С Лабазановым я впервые встретился в феврале 1992 года, когда он служил одним из телохранителей Дудаева, и у нас тогда состоялся резкий спор по поводу пользования телефоном в президентской штаб-квартире. Я еще не знал о его предыдущей карьере, иначе предложил бы ему целую телефонную станцию – но и это было бы не слишком хорошим решением. Хотя, надо сказать, весь его облик подсказывал, что это не тот человек, с которым стоит спорить. «Он единственный из старших телохранителей не из дудаевского тейпа, – сказал мне один человек из президентского штата. – Он не чувствует себя в безопасности, поэтому и ведет себя так дерзко».
Лабазанов был не слишком высок, но столь солидно сложен, что казался гораздо больше со своими объемными бицепсами и громадными кулаками. В те редкие моменты, когда его глаза не были скрыты темными очками, в них мелькало что-то вроде забавы, а взгляд казался лисьим – как будто он был большим кровожадным зверем, довольным возможностью съесть вас когда захочет, но не желающим беспокоиться ради этого. На его украшенном золотом поясе висело два пистолета Стечкина, на голове была черная повязка, а к моменту нашей следующей встречи в августе 1994 года к его облику добавились большие золотые часы с рубинами, золотое кольцо с рубином (рубины, очевидно, были в том году в моде в Грозном), тяжелый золотой браслет и золотая цепь вокруг бычьей шеи.
К счастью, к тому времени Лабазанов уже забыл про наш спор. Это было через три месяца после того, как он порвал с Дудаевым, а случившиеся после этого бои кончились тем, что людей Лабазанова вытеснили из Грозного, причем трое из них были обезглавлены в качестве мести за убийство членов семей других телохранителей Дудаева. Сам Лабазанов был тяжело ранен и, как утверждалось, спасен Алаудди. Как мне рассказывали, разрыв произошел главным образом из-за того, что, как считал Дудаев, Лабазанов становился слишком могущественным и заносчивым, а предлогом выступил спор между Лабазановым и несколькими членами семьи Дудаева о дележе доходов от банковских афер в Москве.
Затем Лабазанов стал подыскивать новых союзников и к августу объединился с Русланом Хасбулатовым и его «миротворческой миссией», которой он обеспечивал вооруженную защиту. Я видел, как он и его люди ехали в колонне Хасбулатова, которая неслась вдоль тряских дорог с развевающимися на ветру знаменами, высунутыми из окон автоматами и пулеметами, ревущими гудками, вопящими людьми и рядами фар, уставившихся с крыш джипов «Ниссан», «Чероки» и «Паджеро». Менее крупные машины сворачивали с дороги, чтобы не столкнуться с ними, а маркитантки и журналисты, задыхаясь, следовали за ними.
Когда Хасбулатов говорил из кузова грузовика о «мирном, цивилизованном решении проблем Чечни», Лабазанов стоял около него с АК-74, подбо-ченясь, и дуло автомата хорошо выделялось в лучах безжалостного августовского солнца. Сам Хасбулатов, с его одутловатым, похожим на маску лицом и пустыми глазами, выглядел, как я записал в своем дневнике, «как никогда похожим на некое существо, обнаруженное под камнем». Присутствие Лабазанова устраивало не всех. Когда он говорил, как пришел к тому, чтобы защищать миссию Хасбулатова, поскольку «Дудаев – убийца, и Чечня должна быть от него очищена», какой-то человек расхохотался из-за его спины: «Где ты был раньше?» – но его оттеснили.
Самого Хасбулатова и его более респектабельных сторонников смущали вопросы о Лабазанове, задаваемые российскими и западными журналистами, как это было и с Дудаевым, когда ему напоминали о предыдущей деятельности Лабазанова. Но я был удивлен, как много чеченцев, причем не только из оппозиции, были готовы восхвалять его, по крайней мере до того момента, когда он в 1995 году открыто не связал свою судьбу с российской властью (Russians). Простые чеченцы называли Лабазанова абреком – «благородным разбойником»; более образованные, говоря с английским журналистом, конечно же, именовали его Робин Гудом. Он в самом деле предпринял определенные усилия, чтобы добиться популярности – разумеется, в соответствии с целой традицией, сложившейся вокруг фигур подобного рода. Директор кондитерской фабрики в Грозном, подвозивший меня прямо перед войной на своей машине, сказал о нём так:
«Не надо слишком строго судить Лабазанова. Видишь ли, это суровое общество – тот, кто хочет играть роль в политике, и даже тот, кто хочет зарабатывать деньги, должен быть способен защитить себя, свою семью и своих друзей. Не следует верить всем этим историям о том, как он убивал младенцев и прочее – это просто его враги так говорят. Он мог заработать какие-то деньги незаконно – а кто этого не делал? – но он также был очень великодушен. Он давал деньги больницам, школам, вдовам и сиротам и защищал их от угнетения. Ты же знаешь, что при Дудаеве государственная поддержка всего этого просто развалилась, и только благодаря Лабазанову и таким, как он, здесь не было настоящего голода, а он был еще и более щедр, чем кто-то другой».
