Меня трясло. Никто, сука, никто не смеет трогать тебя! Поднос полетел в сторону. Я сорвался с места, на ходу вытаскивая пистолет и пустил пулю прямо в затылок Крысуна. Бывший начальник замер, почувствовав боль, обернулся, но глаза его были уже пусты. А потом никчемное тело, не успевшее вовремя застегнуть ширинку, упало на пол.
— А, Митч?
Я очнулся от своего короткого ведения. Крысун, наконец, закончил свое «дело» и застегивал молнию на брюках.
— Вы как раз вовремя. — он кинул взгляд на стол, где ты все еще лежал: полуживой, скованный и весь в белесых следах чужой жизнедеятельности и пота. — Что ж, этот мальчик станет потрясающей игрушкой. Что-то вы бледный, Митч. Не отравились?
Ответа на вопрос он дожидаться не стал. Крыса почувствовала, что в помещении кот и поспешила скрыться, напоследок попросив меня зайти к нему. Я не убил его только потому, что сейчас на первом месте был ты.
Стоило закрыться двери за спиной, я тут же кинулся к тебе. Поднос упал так же, как недавно падал у меня в мыслях. Яблоко покатилось по полу, а я все пытался отпереть наручники от твоих рук.
— Черт, черт… Томми…
Я сам не заметил, как из глаз потекла мокрая дрянь. Ты сдался — увидел меня и тоже сорвался на слезы. Плакал, жалобно мычал что-то в резину, мотал головой, в панике дергал руками, но слишком слабо — сил не было.
Я бросил затею с руками и расстегнул ремешки на затылке, откинул кляп в сторону.
— Н-нет, н-не трог-гай… М-меня… — сквозь слезы проговорил ты, жмурясь и отворачиваясь от меня. Боишься. Боишься, что я тоже тебя такого сейчас…
— Не бойся, все хорошо… — я попытался успокоить, хотя сам с трудом верил в свои слова — голос дрожал. — Ключ… Ты помнишь куда он дел ключ?
— В у-углу…
Я огляделся, буквально сразу приметил металлический ключик на полу у двери. Быстро подобрал его и стал ковыряться в наручниках. Открылись сразу. Как только ты был свободен, я и правда наконец сгреб тебя в охапку — всего грязного, но моего. А ты плачешь, дрожишь, не можешь сдержать рваные всхлипы, зажимаешься от меня, не обнимаешь в ответ, но и не отстраняешься.
— Все-все… Тшш… Все, тебя больше никто не тронет… Никто и никогда, я обещаю… клянусь…
Я по прежнему прижимал тебя к себе, обнял, практически пересадив на себя. Надо было тебя помыть — в камере был душ и туалет, поэтому я аккуратно стянул тебя со стола и… Черт, ты был такой легкий！ Казалось, даже легче, чем когда жил со мной.
В душ мы дошли. Я аккуратно положил тебя на пол… Ты почему-то не хотел меня отпускать. Вцепился в шею, плакал, кажется, теперь с удвоенной силой. Я успокоил тебя нежным поцелуем в уголок губ. Так нежно, как умею только я. Ты притих. Позволил мне снять цепь с ошейника, но сама удавка не далась. Конечно, кода у меня нет, а вскрыть его не так просто. Даже от воды ему ничего не будет.
Я включил воду. Холодная, никак не могу сделать теплее. Поступил по-другому: отцепил от формы тканевый капюшон и намочил его водой, а потом им аккуратно протер твое лицо, кожу, даже крылья, пытался стереть засохшую кровь и сперму. Так всяко теплее будет, чем просто поливать тебя ледяной водой.
В слив вместе с водой уносило белые перья, которые сыпались с тебя, словно с осеннего дерева. Я старался не рассматривать тебя, но игнорировать синяки и увечья было трудно. Со вчерашнего дня к стертым запястьям еще добавились глубокие порезы от чужих ногтей, яро хватавшим тебя за бедра и от… ножа?
Ты уже почти не плакал. Слезы кончились или смешались с водой. Только тихо всхлипывал, закрыв глаза и руками пытался постоянно держать меня — просто знать, что я рядом.
Вода постепенно согрелась — ровно настолько, чтобы я мог запихнуть тебя под струи воды, а сам ненадолго вернуться в комнату. Нашел яблоко — единственное съедобное, что осталось после того, как я уронил поднос. А заодно нашел твои джинсы, на удивление целые и не слишком грязные, только чуть заляпанные кровью.
Потом вернулся к тебе. Но ты… Кажется отключился, облакотившись на стену. Я переполошился.
— Томми… Эй, ты жив? Томми… — я чуть похлопал тебя по щекам.
