По словам профессора Джима Миллара, «режимом “по умолчанию” в современном мире является не рыночная экономика, а стагнация, коррупция и огромное неравенство доходов». По иронии, в то самое время, когда вышла процитированная статья об Армении в The Washington Post, правительство этой страны само следовало «нормальной» схеме, готовясь фальсифицировать выборы и сокрушить оппозицию.

Анализ, основанный на однолинейном взгляде на развитие событий, ошибочен в отношении большинства стран мира. А в случае с Россией такой подход может оказаться поистине опасным, поскольку его легко связать с предрассудками об «извечном» русском характере, критически разобранными выше. Ведь если существует только один путь вперед, то из этого логически следует, что есть и лишь один путь назад: либо развитие прозападной демократии со свободным рынком, либо возврат к «диктатуре и агрессивной внешней политике», – а это означает полное непонимание ситуации. Действительно, и российская «демократия», и российская «диктатура» хотели бы восстановить российскую гегемонию над другими странами бывшего Советского Союза, но и в том и в другом случае во главе этого процесса оказались бы прагматики (это очевидно по нынешнему составу потенциальных будущих лидеров: Лебедь, Черномырдин и Лужков могут не соглашаться между собой на личном уровне, но все они по-своему рациональные и здравые люди и, конечно, не фанатики), и этим прагматикам придется осознать, что Россия вынуждена действовать в условиях наиболее жестких экономических, военных, социальных и международных ограничений в отношении ее поведения. И в результате всех произошедших изменений любая диктатура в сегодняшней России будет не «возвратом» к прошлому, но чем-то качественно отличающимся от любого прежнего авторитарного режима в этой стране, имеющим новую природу и новую властную базу.

Когда эта западная вера в единую дорогу к демократии смешивается с идеологической верой в то, что «демократии не начинают войны друг с другом», в то время как диктатуры естественным образом склонны к агрессии, пласты мистификации становятся почти непроницаемыми. Поэтому моя книга, помимо прочего, является и попыткой проникнуть сквозь некоторые из этих туманностей.

Спустя год после завершения Чеченской войны удивительно, насколько мало изменений она, как представляется, внесла в руководство либо в устои политических и экономических порядков как России, так и Чечни. Борис Ельцин, несмотря на полное унижение, которое он навлек на свою администрацию и армию, остался президентом, а Виктор Черномырдин – премьер-министром, как и в декабре 1994 года. Анатолий Куликов, министр внутренних дел во время нескольких к атастроф в Чечне, сохранил за собой этот пост. Сергей Степашин, бывший директор службы безопасности[11], чьи личные интриги и тотально неверная оценка военного потенциала чеченцев стали непосредственной причиной ввода войск в Чечню, был смещен в 1995 году, но вновь назначен в 1997 году министром юстиции. В конечном итоге власть Ельцина разрушилась лишь вследствие полной и очевидной несостоятельности всех его экономических обещаний – и даже в этом случае представляется вероятным, что за его падением последует не системное изменение, а просто новая версия той же системы, созданию которой он способствовал.

Стоит отметить, что, с точки зрения истории, глобальных моделей и стереотипов о России, победа Ельцина в 1996 году была чрезвычайно необычной. Если следовать этим моделям, то победить тогда должен был Лебедь, которого выталкивала во власть волна народного гнева вслед за совершенными ельцинским режимом предательством армии и унижением нации в Чечне, не говоря уже обо всех тех случаях, когда Ельцин приносил в жертву мощь России и ее международное положение начиная с 1991 года.

Однако режим смог устоять совсем не из-за своей внутренней прочности. Скорее, его спасли два внешних фактора, которые будут проанализированы во второй части книги, поскольку они выходят за рамки событий, описываемых в первой. Во-первых, политическая апатия и страх перед хаосом у населения России привели к тому, что в России не появилось какой-либо массовой политической оппозиции Ельцину. А во-вторых, в 1995–1996 годах наиболее могущественная группа новой российской элиты – банкиры-компрадоры – пришла на помощь режиму в обмен на возможность шире контролировать российское сырье. Эту сделку явно курировал Анатолий Чубайс, на тот момент министр по делам приватизации[12].

Разумеется, единственной причиной, по которой представители новых правящих элит пришли на помощь Ельцину, было их стремление обезопасить собственное положение и благосостояние, ведь, как будет подчеркнуто в этой книге, было бы совершенно неправильно полагать, что они были обеспокоены национальной мощью или даже национальным интересом России. По словам Егора Гайдара, который в конечном итоге близко познакомился с новой российской верхушкой во времена своего премьерства в 1992 году, цели ее «имеют исключительно частный характер: укрепление государства ради быстрого обогащения»¹.

Благодаря «залоговым аукционам» осени 1995 года группа из семи крупных банкиров («семибанкирщина») получила контроль над лидирующими в российской промышленности нефтяной и металлургической отраслями за смехотворно низкую цену в обмен на согласие спонсировать и поддерживать Ельцина в следующем году, вне зависимости от того, решит ли он участвовать в выборах или отменить их. Указанные лица и другие бизнесмены предоставили 500 млн долларов или даже больше для финансирования кампании (хотя легальный лимит расходов составлял 3 млн долларов), а медиамагнаты Борис Березовский и Владимир Гусинский безжалостно использовали свои телеканалы для атаки на коммунистов. Использовать СМИ ельцинской команде посоветовала группа американских пиарщиков, включавшая бывших участников избирательной кампании Республиканской партии². В течение нескольких недель непосредственно перед выборами СМИ также использовались для раскрутки генерала Александра Лебедя – предположительно, после того как с ним была заключена тайная сделка о поддержке во втором туре выборов Ельцина, а не коммунистического кандидата Геннадия Зюганова.

В рамках этой книги нет возможности изложить историю российской политики тех лет – к тому же в любом случае полная ее история, несомненно, надолго, если не навсегда, останется тайной. Модели голосования в ходе президентских выборов еще будут проанализированы в пятой главе. Кульминация как данного политического процесса, так и Чеченской войны наступила в один и тот же день – 6 августа 1996 года, когда в Москве состоялась инаугурация Ельцина на второй президентский срок, а чеченцы развернули победоносное наступление, которое вышвырнуло российскую армию из Грозного и убедило ключевые фигуры ельцинского режима, что война не может быть выиграна. В результате новым секретарем Совета безопасности генералом Лебедем и чеченским военным командиром генералом Асланом Масхадовым[13] было подписано мирное соглашение, в соответствии с которым федеральные силы должны были покинуть бо́льшую часть территории Чечни.

Это мирное соглашение пользовалось необычайной популярностью среди россиян, но оно не спасло Лебедя, который был смещен Ельциным в октябре 1996 года, после того как предпринял слишком очевидные усилия, чтобы забрать себе значительную часть власти президента. Несмотря на популярность Лебедя, после этого, как обычно бывает в России, не произошло никакой публичной демонстрации протеста. Сделку с Масхадовым использовали Анатолий Чубайс, генерал Куликов и прочие недруги Лебедя, чтобы дискредитировать генерала и подготовить его смещение на том основании, что он «предал российские интересы». На деле же уходу из Чечни власти по большей части были невероятно рады, а в дальнейшем, как будет показано, самоустранились оттуда в еще более полной мере, чем это, видимо, предусматривал Лебедь.