— Тебе нельзя влюбляться, Джованни, ни в коем случае, иначе ты не сможешь больше встречаться со своими клиентами. Они сразу почувствуют твою фальшь: равнодушие их не волнует, а вот отторжение или брезгливость, неизменные спутники того, кто ложиться с другим в постель не по любви.

— Что же мне делать? Дай совет!

— А может, тебе с ним как с клиентом? — Луциано обрадовался внезапно пришедшему на ум решению. — Встретитесь, утолишь свою страсть и успокоишься.

— Не получится, — Джованни с отчаянием посмотрел на друга. — Отец не позволит. Он, знаешь, какой строгий! Если клиент не женат, то нечего «грех плодить и сеять смятение в невинный разум».

— Тогда давай устроим вам встречу? Раз он тебя не зовёт, а ты сам не можешь, то найдём надёжного посредника и оставим вас наедине. А вы уже сами объяснитесь в своих чувствах. Но заклинаю тебя, Джованни, удержись, прогони нечистую надежду и лживую радость из сердца, верни обратно свой ослеплённый ядом страсти рассудок. Я готов помочь тебе, но с мыслью, что, утолив потребности своего тела, ты станешь мудрее, вспомнишь, что от твоих решений зависит благополучие твоей семьи, — Луциано положил обе руки ему на плечи и заставил посмотреть в глаза. — Помни, что наша красота, молодость и привлекательность — недолговечны. Через пять лет тебя уже не позовут в богатый дом: у этих синьоров появятся новые любовники, помоложе. Наше лишь то, что мы успеем достичь сейчас. А потом нас ждёт позор и забвение: мы не приучены к другой работе, неграмотны, но изнежены в праздности. Знаешь, чем заканчивают все шлюхи?

Джованни отрицательно мотнул головой, стараясь не заплакать: — Чем?

— Я тебе покажу, но сейчас на словах: они спиваются и умирают в грязи и нечистотах, в сточных ямах и канавах, потому что не могут принять того, что больше никому не нужны.

— Ты жесток! — по щекам Джованни потекли слёзы, Луциано крепко его обнял:

— Я просто родился и живу на другом берегу, а ты на противоположном, богатом и счастливом, оберегаемый всеми от грустных мыслей о будущем. Ты для меня как брат, и я хочу тебе помочь. Давай найдем Антуана, я знаю, где он.

— Антуана? Того кефареда?

В таком месте Джованни был в первый раз, да и в этом районе тоже: где грязь с улиц смывалась только проливными дождями, разливы реки затапливали подвалы и первые этажи, жарким летом люди исходили удушливым кашлем, вдыхая миазмы зловоний, а холодными зимами умирали от холода, поскольку топить очаг было нечем. Они зашли в таверну, рядом с пристанью, где привлекли сразу внимание дорогой одеждой, но там Луциано знали и не считали его занятие постыдным ремеслом. Он подошел к дородной тетке с жестким темным пушком над верхней губой, которая мрачно протирала кружки за стойкой.

— Сладкоголосый провансалец здесь? — спросил ее Луциано, совсем обыденным тоном, будто знал женщину с пелёнок.

— А где же ему быть? — спокойно ответила она, не отрываясь от своей работы. — До утра всех своими байками развлекал, а теперь отсыпается. — Она подняла взгляд вверх, и Луциано, подхватив Джованни за руку, потащил его наверх по лестнице в комнаты для гостей. Он будто знал, где искать Антуана, поэтому сразу толкнул «правильную» дверь. В комнате было почти темно, только скупой свет просачивался сквозь щели рассохшихся от времени, облупившихся оконных ставен, и царил смрад от немытых тел и перебродившего эля. Несколько людей спали прямо на полу на соломенных тюфяках. Джованни замер на пороге:

— Ты уверен, что этот Антуан поможет?

Луциано уверенно кивнул в ответ:

— Сними лампу со стены в коридоре и пойдём искать.

Кефаред спал, обнимая полураздетую женщину не первой свежести с бесстыдно вывалившимися из развязанной шнуровки на платье усохшими грудями, и причмокивал во сне. Луциано схватил его за плечо и хорошенько встряхнул:

— Просыпайся, дело есть. Выпивка за наш счет.

Только выхлебав половину кружки с пивом, Антуан осознанно взглянул на своих «спасителей»:

— А я вас помню, мальчики! Чем обязан? — он провел пятерней по волосам, приглаживая растрепавшиеся засаленные пряди. Джованни опять охватило сомнение, и он воззрился на Луциано. Тот начал разговор:

— Ты прибыл вместе с человеком из Милана. Насколько хорошо ты его знаешь?

