Ты приоткрыл губы, выдохнув на меня горячий воздух из легких, тихо всхлипнул и приоткрыл ресницы, взглянул на меня своими теплыми карими с нотками золота глазами. Все еще боишься сказать, хотя уже принял решение.
— Потому что я шлюха. Ты сам это сказал, — тихо выдавил ты, а потом отвел взгляд, боясь услышать в свою сторону осуждения.
— Я сказал? — тупо повторил я, вдумываясь в услышанное.
Или, если точнее сказать — судорожно пытаясь вспомнить, когда с моего языка могло слететь столь обидное слово. И потом вспомнил то, что со злости кричал тебе в лицо в фургоне Тайлера — как раз накануне нашего побега из станища тревеллеров. Перед глазами будто снова те давно пережитые страшные моменты: “ — Я убью тебя! Нет, сначала его! А ты будешь теперь целыми днями сидеть на привязи и ни на шаг не посмеешь от меня отойти! — грозился я, заволакивая тебя за собой и запирая дверь, — Шлюха… как я только… как ты…»
— Господи, какой я идиот! — я схватился за волосы.
Я-то давно уже выкинул эту дрянь из головы, просто как черную страницу нашей жизни, но ты… Тебя мои слова, похоже, ранили в самое сердце, будто я выжег их там паяльником самолично. И теперь ты просто… перестал мне доверять? Нет, хуже: ты перестал доверять себе и, похоже, искренне стал ненавидеть то, во что тебя превратила жизнь.
— Томми, я не хотел…
— Я не могу по другому, Дил, понимаешь, не могу! Как бы ни пытался, я просто… просто уже привык получать наслаждение напополам с болью и унижениями… — всхлипывал ты, — Это так мерзко… Я боялся сказать, раз уж ты не бросил меня, когда узнал о моем таком прошлом, то мне было страшно что ты уйдешь, когда я признаюсь тебе в том, что мне нравится, от чего я завожусь, тебе просто станет противно со мной… И даже сейчас, Дил, то что ты делаешь… я. я не могу избавиться от… я до сих пор я… я больше всего хочу… чтобы ты… выбил из меня это, я очень хочу …
Ты замер, испуганно смотря прямо в мои глаза, которые находились в паре сантиметров от твоих. Нервно задергал руками, кажется, сейчас тебе больше всего хотелось вырваться и сбежать — лишь бы не смотреть мне в глаза, но, конечно же, ничего не вышло, и ты сделал единственное, что мог — зажмурился, отчаянно пролепетав остаток фразы.
— … тебя.
Я с любопытством смотрел на испуганного мальчишку, на ресницах закрытых глаз которого застыли соленые капельки. Ты доверился мне, Томми, сам того не заметив отдал мне полную власть над тобой, позволил контролировать… а я столько раз тебя подводил, разбивал, а после выкидывал свои поступки из головы, как мусор, в то время когда они крепко впечатывались в твою душу и терзали столько дней изнутри.
— Я люблю тебя — прошептал я, наклонившись к самой мочке уха и осторожно вобрал пылающую кожу в рот, просто не удержался от этого.
Ты перестал дышать, все еще не до конца осознавая, что происходит. Я только что, несмотря на те «жалкие» на твой взгляд откровения, не оттолкнул, не сказал, что мне противно, а сказал «люблю»? То самое «люблю», которое постоянно замалчиваю, предпочитая показывать это действиями, а потому столь колющее и исцеляющее…
— Д-дил… — с губ панически сорвалось мое имя.
— Я не хочу, чтобы ты думал, что ты противен мне. Ты никогда не был мне противен, даже тогда, когда я наговорил со злости все эти гадости, — я нежно поцеловал тебя за ушком, — Я бы так хотел тебе сказать… разубедить в том, что должен ненавидеть… Томми, ты знаешь меня лучше, чем я сам, ты нутром чувствуешь каждую перемену в моем настроении, неужели ты не хочешь посмотреть на меня так сейчас? Потому что, знаешь, я готов кричать о том, как ты мне дорог, купить рекламный щит на каком-нибудь людном переулке и в темноте ярко-оранжевыми мигающими огромными буквами написать: Я Л Ю Б Л Ю Т Е Б Я!
