Так почему я до сих пор верю в тот маленький шанс, что мы выберемся? Почему я так отчаянно пытаюсь сохранить тебе жизнь?

Комментарий к 15. Comatose

Кто-то там плакать хотел…

========== 16. Breathe ==========

I hear the sound, echoes beneath

Angels and skylines meet

And I’m straining to reach

The light on the surface, light on the other side

I feel the pages turning

I see the candle burning down

Before my eyes, before my wild eyes

I feel you holding me, tighter I cannot see

When will we finally

Breathe …

Fleurie - Breathe

Та ночь была полна боли. Физической, адской, но она даже в сравнение не шла с тем, через что прошел ты.

Я вытерпел. Вытерпел, когда меня отволокли в пыточную, когда намертво пристегнули к каталке, когда ввели тот самый яд, о котором говорила Тереза… Вытерпел, когда каждая клетка организма практически умоляла о смерти.

От самоубийства меня удержали только ремни. В таком положении, в котором меня оставили, я даже пальцами пошевелить не мог, а уж тем более сам себе навредить. Даже вывихнуть шею было проблематично. Только и мог что кричать через кляп, стискивать в зубах резину так, что сводило челюсти, и молиться, чтобы все закончилось.

Время остановилось для меня. Темнота в глазах, необъяснимый страх, паника, осознание полной беззащитности перед обстоятельствами. Яд одновременно и обострил некоторые чувства и ослабил другие — зрение, слух. В один момент мне показалось, что все это исчезло. Я слышал только чужие голоса, которые говорили, как мне поступать. Бился, терялся в этом бесконечном лабиринте из боли, будто по венам вместо крови пустили электричество.

Я слышал плач. Почему-то был уверен — плачет Тереза. Собственные же крики оставались как за водной стеной. Потом голос Дженсона, пара глухих ударов, будто что-то уронили. Снова боль — будто кости ломают, выворачивают, выкручивают — как пластилин. Воздуха постепенно тоже становилось все меньше, а страх будто только наоборот — возрастал.

Не знаю, сколько времени я там был. Постепенно все кончилось. Я стал различать собственный голос, понял, что тело свело судорогами. В голове — одна лишь четкая мысль, чужие слова, чужой голос. Крысуна.

Воспоминания перемешались в моей голове. В мою реальность закрались те вещи, которые мне внушил ПОРОК. Я перестал отличать одно от другого, потерялся. Под ядом легко внушить человеку что угодно. Связать мою боль с воспоминаниями о тебе. С твоим голосом. Человек волей-неволей перестает понимать, что на самом деле стало причиной его страданий. Это случилось со мной.

Не знаю, как я смог это осознать. Помню, боль еще долго не хотела уходить. Какое-то время я просто лежал, пытаясь наглотаться воздуха, научиться заново дышать. Вспоминал, как двигаться, как унять дрожь в теле. Привыкал к яркому свету лампы надо мной. Мне казалось теперь, так всегда будет — что я навсегда останусь таким, связанным, беспомощным, где-то на границе между самим собой, светом в конце несуществующего тоннеля и… болью.

Но нет. За мной пришли. Дженсон в сопровождении Поултера и еще нескольких солдат. На тот момент у меня уже совсем не осталось сил на драку. Меня кое-как подняли на ноги, повели… нет, поволокли опять куда-то, потому что мой организм практически отказывался функционировать.

Никогда я еще не был настолько трупом. Что снаружи, что внутри. Всего какие-то десять миллилитров яда превратили меня из лучшего солдата в простой кусок мяса. Боль вытеснила все — силы, эмоции, желание жить и… тебя.

***

Этот вечер я провел в одиночестве. В своем номере, снова запертом снаружи. Как и следующий день. И еще один. И еще… Я снова потерялся во времени. Меня просто бросили у двери, а я был вымотан настолько, что сил не было даже доползти до кровати и посмотреть на часы. Зрение постоянно расфокусировалось, глаза отказывались воспринимать цвета, слух же напротив — обострился. Но кроме могильной тишины и собственного едва заметного биения сердца я не слышал ничего. Изоляция.

Не знаю, сколько я провел там, практически не двигаясь с места. Я был в сознании, просто исказилось время. Прошла вечность, прежде чем я смог подняться — сначала на колени, потом на ноги. Движение снова отдали жуткой болью в мышцах, но я не упал — чудом. Добрался до раковины, умылся.

