Консервативный характер потребления в эпоху Возрождения прослеживается как в самом виде вещей, так и в их функциональности и распространении. Несмотря на то, что итальянские города импортировали восточные шелка, а к 1500 году начали производить свои собственные для европейского рынка (вот она, первая глава в истории успеха Запада, – копирование восточных товаров и вытеснение их со своего рынка), шелк использовался довольно редко. Материальная культура отличалась солидным постоянством во всех своих проявлениях. Да, вещей становилось больше, и в обиходе появлялись какие-то новые предметы, такие как стулья с мягкой обивкой, однако в целом в доме начала XVII века можно было обнаружить примерно те же самые вещи, что и два столетия назад. Люди стремились, скорее, усовершенствовать существующее, а не придумать что-то новое. Узоры на бокалах становились все сложнее, резьба на деревянной мебели все искусней, а гобелены все роскошнее, в то время как сами материалы и суть вещей почти не менялись.
Вещи не только приносили пользу или служили украшением, но и брали на себя роль активов. В экономике, испытывающей дефицит наличности, особенно во время инфляции, одежда, белье и серебряная посуда предоставляли возможность сохранить ценность. И для богатых, и для бедных ломбард был чем-то вроде местного банка. Если человеку нужны были деньги, он закладывал свою одежду или вещи из дома, а затем, спустя несколько месяцев, выкупал их обратно. И так как вещи служили хранилищем состояния, их создавали для длительного пользования. Мало кому пригодились бы часы, кольцо или съемный бархатный рукав, которые через год потеряли бы свою ценность в качестве залога. Подавляющее большинство людей одевались так же, как их бабушки и дедушки[62]. В эпоху Возрождения вещи приобретали не в угоду моде и не потому, что срок их использования стал меньше, вовсе нет – люди всего лишь занимались накоплением активов. В 1633 году в Венеции один весельный мастер оставил своей вдове 43 рубашки, 25 одеял, 63 единицы столового белья и 105 оловянных тарелок[63]. Бо́льшая часть белья и серебряных ложек из подобных перечней никогда не использовалась или использовалась очень редко, потому что главная их функция заключалась в том, чтобы страховать семью от разорения. Конечно, льняное белье изнашивалось и требовало замены, а вот за шелками и другими дорогостоящими товарами высокого качества тщательно следили и старались как можно дольше не дать им прийти в негодность. Когда в 1580 году Ливия Толлентина из Милана овдовела, она использовала ткань своей одежды, которую после смерти мужа больше не могла носить, для обивки дивана и создания настенных драпировок с религиозными сюжетами[64].
Дарение, залог, ссуда и ценные вещи были тесно связаны друг с другом и зависели друг от друга. Кастеллани, аристократическая семья из Флоренции, – яркий тому пример. В 1460 году Франческо ди Маттео Кастеллани заложил расшитое платье своей жены Лены ростовщику, чтобы получить деньги для погашения другого займа. Однако Лена планировала посетить свадьбу в высших кругах общества, поэтому ее муж тут же взял в долг большой набор жемчуга в золотой оправе, набор алмазных украшений «в парижском стиле с белыми и красными цветами и зелеными листьями», а также золотое кольцо с рубином. Более того, он заложил фамильные драгоценности семьи и настенные драпировки, предоставив знатному другу свой гербовый щит, потому что тот занимался организацией свадьбы сестры. Купленные рукописи Светония и Юстиниана Франческо сразу отправил местному учителю, а во время праздника одолжил кузнецам некоторую свою одежду и мечи. Как вы видите, вещи постоянно передвигались с места на место[65].
Таким образом, имущество передавалось из рук в руки в рамках общественных норм того времени, в основе которых лежали взаимная выгода и доверие, а не индивидуальный выбор. Свободное распространение вещей было ограничено моральными устоями. В эпоху Ренессанса считалось, что человек, чтобы быть благородным и независимым, должен стать самодостаточным. Леон Баттиста Альберти и другие писатели идеализировали граждан, которые ели фрукты и овощи, выращенные на своем собственном земельном участке, а не тех, кто был вынужден идти за ними на рынок или просить об этом других людей. Одним из уроков античности стал тезис, гласивший, что Рим был силен, покуда он был прост. Слишком большое количество вещей превратило римлян в излишне чувствительных слабаков, не сумевших защитить свою республику. В действительности аристократы покупали товары на рынках, однако подобные действия совершались ради сближения с обществом и не относились к приятному времяпровождению. Подробно данное обстоятельство описывает историк Ивлина Уэлч, специализирующаяся на Ренессансе. Взяв за основу суждения Цицерона, мораль эпохи Возрождения приравнивала торговлю к философии двойного стандарта, которая оправдывала общественный строй с купцами-аристократами наверху и лавочниками-плебеями внизу. В крупных масштабах торговля была добродетелью, ибо помогала обществу добиться процветания. Крупные торговцы возвращали приумноженное богатство в свои землевладения. Мелкая торговля на уровне магазинов, наоборот, считалась «вульгарной», как подчеркивал венецианский писатель Томмазо Гарцони в конце XVI века. Хотя знатные купцы зарабатывали свое состояние торговлей, их богатство было опорой страны, оно кормило не только их самих, но и все общество. Владельцы же магазинов только продавали. Можно ли им доверять? Такие магазины, конечно, являлись необходимым связующим элементом в распространении товаров, соединяя купцов и покупателей, и действительно, создавая спрос, они становились настоящим проклятием для своих современников. А все же лавочникам приходилось, продолжая трудиться, довольствоваться весьма низким статусом. В 1593 году сенат Милана даже запретил им становиться дворянами[66].
Недоверие по отношению к торговле было лишь частью масштабной борьбы с роскошью и всеми сопровождающими ее пороками. Выступающие против роскоши ссылались на слова Платона, который считал, что мир материальный является лишь тенью реальности. Хотя его идеи не были полностью забыты и во времена Средневековья, наибольшую распространенность они получили именно в эпоху Ренессанса благодаря Платоновской академии во Флоренции, где Марсилио Фичино полностью перевел труды Платона на латынь. В своей работе «Государство» Платон описал закат добродетельного, бережливого города, развращенного страстью к роскошной жизни. Пока жители города довольствовались удовлетворением своих базовых потребностей, поддерживая тесную связь с природой, город имел «крепкое здоровье». Но как только люди начали следовать желаниям своего тела, стали ненасытными в стремлении получить больше, чем сосед, все закончилось войной и разложением. Сначала они захотели «лежать на диванах и брать еду со столов, наслаждаться вкусными блюдами и есть сладости», но это не только не удовлетворило их, но и подстегнуло их аппетит к «искусству и вышивке… и золоту, и резьбе по слоновой кости»[67]. Жажда роскоши стала неутолимой и вынудила город расти все дальше и дальше, выходить за свои границы в поисках ресурсов, что привело к войне и завоеваниям. Агрессия за границей усугублялась разложением внутри государства, так как роскошь ослабила когда-то сильных граждан. Потеря самоконтроля превратила энергичных жителей в слабых глупцов, которые были не в силах защитить себя. Как следствие, разложение человека привело к разложению государства. Эта связь между бережливым образом жизни и величием республики, с одной стороны, и излишествами одного человека и разложением общества, с другой стороны, также являлась центральным мотивом в работах Цицерона – самого популярного римского автора эпохи Возрождения.
