Член Джанно опал, голова прояснилась, будто его окатили холодной водой, а в теле воцарилась раздирающая боль, заставляющая громко стонать с каждым толчком. Иногда палач задевал какие-то странные струны внутри его тела — вдруг появлялось приятное чувство наслаждения, иногда перекрывающее болезненные ощущения, к которым постепенно юноша начал привыкать. Палач долго не кончал, потом перехватил рукой за грудь, заставив выпустить из сведенных пальцев гладкую балку ограды, толкнулся несколько раз, насаживая на себя до конца и исторгая победный рык. Только потом, не выходя из Джанно, погладил его по груди и двинул пару раз рукой по стволу его члена.
— Как ты? — коротко спросил Михаэлис, выпуская Джанно из своих сильных пальцев.
Он повернулся к нему лицом, отстраняясь:
— Quasi meretrix sub patronus [1], — он недовольно оглядел свои бедра, где четко впечатались руки палача, оставив красные с синевой отметины. В глазах застыли слезы обиды и перенесенного унижения, щеки пылали. — Ты зачем пришел сюда из Агда? Присунуть свой член больше некому?
Михаэлис, оглаживающий свой потерявший упругость член, замер, не зная, что ответить. Удивленно посмотрел на раскрасневшееся лицо Джанно, заметил, как он быстро облизнул языком пересохшие губы. Юноша не испытывал к нему неприязни: слова — одно, а тело говорило об ином. Что же могло так сильно разозлить его? Ну, кроме того, что свое длительное страдание из-за отсутствия удовлетворения палач выразил несколько жестковато, до болезненных синяков.
— Все шлюхи сейчас в цене, — спокойно ответил Михаэлис, продолжая следить за реакцией Джанно. — И тут я вспомнил: меня же ждет в Совьяне некий Жан. Скучает по мне. Думаю, встану пораньше и отправлюсь в путь, отымею этот красивый зад по-быстрому и к девятому часу уже домой вернусь. — У Джанно шевельнулись ноздри, он сильно вдохнул в себя воздух, задетый такими словами, но не пожелал сдаваться:
— А то, что Жан теперь свой траханный зад будет лечить, тебя не волнует? Сильно проигрался, теперь денег тебе на шлюх жалко?
Комментарий к ЧАСТЬ I. Глава 1. Встреча в конце лета.
[1] Как шлюха под господином. Далее «шлюха» звучит в речи как «меретрикс» или «меретриче»
Обращаю внимание на особенности мышления персонажа в данное историческое время. Внутри человека шло четкое разделение на субстанции: тело, разум, душу, любовь и прочие части, которые внутри него отвечали за разные эмоции.
========== Глава 2. Новый договор ==========
С Михаэлиса мигом слетела его прежняя бравада, и он осознал, что наделал: прибыл договориться, а получилось, что дал волю своим страстям и совершил насилие:
— Ну, прости меня, Жан! Иногда мне трудно с собой справляться. Это как помутнение рассудка! Как мне всё исправить?
Михаэлис протянул руку и нежно погладил его по правой стороне груди, заметил, что морщинки между сведенными бровями юноши начали разглаживаться. Он продолжил свои действия, поигрывая пальцами с чувствительной бусиной соска, потом резко прихватил, притягивая к себе:
— Зачем мне женщины, если меня привлекаешь только ты? — Рот Джанно непроизвольно раскрылся в улыбке, оскалился. Юноша посмотрел на палача, прищурив глаза, и клацнул зубами, давая всем своим видом понять, что готов укусить. — Ты меня так соблазняешь… Черт тебя подери, Жан, я понял! — Михаэлис положил ему руку на поясницу, крепко прижав к себе, и чуть наклонился, проведя языком по шее, поцеловал в ключицу, чем вызвал ответный стон. Тело его любовника требовало ласк: сильных, настойчивых, иногда болезненных, но несущих наслаждение, а не грубого вторжения. А эта наука была ему знакома, хотя только с возрастом начинаешь осознавать смысл этих действий и какой восторженный эмоциональный отклик они могут в себе нести.
