— Сука! — выдохнул Джованни, понимая, что все сладкие ощущения прервутся, как только де Мезьеру надоест эта игра, и в этот раз ему кончить уже не дадут.

— А будет проявлять строптивость — свяжешь и выпорешь плетьми, — уверенно заявила Гумилиата, прекрасно зная, что рыцарь прислушается к ее совету. — После этого можешь вообще сразу вводить свой член, без предварительных ласк. Прежний хозяин это тоже практиковал, так что мальчику твоему будет не впервой.

— Врёшь ты всё! — возмущенно выдохнул юноша и ярость полыхнула в его глазах. — Опытную из себя строишь? Ничего ты не знаешь и не понимаешь. Между нами не было насилия! Это первое и самое важное условие, — он сделал шаг вперед, выскальзывая из удерживающих его рук, и отошел в угол, где оставил свою одежду.

Готье де Мезьер проводил его тяжелым взглядом, что-то сопоставляя в своей голове:

— Значит, мы вернулись туда, с чего начали: если между нами не будет насилия, то ты будешь мне добровольно подчиняться?

Джованни замер, пораженный глубиной пропасти непонимания, отделяющей их друг от друга, но решил, что стоит ответить:

— А разве Вы не замечаете, господин де Мезьер, насилие в любой форме — это единственное, что Вы ко мне применяете? Я Вам вынужденно подчиняюсь из-за страха, что Вы от угроз перейдёте к действиям. Сейчас Вы уже не знаете, что ещё придумать, чтобы заставить меня бояться ещё больше.

========== Глава 5. Очередное испытание на прочность ==========

Они вернулись обратно в дом, сохраняя мрачное молчание. Было видно, что обычно спокойный Готье де Мезьер сильно раздражён, это чувствовалось в изменившемся взгляде, походке, даже в звуке, с которым его башмаки ступали на мощенную камнями улицу. Радости в сердце Джованни было не больше — к нему пытались подобрать ключ и не оставят попыток сделать это вновь, и чем яростней он будет сопротивляться, насилуя своё естество, подставляя душу и тело под удары, тем сделает себе еще хуже. Тело, претерпевшее сегодняшним утром столько испытаний: от нежных ласк до грубого вторжения, отзывалось болью при каждом шаге, поэтому все мысли сосредотачивались на тёплой воде и целебной мази. Пока он возился на общей кухне, согревая себе ведро горячей воды, и подготавливал лохань, набирая туда холодную, за ним присматривал Жерар.

Отчуждённо проследовав в одной камизе через кабинет, не повернув головы ни к Готье, ни к Гийому, которые сидели там и о чём-то совещались, Джованни вошел в спальню, с шумом захлопнув за собой дверь. Рубашка полетела на пол, он лёг на живот, обнял подушку, уткнув в неё лицо, и с головой завернулся в одеяло. Нутро болело, отчаяние сковывало сердце, подушка сырела от пролитых слёз. Юноша не считал времени, которое он пролежал вот так, превозмогая тупую тяжесть в висках и смежив припухшие веки.

Из забытья его вывели прикосновения: одеяло было сдернуто вниз, на ноги, и разгорячённой кожи коснулся прохладный воздух. Джованни поднял голову, посмотрев через плечо, из-под полуопущенных ресниц. Рядом с ним сидел Гийом, он принёс мазь. Этот человек не вызывал к себе неприязни, наоборот, притягивал своим внимательным участием, желанием проявить заботу о пленнике. Он был самым молодым из охранников де Мезьера, но имел с ними неуловимую схожесть, как выходец из тех же земель: вытянутое лицо с высокими скулами, но широким подбородком, прямой нос, высокий лоб и серые глаза. Свои тёмные длинные волосы солдаты обычно стягивали позади в конский хвост, шутили, каждый раз выходя из цирюльни, где брили бороды, что потеряют свою мужскую силу, если позволят к ним притронуться.

