Чуть поодаль, на опушке, шла другая битва.
— Скорее, — кричала Динь, — ему еще можно помочь!
Ланс дрожащими руками расстегивал очередной доспех, Аллайя, бледная, словно смерть, вливала в губы воина обезболивающий отвар и он, глубоко и спокойно вздохнув, умирал у них на руках. Те же, кого удалось спасти и наспех перевязать, стонали или, что было хуже, остекленевшими глазами смотрели в небо, ничего не понимая и не чувствуя. Руки девушки были по локоть в крови и талом снеге, на ее плаще не было живого места, и сама она с трудом сдерживала себя от того, чтобы не разрыдаться и не умчаться подальше от этих ужасов, или напротив, броситься в схватку, чтобы в пылу ее не задумываться ни о чем.
— Живее, девочка, живее… — мягко говорила Динь, — потом все успеется…
И Аллайя, касаясь флягой губ очередного раненного, совсем не верила в то, что «потом» когда-нибудь наступит.
— Этот, этот и этот, — указывала Динь орлам, и они, бережно подхватывая тела, уносили их к поселку. — Нет, этого не трожьте, он не переживет.
— Динь! — раздался внезапно крик Ланса, такой неестественно-тонкий, что и Аллайя и волчица сразу поняли, случилось что-то ужасное. Хотя и сложно было представить что-то ужаснее той бойни, которая на все голоса выла над ними.
Взглядом приказав Аллайе остаться рядом с другими раненными, Динь кинулась на голос.
Ланс стоял на коленях и пристально вглядывался в лицо какого-то раненного. Динь повела носом и вздрогнула, шумно вздохнув. Как и все животные, в первую очередь она полагалась на нюх, и запах этого человека был ей знаком.
— Как так? — Ланс повернул голову к волчице, в глазах его застыли слезы? — Как так?.. Я… я не верю…
Динь одним прыжком оказалась рядом с раненным. Внимательно и ласково она смотрела в его лицо — лицо предводителя всех людей гор. Аластор лежал спокойно, словно спал, но в руке его, сомкнутый судорожной хваткой был зажат огромный топор, а лицо исказилось от ненависти и боли.
— Может быть? — прошептала Динь, и склонилась к самому лицу воина. Нет, он не дышал. Она положила лапу ему на шею… Пульса не было.
— Я… — слова давались Лансу с трудом. — Я проверял… Он мертв, Динь! Почему, почему умирают все, кто мне дороги? Моя мать, отец… человек, который был мне как отец, мой лучший друг? Что за проклятие висит на мне? Почему они?.. Почему не я?..
— Ланс, — мягко позвала Динь, — мы нужны другим…
Но юноша не слышал ее. Он продолжал вглядываться в лицо человека, воспитавшего и вырастившего его, как родного сына. Продолжал вглядываться, словно надеясь, что он сейчас моргнет, слабо застонет, но главное — будет жив! Что его можно будет вылечить!
Но, к сожалению, ни в одном из миров не было лекарства от смерти. И осознав это в полной мере, Ланс с усилием разжал сведенные судорогой пальцы, и принял в ладонь тяжелый боевой топор. Затем поднялся, выпрямился, и не слушая окриков Аллайи, и других юношей, которые помогали целительницам, рванулся в лес, в самую гущу схватки.
Динь не пыталась его вернуть. Низко опустив голову, она шагнула к раненным.
========== Глава VI ==========
Комментарий к Глава VI
Приближается последняя часть, поэтому эта глава такая маленькая. Когда будет готова последняя глава, весь текст будет удален, вычитан, оформлен, возможно - переразбит на главы и отредактирован. Спасибо тем, кто еще, может быть, читает меня. Пожалуйста, оставляйте отзывы.
Мартин брел по лабиринту, придерживаясь рукой за стену. Она казалась ему странной на ощупь, слишком холодной и гладкой, пальцам зацепиться не за что, но в то же время все-таки живой. Иногда Мартину казалось, что она едва заметно покачивалась, словно в такт дыханию какого-то исполина. Эти мысли он конечно сразу же отбросил, боясь возвращения того безумия, которое терзало его несколько минут назад.
Царила какая-то абсолютно невозможная тишина, нарушаемая лишь тусклым лязгом — это Мартин использовал меч как трость, нащупывая острием дорогу, да шорохом шагов. Мрак не стал светлее ни на йоту. И Мартина беспокоил лишь один вопрос — что дальше?
