– Только когда водишь девушек в рестораны?

– Угадала, – хохочет он.

Стройный официант в белой хлопковой рубашке и черных брюках приносит меню, вырезанное на деревянной дощечке. Стефано сразу заказывает минеральную воду.

– Ого, в первый раз вижу такое оригинальное меню. – Ника водит пальцами по выжженным строчкам.

Внизу замечает фразу: «Если вам не понравилось обслуживание официанта, можете огреть его меню. Только не сильно».

– Им хорошо защищаться. Если позволишь, я закажу для тебя. Уверен, тебе понравится нежное мясо ягненка с медом и рукколой.

Ника пожимает плечами. Пока Стефано делает заказ, она наливает в высокий стакан ледяную воду и делает маленький глоток. Обжигающе-холодная жидкость бежит вниз по горлу.

– Расскажи о своем хобби. Почему ты стала им заниматься?

– Ты про поезда? – Ника перекатывает стакан между ладонями. – Боюсь, тебе будет скучно.

Стефано наклоняется к ней через стол и улыбается:

– Если бы мне было скучно с тобой, я бы сейчас перебирал договора, а не сидел здесь.

Ника хмыкает. Она уже поняла, что с графом бесполезно спорить. Если он чего-то хочет, он это получает.

– Ну хорошо. Уговорил. – Она вздыхает и окунается в прошлое. – Мне было четырнадцать лет, когда умер отец. Его избили в подворотне какие-то наркоманы, которых так и не нашли. – Голос дергается лишь на секунду.

– Мне жаль. – Стефано тянется к руке Ники, но в последний момент поспешно сжимает пальцы.

– После его смерти я решила, что бог несправедлив к нам, а значит, и я буду несправедлива к нему. Я не понимала, что мучаю не только себя, но и маму. Ей пришлось туго. Без мужа, без опоры растить дочь-разгильдяйку. – Ника пьет воду и горько усмехается. – Знаешь, что самое удивительное? Она никогда не кричала на меня. Даже когда я напилась на пятнадцатилетие. И когда уговорила друга, который занимался прыжками с парашютом, взять меня в тандем. Хотя я все равно умудрилась сломать ногу.

– А потом ты начала кататься на поездах, – замечает Стефано.

Ника смотрит в его глаза и видит – он понимает ее. Неизвестно, как и почему, но мужчина словно чувствовал все, что чувствует она. Попытки переписать прошлое, сопротивление неизбежному, страх перед будущим…

– Да, и повергла маму в пучину страха еще на два года. А ведь однажды я чуть не погибла.

– Не кори себя. Ты была ребенком с душевной травмой. И пыталась вылечиться сама, пусть и неправильно. Поверь мне, я знаю, каково это, когда взрослые не понимают твоих чувств.

Официант приносит горячий хлеб, и от ароматного запаха булочек в животе урчит. Ника с удовольствием отламывает кусочек. Хрустит корочка.

– Может, расскажешь? – подталкивает она.

– Нет. – Стефано улыбается и откидывается на стул. – Сегодня мы говорим о тебе, Верóника.

– Ой, перестань. – Ника машет рукой. – Что ты еще хочешь узнать?

– Как ты бросила это занятие?

Ника замирает.

Вопрос Стефано переносит ее в далекий пасмурный день. Дождь моросит, и мелкие капли оседают на лице. Запах сырости наполняет легкие, а на душе скребут голодные кошки.

«Так накорми их!» – последние слова, которые Ника услышала от Карины.

– Это случилось незадолго до моего восемнадцатилетия. У меня было плохое предчувствие. Словно к душе привязали камень и бросили на дно реки, а тебя оставили стоять на берегу и смотреть на свою смерть. Я отказалась пойти с подругой кататься на поездах и пыталась отговорить ее. Но Карина была упрямой. Все закончилось тем, что мы переругались, и она убежала. А на следующий день я узнала, что она попала под поезд. – Ника отводит глаза. Она боится посмотреть на Стефано и увидеть жалость, поэтому предупреждающе поднимает руки с немой просьбой – молчи. – Смерть Карины послужила щелчком, и я словно очнулась от страшного сна. А дальше ты знаешь. Я нашла призвание в фотографиях.

Стефано молчит.