Черно-белые цвета. Моя помятая рожа в зеркале — внешне я зарос, над бледными губами и на подбородке проступила щетина. В глазах… Кажется, полопались капилляры — слишком темные они вне радужки, с прожилками. В остальном я не походил на умирающего. Внешне яд почти не оставил следов.

Силы возвращались довольно быстро. Боль в мышцах утихала, кажется, движения помогали мне прийти в норму. А вот в голове — полный хаос.

Ты… картинка размазывалась. Я с трудом мог вспомнить вещи, которые еще недавно, казалось, знал наизусть: твои губы, необычной формы, вечно хмурые брови, светлые лохматые волосы, которые сейчас так отросли… Крылья. Татуировка.

Это не мое. Ты больше не мой. Ты перестал быть моим, потому что сердце больше не защемляло в груди при одной мысли о тебе. Казалось, сердца теперь вообще нет…

Я — солдат, который ловит и убивает монстров. Ты — мутант. Мой долг был сдать тебя ПОРОКу. Твое место в этой тюрьме. Теперь твоя жизнь — это бесконечная боль и унижение. Ты просто игрушка, которая мне наскучила. Просто часть прошлого. А старые игрушки надо отдавать другим — тем, кому еще интересно с ними поиграть.

***

Пытки повторялись. Раз в три дня. Меня вытаскивали в одну и ту же комнату, каждый раз вкалывали одинаковую дозу. Организм привыкал к боли. Медленно, постепенно. Я смирился довольно быстро. Прогнулся под ПОРОК, под Дженсона, забыв о самом главном. О своем обещании.

— Знаешь, как мы нашли его, Митч? Это же ты привел нас к нему. Мы бы и не заподозрили никогда, что у нас под носом мутант, если бы не кипишь в стриптиз клубе… «Восставшие из ада», я правильно произнес название?

Я каждый раз слышал сквозь боль его голос. Слова, которые унижали. Тебя, меня, как мантру повторяли мое ненастоящее имя, звание, долг, настраивали против тебя.

— Ты ведь не знал тогда, что эти чмыри, потеряв свою элитную шлюху, станут разбазаривать направо-налево о его сверхспособностях? О возрасте. Кажется, этому Крылатому больше шестидесяти. И исцеляться он умел — в его работе это было очень полезно, такое прекрасное тело и всегда как новое… Не знаешь, почему теперь он перестал, м?

Я смутно понимал, о чем говорил Крысун. Лежал на каталке, постепенно отходя от боли, пытался восстановить последние временные события. Который раз я уже на этом пыточном столе? Третий? Пятый?

— Ты помочь ему хотел, я знаю. Хотел вытащить своего мальчика из этого плохого места, забрать себе, защитить… а в итоге что? Теперь он страдает еще больше. Разница лишь в том, что ему не платят за его услуги. И это…

Моя вина.

Крысуна я больше не слушал. Дальше — провал в памяти.

***

Помню, я снова вышел на службу. Тогда еще все кончилось не до конца, мне периодически промывали мозги. А заодно — испытывали.

Приказ был доставить заключенного в камеру к гриверу. К тому самому монстру, чей яд в меня вкачивали. Среди всех мутантов этот был самый опасный из когда-либо пойманных: гадкое огромное насекомое, искусственно созданное человеком, вышедшее из-под контроля. Огромные лапы с острыми лезвиями, бритвами, металлическими шипами и прочими орудиями смерти, хвост с ядовитым жалом на конце, маленькая голова с противными клешнями, панцирь, превосходная реакция, высокая скорость и главное — никакой жалости. Идеальная машина для убийств и… Источник превосходного ресурса — яда, о существовании которого догадываются немногие.

Вот мы с Уиллом тащим бедного паренька в новую камеру. Он упирается, со страхом смотрит мне в глаза, что-то говорит. Не слышу его, стараюсь не спотыкаться о шлейф белых крыльев, которые все еще теряют перья. Вот уборщикам работы!

Мальчишка даже идти нормально не может. Ноги ему сломали, что ли? Пытается переставлять их, но в итоге стопы подворачиваются, и он падает. Меня это только злит, но я стискиваю зубы. Уилл снова помогает его поднять, парень буквально повисает на наших руках. Не обращаю внимание на его отчаянные мольбы. Он мне никто.