Он прошел первое испытание лабиринта, это было очевидно. Так же он начал понимать, что обычного выхода он не найдет и за тысячелетия блужданий. Чтобы выбраться отсюда, надо было открыть какой-то секрет, узнать какую-то тайну. Может быть, нащупать какую-то тайный, рычаг, механизм, который откроет скрытую в стене дверь. Но подсказок было ждать не откуда, да и к черту их! К черту их, если вспомнить про недавние голоса в голове.
Блуждания его становились все более бесцельными, он не сколько стремился продвинуться вперед, сколько думал, сосредоточенно размышлял, под мерное постукивание меча. Через некоторое время ему пришло в голову, что рано или поздно он умрет от голода и жажды. Но, прислушавшись к себе, он понял, что не испытывает ни того, ни другого, а ведь должно было пройти уже несколько часов, а может быть и веков. А может быть, для этого лабиринта совсем не существовало времени…
Мартин ударил себя ладонью по лбу, но не почувствовал боли и не услышал хлопка. Впрочем, он не обратил на это внимания, подсознательно он ждал чего-то подобного. Тем более, в голову ему пришла куда более важная мысль, точнее — воспоминание.
«Ведь ты вне времени, — сказал ему Змей, гадко ухмыляясь. — Ты мертв».
И, раз он мертв, то ему нечего беспокоится о пище и воде, о воздухе… Ему вообще больше не о чем беспокоиться, кроме того, что он должен найти выход отсюда.
Он брел и брел, кругами, ведя рукой по стенам. Он чувствовал, что ответ где-то рядом, его почти можно ухватить пальцами в этой темноте, только нужно знать, куда совершить бросок.
«Я — мертв, — думал Мартин, стуча мечом по полу, — я мертв, и все-таки я двигаюсь и думаю… Я мертв, но я существую, я…»
Его внимание внезапно привлек звон меча. Он поднял его перед собой и принялся разглядывать так пристально, словно видел впервые в своей жизни. Точнее, разглядывать то место, где должен был находиться меч, ибо тот по-прежнему не светился.
— Я мертв… — повторил он, боясь спугнуть мысль, которая появилась в его голове, и боясь самой этой мысли.
«Ты можешь убить этим мечом тело — можешь убить душу…» — словно наяву услышал он голос старой целительницы.
— Если, — громко сказал Мартин, вслушиваясь в свои слова словно со стороны. — Если в теле можно убить жизнь, значит, можно убить и смерть? Может быть смерть — не отсутствие жизни, а присутствие смерти?
Он замолчал, перепугавшись эха, которое исказило его голос, и ему показалось, словно стены лабиринта стали сужаться, извиваясь. Но он был мертв, определенно, хоть и мертв как-то иначе, чем умирают там, наверху. В любом, случае, ему нечего было бояться быть раздавленным. И он продолжал думать, не обращая внимания на то, что пространство вокруг него неумолимо сокращается.
«Чего я хочу? — думал Мартин. — Чего я хочу больше всего? Выбраться».
Выбраться отсюда, вернуться к живым, вернуться наверх. Вернуться во время и вернуться вовремя…
— Я, — сказал он, и стены замерли, словно ожидая продолжения. — Убью в себе смерть.
Со всех сторон послышалось шипение, и оно было страшнее голосов, оно заполняло Мартина изнутри, заполняло таким страхом, какой был неведом живым. Но он не медлил ни минуты и, зажмурившись, из-за всех сил всадил меч себе в грудь.
И тут же вздрогнул, задышал, тяжело глотая ртом затхлый воздух лабиринта. Он и забыл, и не заметил, когда перестал дышать, блуждая. В груди саднило, живот скручивало от голода, язык еле ворочался во рту от жажды. Он понял, что стал жив, и на пороге смерти, а стены были все ближе. Они явно были полны решимости убить его, и на этот раз — убить окончательно. Тогда Мартин схватил меч — он лежал рядом и светился как и прежде, своим загадочным, голубо-серебристым сиянием, и воткнул его в стену. На пол хлынула черная смердящая кровь, от нее валил дым. А Мартин вонзал меч снова и снова, до тех пор, пока в стене не зазияла огромная дыра, а сквозь нее ворвался призрачный чистый свет и холодный, до боли в зубах, воздух.