Слезы на твоих глазах будто превратились в соленый лед — застыли, замерли, так и не сумев доползти до подбородка, а там уже спрыгнуть на пол машины и затеряться в ворсинках машинного коврика. Ты тоже словно превратился в статую — только глаза дрожат, бегают по моему лицу, будто вчитываются в мои эмоции, не в силах поверить в то, что все, что я тебе сказал — правда. Ты очень хотел верить — больше всего на свете. Только боялся, потому что я столько раз тебя предавал…
— Крылатый, — тихо шепнул я тебе твое настоящее имя — я мог не сомневаться, что это странное сочетание букв, которое когда-то было всего лишь кличкой, теперь стало сродни могущественному заклинанию, которое сможет вернуть тебя к жизни, — Я дышать без тебя не хочу. Да и не смогу теперь.
***
— Б-быстрее! Черт, пожалуйста…
— Ну-ну, не ругайся, малыш, — целуя свое раскрасневшееся и растрепанное чудо прошептал я, — Никаких чертей, — поймав зрительный контакт, прошептал я, не переставая поддавать бедрами вперед.
— Чееееерт! — намеренно протянул ты, сильно выгибаясь в спине, — Дил, я больше не могу! Хочу кончить, ну пожалуйста, дай…
— Не-не. Ты сам первый решил поиграть в партизана, так что теперь терпи. — парировал я, замедляя темп и практически выходя из твоего горячего тела. Ты захныкал еще больше и сам попытался насадиться на мой член, лишь бы снова получить желаемое. Пришлось тебя осадить, а точнее, придержать, — Знаешь, не только у тебя есть странные «демоны» касательно секса, но и у меня. И я очень рад, что они так удачно сдружились…
— Сдружиться-то сдр-рдужились, — ты ерзал, пытаясь поджать колени и хотя бы потереться о них или о меня членом, — Только ты мучаешь меня уже больше двадцати минут! И это называется фетиши, а не демоны.
— Красиво назвал, только сути это не меняет, — под твой разочарованный стон я чуть отполз назад, а затем наклонился к твоему члену, аккуратно перевязанному шнурком от левого кеда, — Ты такой милый здесь, мне нравится.
Твой возбужденный орган, нетерпеливо дернулся, а ты сладко замычал — похвала понравилась вам обоим.
— Что, настолько возбуждают обычные слова? Хм, а если я сделаю вот так… — я осторожно поцеловал губами головку.
Неприлично громкие стоны тут же слетели с твоих опухших от поцелуев губ. Готов поклясться, если бы рядом с нами проезжала какая-нибудь заплутавшая в безлюдных кварталах тачка, водитель непременно бы остановился, чтобы поинтересоваться, все ли у нас в порядке. Странно, но мысль о том, что мы могли бы быть застуканы за самым интересным занятием странно отдавалась жаром внизу живота и, признаться, заводила. А ведь я уже кончил один раз, в отличие от тебя. Иначе бы так долго не продержался.
— Еще! — потребовал ты, отчаянно ища прикосновений.
— Еще? Неужели настолько чувствительное место? — ухмыльнулся я, после чего все же нежно провел языком от аккуратных яичек до многострадальной головки. Шнурок на члене отдавал чуть синтетикой, а тонкая кожа под ним — странным привкусом, который я смог распробовать получше только слизнул капельку естественной смазки, — Мм, Томми, у тебя и здесь очень интересный вкус!
— Только не говори, что дождь — не поверю, — тяжело дыша, ответил ты.
— Что ж, тогда я промолчу.
— И займешься делом? Отлично! Давно бы пора, — ты снова нетерпеливо толкнулся мне в губы.
— Ладно уж, торопыга, — я взял твою «указку» у руку и сделал пару движений вверх-вниз, заставив тебя извиваться и скулить от почти болезненного наслаждения. Кончить ты все равно не можешь, пока на тебе надет эдакий «пояс верности».
— Диииил, сними, пожалуйста! Я. ах… я… Очень хочу… — сбивчиво просил ты, пытаясь закусить губы, чтобы не выпустить слишком уж громких стонов наружу.
Как мне нравилась эта игра.
— Чего ты хочешь?
— Ра… разрядки! — простонал ты, когда я чуть потянул за одну из белых петель на яичках.
— Хороший мальчик, — одобрительно улыбнулся я, потянувшись к твоим покрасневшим губам.
Секунды не прошло, как ты жадно сплел свой язык с моим, показывая, как сильно соскучился по мне. Уверен, если бы сейчас у тебя не были связаны руки, ты бы когтями (которых, кстати, нет) вцепился в мою спину и не отпускал до самого конца. Но, слава богу, моей спине пока не грозила перспектива превратиться в расписанный красными полосами холст.