— Можно? — Джованни кивнул, распластываясь опять на постели. Гийом протянул руку и убрал с его лба прядь волос и долго вглядывался в лицо, не решаясь прикоснуться. Потом его пальцы осторожно проникли между ягодицами, потерли анус, распределяя по кругу снадобье, медленно вошли внутрь и юноша внезапно ощутил, что Гийом начал выцеловывать ему поясницу, с того места, где смыкаются полукружия ягодиц, поднимаясь выше по позвоночнику. Губы у мужчины были жесткими, властно прихватывали и отпускали складки на коже, заставляя ту розоветь, наливаясь теплом. Уже обе руки заскользили по бокам, лаская живот и ребра. Волнующая судорога, словно молния, прошлась вдоль спины, рассыпаясь мелкими искрами в кончиках пальцев, он выгнулся, приподнимаясь на локтях. Гийом обнял его за шею, заставляя привстать, и повернул лицом к себе. Джованни встретился с ним глазами: нормандец его хотел, подавляя каждый раз свои чувства в себе, но сейчас светился надеждой на взаимность. В своей жизни юноша помнил разные взгляды, обращенные к нему, большей частью похотливые, раздевающие, изучающие, но Гийом как бы передавал власть над собой в руки Джованни и оставлял решение, ответить взаимностью или нет, на его усмотрение.

Сердце часто забилось в груди, хотелось тепла в этом сумраке безнадёжности, и измученная душа Джованни потянулась к тому, кто стал сейчас ближе всего. Он ответил на поцелуй и запустил руки под камизу Гийома, в свою очередь, одаривая лаской и изучая сильное тело, затрепетавшее в объятиях.

— Сними! — Гийом, повинуясь просьбе, быстро стянул рубашку, прижавшись разгорячённым телом, и продолжил целовать, укладывая на спину. Такие ласки несли в себе еще больше наслаждения, возбуждая новое желание внутри Джованни. Разум не отвращал, а, наоборот, поощрял раскрыться навстречу: справиться со шнурками и почувствовать, как пульсирует чужой налитой член рядом с твоим, не менее возбужденным и оттого прекрасным.

— Можно? — опять задал вопрос Гийом, но юноша уже сам был не прочь закинуть ноги наверх, обхватив и удерживая руками, раскрываясь полностью перед своим новым любовником. — Какой ты гибкий! — заметил тот, медленно одаривая своими поцелуями внутреннюю часть бёдер, совсем рядом со входом. Джованни только застонал, распалённый ожиданием, опустил ладонь на свой член, начиная водить и выдохнул: — Ну же!

Поначалу тело отозвалось болью, но Гийом, проявив терпение, дал ему свыкнуться с этими ощущениями, двигался медленно, без напора, сильно наклонившись вперёд и одновременно старался дотянуться до разгоряченных губ Джованни, с которых срывались то стоны, то вздохи, своими не менее чувствительными губами, поскольку море наслаждения огромной волной накрыло их обоих, омывая своими водами. Но Гийом, заметив уже ничего не видящий взгляд Джованни, пребывающего своим сознанием где-то за гранью разума, внезапно остановился.

— Прости и пойми, если человек не может проявить чувств, это еще не значит, что он тебя не любит! — зашептал Гийом ему на ухо и отстранился, выходя из него. — Теперь повернись и постарайся расслабиться, — он помог юноше быстро перевернуться и подложил ему под живот еще одну подушку, устраивая поудобнее, а сам — слез с кровати, оставаясь рядом.

Сверху на Джованни навалилась тяжелая скала в виде де Мезьера, который пытался распределись свой вес, опираясь на согнутые локти. Юноша, несмотря на эти усилия, всё равно оказался крепко вжатым в подушки, не имея возможности двинуться. Вторжение рыцаря было болезненным, хоть он и старался не проявлять поспешности, чтобы дать растраханному заду своего пленника привыкнуть к размеру большему, чем у Гийома. Джованни задохнулся от боли, пронзившей сердце: какая несправедливость и жестокий обман! Де Мезьер всё-таки добился своего, внушив чувство обреченности перед правдой жизни — только он теперь распоряжается его телом, и можно позабыть о таких рассуждениях, как хочу-не хочу.

Однако начатое с Гийомом теперь невозможно было удержать. Каждое движение Готье вперед не только вырывало из груди Джованни стон, но и приносило приятное чувство наслаждения, смешанное с болью. Мышцы спины откликались, заставляя выгибаться вперед, вскидывая голову, руки, напряженные до дрожи, сминали углы подушки, закрытые глаза увлажнились, невольные слёзы катились по щекам. Внезапно Джованни осознал, что скопившееся в нём огненное наслаждение, распаляемое участившимися фрикциями де Мезьера, готово вырваться наружу.