По правде говоря, следует также признать, что Хасбулатову в самом деле была нужна защита. Днем ранее, 13 августа 1994 года, его митинг в селе Старые Атаги блокировали люди Дудаева на машинах с пулеметами во главе с «полковником» Ильясом Арсанукаевым, командиром дудаевской президентской гвардии. Этот человек очень напоминал своего бывшего коллегу Лабазанова – вплоть до темных очков (его родственник Aбy[20], бывший советский сержант, в то время командовал секретной службой Дудаева ДГБ). Когда я попробовал пройти и разыскать Хасбулатова, Арсанукаев пригрозил моему водителю арестом, нацелил оружие на нас и попытался конфисковать мою машину. Вот такая реальность скрывалась за словами, сказанными мне накануне Мавленом Саламовым, старшим советником Дудаева: «Народ Старых Атагов потребовал не давать Хасбулатову выступать там».
В следующем месяце гвардия Дудаева вытеснила Лабазанова с его базы в Аргуне, и он обосновался в родовом селе Хасбулатова Толстом-Юрте, где я видел его в последний раз в ноябре 1994 года в большом, но в то же время простом доме на обычной грязной улице – если не считать четырех танков Т-72, явно направленных сюда из России. Похоже, что его банда собралась из всех окрестных мест – в ней были не только чеченцы, но и русские и дагестанцы. С ними были и маркитантки – женщины, шатко ходившие на высоких каблуках или таскавшиеся в калошах по грязи деревенских улиц. У некоторых из них, похоже, были довольно давно сложившиеся отношения с лабазановцами: один громадный тип, похожий на дикаря, вылез из джипа, держа в одной руке автомат, а в другой маленького ребенка – примечательная картинка «домашнего» характера не слишком интенсивной гражданской войны в Чечне до российского вторжения.
Вся эта сцена выглядела как будто из фильма «Безумный Макс» – точнее, не как будто, а это и был «Безумный Макс», либо же эти люди в любом случае пересоздавали себя в соответствии с тем, что они видели в голливудских боевиках. Когда нас привели на кухню, где сидел Лабазанов, к тому времени определенно утративший свое прежнее положение, он нарочито забавлялся новым пистолетом с лазерным прицелом, красная точка которого плясала по стенам и нашим телам, пока мы разговаривали – вылитый Терминатор.
Он сидел под полкой, на которой стояла большая латунная или бронзовая фигура орла, будто он был будущим бандитским Наполеоном, а может быть, императором Бокассой. Время от времени на полку рядом с орлом забиралась маленькая серая кошка, которая явно пришла на кухню погреться в лучах присутствия Лабазанова. Сам великий человек упоминал еще одно животное, постоянно употребляя в адрес Дудаева слово «козел» (русское ругательство, точное значение которого я не буду переводить), «которому нужно отрубить голову», и хвастал, что он мог бы разгромить Дудаева на прошлой неделе (26 ноября), если бы его не «подвела» оставшаяся часть оппозиции.
Лабазанов определенно не мог нормально прицелиться своей новой игрушкой, потому что, когда мы вошли, он специально надел темные очки, так что в ноябрьской мгле и мутном свете кухни он едва ли мог вообще что-либо видеть. И это только к лучшему, потому что на протяжении большей части нашей беседы я пристально смотрел на самое необычное зрелище в этой обстановке – странную стальную орхидею, которая вышла из спальни и стояла рядом со мной. Это была «жена» Лабазанова, выглядевшая лет на семнадцать девушка выдающейся красоты, с треугольным лицом, огромными глазами и идеальным ртом, но с вампирским белым макияжем, который в темноте отсвечивал пурпурными тенями для глаз и помадой – нечто в духе семейки Аддамсов, как я отметил в тот момент. У нее также были длинные ноги прекрасной формы – мне открылась достаточная их часть, поскольку на ней были черная кожаная мини-юбка и ботинки. У нее тоже имелись АК-47 и автоматический пистолет, а также нагрудный патронташ, пояс с патронами и браслеты, заклепки, ожерелье и стальные кольца (если всё это покажется вам слишком приукрашенным или чрезмерно ужасным, чтобы быть правдой, то мне не даст соврать присутствовавшая там же Виктория Кларк из The Observer). Это было так далеко от образа Магомеда-хаджи, что было сложно понять, как традиции Чечни – хоть в духе шариата, хоть в духе адатов – могли примириться с Русланом Лабазановым и его женой.