Ему срочно нужно было восстановить былое доверие, которое он разрушил, выпустив наружу все самые темные стороны своей души. Он опустился ниже, целуя в живот, потом захватил губами член Джанно, что заставило юношу задрожать от страсти и податься навстречу. Михаэлис положил обе ладони на его бедра, поглаживая подушечками больших пальцев по их нежной внутренней стороне, медленно обласкал языком ствол и мошонку, потом поднялся по твердеющему стволу к головке, заставив ее раскрыться, полностью заглотил и выпустил. Джанно застонал в голос, коснулся ладонями его волос, положил руку на затылок, задвигал тазом навстречу его губам, но мужчина сжал пальцы, остановив, показывая, что сам будет выбирать нужный ритм движений.
— Я сейчас… — прошептал Джанно, чувствуя, как внутри него после длительных ласк собрался, сжимаясь в клубок, вибрирующий огонь, сотканный из наслаждения. Михаэлис отстранился, давая ему свободу действий.
— Кончишь, тогда сделаешь мне то же самое.
— Я согласен… согласен… согласен, — несколько раз рвано повторил Джанно, выплескивая наружу струю семени. Он тяжело дышал, некоторое время приводил себя в сознание, пока поднявшийся с колен Михаэлис обнимал его, покрытого испариной, стараясь унять приятную дрожь в теле своего любовника.
Потом юноша, у которого еще перед глазами не утихли всполохи выплеснутого огня, жестом указал, что лучше залезть наверх, где сушилось сено. Пол сарая, благодаря ежедневным стараниям Джанно, был чистым и покрытым тонким слоем золотистой соломы, но земляным, и продолжать любовную игру в облаках пыли как-то не хотелось.
Палач расстелил свой плащ, присел на колени, а Джанно, распростершись на грубой ткани, опираясь на локти, насадился ртом на член Михаэлиса и прислушался к воспоминаниям собственного тела. У него получалось даже искуснее, чем это делал палач, в чьи глаза он неотрывно смотрел, играя своим языком и губами, свободно заглатывая целиком, чем вызывал у того все большее удивление и восторг.
— Черт, Жан, откуда? — воскликнул Михаэлис, запуская пальцы в его струящиеся по плечам локоны, приподнимая, обнажая шею, которую хотелось приласкать поцелуями. Джанно опустил веки, сосредотачиваясь на собственных ощущениях: внутри будто кто-то тайно им руководил — сейчас ты проведешь языком здесь, потом там, когда почувствуешь, что все наполнено и раскрыто до предела, приподнимешься, коснешься поцелуем низа живота, на палец выше линии жестких волос, потом пупка, поднимаясь выше, не отвлекаясь, можно задеть пальцами соски, потом руки должны лечь на плечи, огладить спину.
Джанно качнулся, перенося вес тела на правую ногу, поскольку больная нога еще не до конца могла сгибаться в колене. Его пальцы ощупали узловатые следы от шрамов на спине Михаэлиса, юноша открыл глаза и замер на миг, углядев, что в противоположность идеально гладкому торсу, спина палача была покрыта сетью старых и свежих рубцов разной длины и направленности: казалось, он часто занимал себя терзанием собственной плоти, охаживая ее плеткой.
«Не останавливайся!» — требовательно зазвучал в голове голос, будто сейчас с ними был кто-то третий, игравший роль наставника. Джанно закрыл глаза и принялся покрывать короткими поцелуями плечо и шею Михаэлиса. Тот наконец-то положил ему руки на бедра, мягко опуская вниз.
— Помоги, — попросил юноша, шире раскрывая себя, отставив согнутую левую ногу вбок, — еще больно.
Михаэлис наполовину насадил его на свой твердый жезл и дал возможность самостоятельно вобрать его до конца, удобнее пристроив ноги и широко разведенные бедра, чтобы начать двигаться. Таз у италика был удивительно подвижен, казалось, что он способен, шевеля только им, приподнимаясь и опускаясь, ласкать возбужденный член внутри себя, сжимая и расслабляя внутренние мышцы. Но Джанно достаточно быстро устал, тяжело задышал, сдерживая стоны, и последние минуты палач уже сам двигался внутри него, доводя свое наслаждение до ослепительного завершения, резко завалив на спину.
— Михаэлис, я — шлюха! — безапелляционно простонал юноша, быстро двигая рукой по собственному члену, чтобы довести себя до экстаза.
— Еще какая, Жан! — воскликнул Михаэлис, выходя из него и наблюдая, как белая струйка семени его любовника выплескивается на живот. — Хотя господин де Мезьер уверял нас в обратном — говорил, что за два последних года ты ни в чем таком замечен не был, поэтому и обвинение в содомии ложно.
