу ее ног – вчера Джиад легла, стянув штаны и оставшись в одной белой рубашке, едва доходящей до середины бедра. Теперь это выглядело… Да уж понятно – как! Одна постель и одно одеяло на двоих, полуобнаженная Джиад и Алестар почти без одежды.

А еще – все эти недели разлуки, когда долг и милосердие позвали ее в Акаланте, а Лилайн остался ждать и попал в плен к Торвальду. Все это сложилось воедино, придавив Джиад чудовищной тяжестью, так что амулет на груди показался бесполезным. Воздуха не хватало. Вот странно – его хватило бы для смертельного боя, но не для нескольких слов, самых важных и нужных сейчас, но никак не находившихся.

– Джи… – тихо сказал Лилайн, едва заметно подаваясь назад и старательно не опуская взгляда ниже ее лица – на шею и грудь в расстегнутом вороте рубашки и на голые ноги.

Всего одно слово, обрывок имени. Но в нем прозвучал уже почти вынесенный приговор, и в краткое мгновение, которое нужно было Лилайну, чтобы закончить, Джиад поняла, что простить сказанное им обоим будет нелегко, если вообще возможно. И нет здесь ни предателя с арбалетом, из-под выстрела которого можно оттолкнуть Лилайна, ни спасительной дороги к морю, которой без Карраса не случилось бы. Лишь дела не лгут, но их голос часто теряется за гневными или ядовитыми словами. А если слова кажутся бессмысленными – это еще хуже, потому что тогда рвется последняя нить, соединяющая души…