Из-за тишины джаз на заднем фоне становится громче, и звуки усиливаются. Шипение мяса на гриле, скрежет металла о точильный камень, тихие разговоры персонала. И все замолкает, как только мужчина накрывает дрожащую ладонь Ники рукой. Она рефлекторно вздрагивает и замирает, подавляя привычное желание закрыться в ракушке. Ладонь Стефано горячая, и тепло бежит вверх по кисти и согревает сердце.

– Я ожидал услышать банальную историю о том, как отец привил тебе любовь к искусству, а получил страшную сказку на ночь, – усмехается он, и губы Ники невольно дергаются в улыбке. – Такое следует заесть двойной порцией крема каталана. После мяса, разумеется.

– Значит, ты – сладкоежка?

– Причем гурман! Тирамису, профитроли, эклеры, шоколадное суфле… Я могу долго перечислять.

Ника оглядывает подтянутую фигуру Стефано:

– Да, по тебе заметно. Скоро придется садиться на диету.

Граф смеется, и смех гармонично сливается с контральто певца.

Ника с наслаждением прикрывает глаза и вслушивается в мелодичные звуки. Лишь когда закончится вечер, она поймет. Стефано ничего не рассказал о себе. И ничего не спросил о мистике в ее работах.

В маленькой комнатушке пахнет дымом дешевых сигарет. На перекошенном столе переполненная пепельница. Туда отправляется еще один тлеющий окурок.

Мужчина тянется к скомканной газете и расправляет ее. На первой странице – лицо чернокожей девушки, а в его воображении оно же – только без глаз. Мурашки от предвкушения пробегают по рукам, волосинки встают дыбом. Он снова комкает газету и швыряет в мусорное ведро, стоящее в углу комнаты. Задумчиво потирает нос с горбинкой.

Умно копировать стиль Итальянского Потрошителя. Умно. И если бы не болтливый язычок пьяной итальяночки, он бы ничего не знал. Пришлось задушить в зародыше собственные предпочтения, как только он понял, как именно можно разыграть карты.

Мужчина хохочет и достает очередную сигарету. Чиркает зажигалкой. Какое счастье, что больше не надо притворяться. Он не переваривает итальянок. Ненавидит их сухую кожу, худощавое тело. Другое дело иностранки. Их красота всегда пленяла его. С раннего детства. Поэтому он был счастлив снять с себя маску влюбленного Ромео, когда эта дурочка сделала все, как он хотел. И даже не подозревала об этом.

Дергать за веревочки и наблюдать, как марионетки подталкивают друг друга к краю пропасти – непередаваемое чувство. Но уже завтра он лично выйдет на сцену. И начнется настоящая игра.

Вечер как серая шаль опускается на маленький городок. Стылый морской ветер забирается под тонкую ветровку холодными прикосновениями. Зажигаются уличные фонари, янтарными точками озаряя пешеходную зону. Город оживает визгом молодежи и ревом скутеров. На дорогах мелькают яркие огни фар, скамейки заняты женщинами-работягами в несуразной одежде на полном теле – слышится украинский говор.

Ника поправляет рюкзак и выходит следом за Стефано. В желудке приятная тяжесть, на кончике языка – привкус трюфельного крема. Она останавливается возле киоска. Его витрины завалены журналами и детскими игрушками. И почти все газеты раскрыты на сенсационной новости: «Возвращение Итальянского Потрошителя».

– Ника, – зовет ее Стефано, но она как завороженная смотрит на лицо чернокожей девушки, отмечая щербинку на переднем зубе, округлые темно-шоколадные глаза и пышные африканские губы.

– Пойдем. – Мужчина подходит к Нике и неловко тянет за собой. Через силу она отрывается от фотографии. – Учитывая новости, тебе лучше не гулять так поздно.

– Даже с тобой? – вырывается у Ники.

Она с удивлением замечает, что ее рука спокойно лежит на рукаве Стефано, словно так и должно быть. И не дрожит.

– Даже со мной.

Они ускоряют шаг. На площади подростки гоняют на скейтах, взъерошенные, с модными ирокезами. У некоторых татуировки и пирсинг. Ника дергает себя за маленькую сережку-звездочку на ухе. Все, что осталось от шальной девчонки, которая прокалывала нос и пупок, красила волосы в красный цвет и мечтала разрезать язык пополам.