Ты открыл глаза, кажется, с трудом осознавая где ты. Увидел меня, глаза попытались вернутся в обычные, человеческие карие, через какое-то время получилось.
— Если бы это ты бы, я бы тебе сам дал… — хрипло проговорил ты, пока я снова поднимал тебя на руки.
— Господи, придурок… Я никогда, слышишь! Никогда так с тобой…
— Холланд сказала…
— Плевать! С тобой я никогда так не поступлю! Ты — не Холланд. Ты — все для меня. Это не я подослал Дженсона. Даже думать не смей о том, что я мог такое…
Ты затих, уткнувшись мне в шею. Мы сели на полу. Я помог надеть на тебя джинсы и снова посадил поближе к себе. Достал нож, отчего ты вздрогнул и сжался, но я только стал аккуратно чистить яблоко и резать его на кусочки.
— Держи. Тебе надо поесть. — я протянул тебе дольку.
Ты помотал головой.
— Томми, я не хочу, чтобы ты так часто отключался. Ты устал, ты теперь не бессмертный, помни это. Поешь — сколько можешь. Это просто яблоко. — Терпеливо объяснял я.
Ты посмотрел на меня. С недоверием, будто дикий зашуганный зверек, которому предложили еду. Не ловушка ли это? Не отравлено ли? Не дразнят?
— Томми, если ты не будешь есть, они накормят тебя насильно, — я попытался не угрожать. — Ты же не хочешь есть через кляп, да?
Ты чуть помедлил, потом нерешительно взял яблоко и засунул в рот кусочек. Начал жевать, зажмурился. Я снова взял тебя за подбородок и нежно поцеловал, чтобы успокоить. Чтобы ты расслабился. Чтобы не боялся меня.
— Почему тебе нужно, чтобы я жил?
Ты спросил это, когда мне все же удалось скормить тебе все яблоко. Обнимал и целовал после каждого кусочка. Снова почувствовал себя живым. Вдохнул запах твоих мокрых волос, кожи, немного пропахших чужими запахами. Мы не разговаривали. Я просто не мог сейчас объяснить тебе всего.
Я хотел ответить. Что просто люблю. Но не успел. В камеру пришел Уилл с еще четырьмя солдатами. Я понял — за мной. Только выдохнул, а ты наоборот — перестал дышать и крепко вцепился в меня. Чувствую, не отпустишь, не дашь им забрать.
— Томми, не волнуйся. — твердым голосом сказал я, пытаясь успеть сказать хоть что-то, прежде чем меня уведут. — Со мной все будет нормально. Только держись, делай то, что они говорят, не нарывайся на новые травмы…
— Дил, нет! — ты снова дрожал. Зрачки расширились, глаза снова превратились в черные колодцы, руки цеплялись за меня — уже не только твои.
— Я обещаю, мы увидимся еще, Томми! Все будет хорошо…
Меня рывком подняли с места. Я не сопротивлялся. Знал — только хуже сделаю, не себе, так тебе. Если я буду рыпаться… со мной могут сделать плохое. За свою шкуру я не боюсь, я боюсь, что ты полезешь защищать и сам пострадаешь. Тебя сейчас вообще не стоило волновать лишний раз, я чувствовал, что ты уже на грани срыва.
На моих запястьях со спины сомкнулись наручники. С обоих сторон держали двое, один поднес пушку ко лбу. Дернусь — пальнет. Стоило тебе увидеть пистолет, ты закричал, кинулся ко мне, порываясь спасти. Тебя еле успели поймать, оттащить назад. Моего ангела. А я как заведенный повторял “мантру”, пока меня не вывели за дверь, старался не отпускать твои глаза до последнего — может, вижу их последний раз:
— Все хорошо, Томми, все хорошо…
Хотя на самом деле, это было далеко не так.
Я знал, что мне хана. Знал, что Дженсон обо всем догадался и раньше, просто ждал момента. Просто Тереза немного поводила его за нос, но он на мне отыграется. Сегодня — в кабинете, или куда там меня ведут. Я не прошел проверку и теперь, хотя бы на сегодняшний день, я не должен был притворяться перед тобой. Просто не сейчас…
Я обещал вытащить тебя. Знал, что лучше было убить — и тебя и меня, не мучиться. План мой разрушился. Меня раскрыли — чувства на поверхности. Только сейчас понял, что Крысун просто на многое закрыл глаза. Что там Тереза говорила насчет яда гривера? Вот, есть у них способ заставить меня делать то, что им надо. И я уже ничего не смогу сделать против них, а ты… Тебя это сломает. И что же теперь лучше — смерть или это?
