— И для чего оно? — Квинт недоверчиво оглядел раскидистые желтые листья.
— Это, если совсем нечего есть, пожуешь и становится сытнее, вот попробуй! — желая подать пример, Динь вырвала пару листьев, пожевала, и тут же закашлялась. Они были невероятно горькие, и пропитались привкусом сажи.
— Я предпочитаю мясо, — Квинт, сморщившись, выплюнул растение, — идем.
Однако позже ему пришлось пересмотреть свои взгляды. На многие километры вокруг не было никого. Весна не вернула жизни в обгоревшую рощу, напротив, казалось, все бежали из нее. Волкам пришлось довольствоваться чахлыми кустиками травы и ее же нести в зубах, как добычу.
— Если завтра ничего не найдем, не вернемся в нору. Будем охотиться до последнего, — мрачно сказал Квинт, без воодушевления глядя на то, как Динь пытается промыть зимнего зайца в талом снеге, — ладно, я спать.
И он и в самом деле отвернулся и засопел, хотя солнце даже еще не успело скрыться за горизонтом. Динь вышла. Ей спать совсем не хотелось.
Дождавшись, когда совсем стемнеет и заглянув в логово, чтобы убедиться, что Квинт спит, она побежала к Ите, у которой не была прошлой ночью.
====== Глава XVIII ======
— Ита! — негромко позвала Динь сквозь стиснутые зубы. В пасти она держала стебли «зайца».
Знакомо лязгнула цепь, и рыжая волчица вышла из своей конуры. Она уже не выглядела такой голодной, как прежде: бока округлились, сгладились жуткие выпирающие кости, шерсть разгладилась и залоснилась. И во взгляде не было злобы, только усмешка, смешанная с недоверием. Ита окинула Динь насмешливым взглядом, покрутила головой по сторонам, зацепившись взглядом за забор, на котором любил сидеть Вент, и хмыкнула:
— Здравствуй, сумасшедшая. А где птичка?
Динь положила на землю рядом с собой:
— Я попросила слетать его ко мне домой, повидаться с мамой…
— У тебя есть мать… — задумчиво протянула Ита.
— У всех она есть, разве не так?
— Да, — осклабилась рыжая, — но не всем выпадает шанс познакомиться с ней поближе. Меня отняли у моей матери, когда я была слепым щенком. Или ее отняли у меня? Какая теперь разница, в конце концов? Я даже не знаю ее имени.
— Мне жаль… — выдохнула Динь, но Ита прервала ее.
— Ха. Невелика потеря, — грубо рыкнула она, — может, я бы стала такой же мямлей, как ты. А так я всем довольна. Кстати… — волчица прищурившись, посмотрела на Динь, — а почему ты не вернешься домой к мамочке?
— Мне нельзя туда. Меня изгнали… — сказала Динь. Ита присвистнула сквозь стиснутые зубы.
— Ха! А ты, оказывается, не такая святая, да? За что тебя выгнали?
Динь опустила голову, глядя на рыжую исподлобья. Стоило ли открывать Ите правду? Что-то отчаянно сопротивлялось этому, но с другой стороны, вдруг, если Динь будет откровенна, Ита станет слушать ее внимательней?
Глубоко вздохнув, Динь решилась:
— Я спасла оленя…
— Оленя? — Ита недоверчиво уставилась на волчицу, а потом рассмеялась громко и безумно. Все внутри Динь сжалось от этого бесстыдного хохота, и она показалась себе жалкой и слабой.
— Да ты совсем дура! — давилась смехом Ита. Динь подняла голову:
— Пожалуйста, не надо!
— Что не надо? — передразнила ее рыжая, — это же жратва…
— Ита, прошу…
— Мясо! Спасти оленя! О великий Змей, какой идиоткой надо быть?! Ой, не могу…
— Прекрати! — Динь вскочила на лапы и рванулась к рыжей. В один миг она оказалась нос к носу с ней. Шерсть на холке белой поднялась дыбом, она тяжело дышала. Ита заткнулась. Над домом повисла густая тишина.
— Ты, — чуть задыхаясь, пробормотала Динь, — даже не представляешь, какую цену мне пришлось за это заплатить! И никогда, слышишь, никогда не поминай Змея! Если бы ты увидела его, ты бы умерла от ужаса!
Ита отступила. Она была убийцей, оружием, заточенным на уничтожение подобных себе. Но сейчас от Динь, казалось, волнами исходила какая-то совершенно невероятная ярость, отталкивающая рыжую, заставляя ее пасовать. Чуть ли не впервые в жизни почувствовать страх.