— Настолько, что он решил взять меня с собой. А ты что — нового клиента ищешь? Не выйдет, он невинен как майская роза, как бутон нераскрывшегося цветка.

— Он нам не… — начал было Джованни, но Луциано его перебил: — А если поделимся?

— Чем? Молодым телом? Я только по бабам, — однако Антуан заинтересованно прищурил глаза.

— Да и ты нам тоже не сильно сдался! — Луциано смерил его насмешливым взглядом, а Джованни опять покраснел от смущения, не понимая, о чем эти двое затеяли игру. — Мы тебе обеспечим приглашения в сиятельные дома на праздники, клиентов попросим взять тебя учителем игры на твоей арфе.

— Кефаре…

— Да без разницы! А ты сведёшь нас со «своим цветком». Хотим проверить, насколько он невинен, как ты утверждаешь.

— Тебе нужно утвердиться в его крепости или слабости? Я-то здесь при чём? На любом празднике прижмись бедром и поймёшь, — Антуан пожал плечами. — Или ты хочешь, чтобы я ему растолковал что к чему по поводу шлюх с членом между ног?

— Это не для меня, — Антуан кивнул в сторону Джованни, — ему нельзя, но очень хочется: «сын крылатый» наложил на тугую тетиву каленую стрелу и отправил ее прямёхонько в сердце нашему Парису и решил он вашу Елену миланскую красотой своей пленить… — он внезапно прервал свою поэтическую речь, — в общем, парням нужно потрахаться, чтобы вся дурь из прекрасной головы моего друга вышла, — Джованни, скрываясь от стыда, прикрыл руками своё пылающее лицо. Ему хотелось сказать: какие же вы глупые, ибо страсть моя не от тела, а от сердца, и лечить ее надобно иными средствами, но его друг и новоявленный сообщник уже рьяно обсуждали детали сделки. Красная башня [2] должна была непременно сдаться под такой напористой осадой. С тех пор он, не рассуждая сам, а повинуясь разгоревшемуся чувству, покорно шел, ведомый этим сговором.

Их земли были окружены прекрасными горами, покрытыми лесами и виноградниками, и долинами, где в изобилии водились звери для охоты и птицы. Так что многие стремились принять участие в различных увеселениях: вставали до рассвета, садились на лошадей, с собаками или соколами, отправлялись в окрестности, богатые дичью, затем, расположившись над морем в тени высоких скал, ставили на песок столы, расстилали ковры, вкушали изысканную пищу, пили медовое вино, потом под музыку устраивали разные танцы, пока не утомлялись, и, расположившись на мягких подушках, слушали песни. Или садились в лодки и с пением и музыкой скользили по морским волнам [3], забираясь в укромные гроты изрезанного скалистого берега, где на белоснежных скатертях устраивались завтракать, спасаясь от полуденного зноя. Такие каждодневные праздники только усиливали пламя богини любви, что царила в сердцах тех, кто в них участвовал.

Комментарий к Глава 7. Стрела любви

[1] Феб – солнце, по представлениям поэтов того времени

[2] герб делла Торре – красная башня на голубом поле, позади которой скрещены два копья, украшенные трилистником.

[3] мероприятие дня на 2-3 минимум, учитывая расстояния, которое лодке необходимо проплыть от Флоренции до берега Лигурийского моря или охотникам доехать до прибрежной рыбацкой деревушки и нанять там лодку.

Глава написана под впечатлением «Фьяметты» Дж. Боккаччо.

========== Глава 8. Сожжённые мосты ==========

Свойственная Джованни природная скромность исчезла, как только он позволил себе окунуться с головой в увеселения: посещал церкви, праздники, сады, лодочные путешествия, лишь бы блистать своей красотой и молодостью на радость всем, одеваясь в дорогие одежды, приобретая искусность в игре взглядов, направленных на предмет своего обожания. Но Франческо делла Торре вел себя на удивление благоразумно, больше оставаясь в кругу молодых людей, венком собирающихся вокруг знатных и прекрасных дам, на которых были направлены их любовные взоры. Лишь изредка Джованни удавалось поймать его заинтересованный взгляд, направленный в его сторону, что приводил его в трепет, но и вселял в сердце тоску, что этот прекрасный «цветок» предназначен лишь для женщин. Это продолжалось до тех пор, пока Антуан с торжественным видом не вручил ему короткую записку. Джованни развернул ее и тут же поднял глаза на Франческо, стоявшего чуть поодаль. Тот кивнул ему, краснея и прижал ладонь, собранную в кулак, к своей груди.