— Можно подумать, — ядовито отозвалась она, чтобы скрыть смущение, — ты его видела.
— Видела, представь себе! — крикнула Динь, — я видела его во сне!
— Пфф… — фыркнула Ита, — мало ли, что мы можем видеть во снах…
— Это был не просто сон, — твердо и тихо сказала Динь, — и Змей в нем был самый настоящий, омерзительный и зловонный. И если бы ты встретилась с ним, то поняла, что Тьма не должна править миром!
— Миром должна править сила, — хмыкнула Ита, — кто сильнее, тот и прав, разве нет?
— Это он тебя научил? — Динь мотнула головой в сторону дома, — миром должен править Свет!
— Света — нет! — рыкнула волчица, чувствуя, как страх отступает, уступая место насмешливой ярости. Это она струсила перед этим лохматым чучелом? — Я всю жизнь провела рядом со своим хозяином. Он научил меня убивать, охотиться, сражаться. Я видела цену силе! Тот, кто слаб — умирает. В этом Тьма, и она права, слышишь ты?! Тьма права, и нет ничего сильнее нее. В ней смерть! В ней — власть!
— Говоришь, научил тебя… — переспросила Динь, — а делать выбор он тебя не научил? Или, может, просто не показал, что есть другая сторона? Я ее видела, я расскажу тебе! Я видела как велико благородство, как ценна дружба, как безразмерна и необъятна любовь! Мой волк отдал жизнь, чтобы спасти меня, вступив бой с противником в тысячи раз больше него и победив! И он бы рассказал тебе, что такое настоящая борьба! Но его нет, поэтому я скажу!
Ита оскалилась, не сводя с Динь взгляда.
— Все твои победы — ничто! Ни в одной из них не было смелости, потому что ты нападала на слабых. Ясно тебе? Так сказал бы мой Туам, а он был воином, и знал это! А ты не воин, ты… ты палач!
Ита взвизгнула, рванулась, натянув цепь. Хрипло закашлялась, задохнувшись. В глазах ее снова светилась та ненависть, которую Динь видела в самую первую встречу.
— Почему ты думаешь, что твой мертвец прав, а мой нет? — прорычала рыжая, — как это понять? Твой Свет пустой звук, пшик! Где он был, твой Свет, когда меня пинали сапогами? Где он был, когда пуля пробила череп моей матери и она придавила меня своим мертвым телом? Где он был, когда волки, умирая, просили меня о пощаде? Тьма, боль, злость, ненависть — то, что я вижу постоянно. А Света не видела нигде! И поэтому, если бы Змей пришел ко мне и позвал на службу, я бы служила ему с радостью!
— Ты не знаешь, о чем говоришь! — рыкнула Динь, — ты не видела Его!
— О, поверь мне! — Ита дернулась к Динь. Та не отступилась и носы их соприкоснулись. Теперь они смотрели друг другу в глаза, до слез слепя друг друга яростным блеском, — я родилась среди Тьмы! Его я видела очень хорошо… А вот Свет найти так и не смогла.
— Всегда можно найти Свет. Просто, стоило бы искать получше, — холодно ответила Динь.
— Не суди меня, — прорычала Ита, — ты не пережила и сотой доли того, что пришлось пережить мне. Обласканная матерью, под крылышком у своей птички, которая готова отдать за тебя жизнь. А я была одна! Одна! Всегда! Везде! В клетке — одна! На цепи сидела одна! И некому было кинуться на хлещущую меня руку, и даже я не могла этого сделать, потому что она кормила меня. Я хотела жить Динь, веришь или нет? И если для этого приходилось убивать других, я убивала. И если приходилось убивать их долго, чтобы хозяин подкинул лишний кусок мяса, я убивала их долго.
— Да! Это ужасно, что ты оказалась среди тех, в чьем сердце была лишь Тьма. Но теперь свободна! Ты можешь жить иначе!
Динь дрожала. Она не знала, чего в ней больше сейчас: сострадания к этой несчастной волчице или ненависти к ее преступлениям? В ушах гулко билось собственное сердце и голос Иты.
— А если уже не могу?..
И в этом вопросе ей послышалось сомнение.
— Можешь, — тихо сказала Динь, — точнее, могла бы. Если бы сама не превратилась в руку, что хлещет тебя. Я пойду…
Она медленно пошла к калитке и обернулась только у порога.
— Это трава, она съедобная… Извини, лучше ничего нет.
