— Раздевайся! — приказал де Мезьер, погружаясь в огромную купель с горячей водой, над которой струился пар. Туда же за ним спустились и его солдаты, обсуждая попутно, сколько удовольствия может принести вода тем, кто уже пять дней провёл в седле.

Джованни не нужно было повторять дважды. После второго дня, проведённого верхом на лошади, всё тело ломило от напряжения в мышцах так, что хотелось поскорее растереть его руками и спокойно прилечь. Куда угодно, только чтобы его не трогали. Все присутствующие внимательно изучали каждый клочок его тела, пока он снимал одежду.

— Иди к нам! — Слуга короля сделал приглашающий жест рукой. Им было весело, все четверо смеялись от души, наблюдая, как Джованни, стесняясь собственной наготы, медленно спускается по ступеням на дно купели, а потом замирает, обхватив себя за плечи, и смотрит на всех с недоверием, испытывая страх.

— Бедный ягнёнок пожаловал в гости к стае волков! — заметил Жерар, чем вызвал новый приступ хохота. — Ты что так далеко встал? Подходи ближе! Мы тебя сейчас, такого сладкого, кушать будем.

Джованни заставил себя не обращать внимания на мелкие шутки, коими богат был их воинский язык, погрузился в воду по шею и прикрыл глаза, представляя, как тело расслабляется, тепло обласканное водой.

Служанки появились снова и накрыли стол. В ноздри ударил сладковатый запах поджаренной на вертеле дичи, запечённой рыбы, варёных овощей, свежего хлеба, покрытого зеленоватой ломкой корочкой сыра, острый запах уксуса от солений, а когда женщины наполнили кубки тёмным вином и поднесли гостям, то у Джованни забурчало в животе от предвкушения скорой трапезы.

— Возьми, попробуй, — одна из служанок обратилась к нему, поставив рядом на край купели плоскую тарелку, на которой красовался, источая манящий золотистый сок, запеченный цыплёнок. Джованни одарил ее благодарной улыбкой, взяв из рук кубок с вином, и девушка зарделась, невольно прикрывая ладонью видневшуюся из выреза глубокую ямку между полукружиями груди.

Он пригубил вино, которое оказалось сладким на вкус, и впился зубами в мясо цыплёнка, наслаждаясь, быстро обсасывая тонкие косточки, будто боялся, что у него сейчас отнимут эту восхитительную пищу. Но за ней последовала новая тарелка, наполненная мясом, приправленным овощами, с необычным волнующим запахом, который ему довелось услышать только у лотка торговца пряностями. Рыцари ели и пили вино, обсуждали каких-то своих общих знакомых, любезничали с женщинами и не обращали на своего пленника никакого внимания.

Насытившись, Джованни присел на нижнюю ступень купели, оказавшись по грудь в воде, и на пару вздохов смежил веки, отдаляясь мысленно от гула голосов, окружавших его. Он обратился с мольбой к Богу, чтобы тот послал весточку Михаэлису, успокоил его и рассказал, где сейчас «его Жан», куда он держит путь, удерживаемый своими похитителями. Джованни не желал признавать, что сейчас попал в полную зависимость от Готье де Мезьера, он не понимал, почему тот решил предъявить на него какие-то «сеньориальные права», да ещё таким необычным способом. Он не помнил, что давал какие-либо обеты.

— Джованни, эй, очнись! — кто-то тряс его за плечи. Юноша с трудом очнулся ото сна и был с головой весь мокрый. Гийом склонился над ним, придерживая на весу своими сильными руками. — Ты у нас плавать умеешь? Вина напился и брык! Ушёл под воду, — он усадил его обратно на ступеньку, пытаясь уловить сознание в мутном взгляде.

Позади громко захохотали.

— Моя постельная грелка совсем промокла! — Джованни услышал насмешливый голос де Мезьера и взвился с места, переполняясь гневом. Гийом еле удержал его и повернулся к своим товарищам, осуждающе покачав головой.

— Ну ладно, — смягчился Готье, — не будем пугать парня. Будешь теперь моим личным слугой, — Джованни заставил себя успокоиться, хотя ноздри трепетали, он шумно дышал, злость переполняла его изнутри. — Хотя по сути — это одно и то же, — добавил де Мезьер, с удовлетворением поглядывая, как у юноши подрагивают губы и он теряет способность сдерживать себя.

— Сукин сын! — выдохнул Джованни свою обиду.

— Нужно сказать: спасибо, господин де Мезьер. — Об эту невозмутимую скалу можно было биться головой, спрыгивать с неё вниз в бездонную пропасть, но вызвать ответные эмоции в этих светло-серых глазах было нереально. Его солдаты тоже примолкли. — За каждого следующего «сукина сына» будешь просить прощения губами и ртом. А если это будет случаться слишком часто, то я решу, что тебе это нравится и придумаю другое наказание. А теперь выдохни и повтори.

Джованни до хруста сжал кулаки. Зажмурил глаза, рвано вздохнул, пытаясь урезонить внутри себя то, что так сильно кипело, но не имело возможности вырваться наружу:

— Да, господин де Мезьер, спасибо за оказанную честь, — глухо, но достаточно громко произнёс Джованни, стараясь смотреть перед собой, но не встречаться взглядом со слугой короля, — я постараюсь впредь избегать подобных высказываний вслух. И… — он сделал короткую паузу, — надеюсь, что вы также будете ко мне относиться со всем уважением, — он почувствовал, как Гийом ободряюще сжал свою ладонь, всё ещё лежащую на его плече.

— Я принимаю твои извинения, юный рыцарь, и буду считать, что впредь ты не будешь забывать о куртуазности, которая как раз и отличает рыцаря от простолюдина. Урок закончен.

Джованни вздрогнул, поняв смысл сказанного, и поднял удивлённые глаза на де Мезьера. Но тот был абсолютно серьёзен, называя его рыцарем. В голове опять всё смешалось: если он приносил обеты ради обмана, если кроме старого герба у него ничего нет, то почему де Мезьер при своих людях называет его рыцарем, не считая это шуткой? Но юноша предпочёл промолчать и оставить свои вопросы при себе, чтобы не провоцировать слугу короля на «ещё один урок», который может стать ещё более болезненным.

Служанки принесли длинные куски ткани и помогли рыцарям стереть влагу с тел, потом надели чистые камизы, и если остальным длинные рубашки были впору, то в своей Джованни просто утонул. Потом он, следуя за де Мезьером, прошёл в отведённую слуге короля комнату. Одна из служанок расправила постель, взбив мягкие подушки и отогнув край покрывала. Джованни мрачно наблюдал, как Готье укладывается в кровать, оставляя одну половину свободной.

— Ложись сюда, — он указал рукой на место подле себя. Юноша, стараясь унять дрожь, обошел кровать и осторожно скользнул под одеяло, повернувшись спиной к де Мезьеру. В комнате было прохладно, а постель после купания в тёплой воде вообще показалась ледяной. Каждый из них тихо прошептал молитву перед сном, а рыцарь задул свечу. В комнате воцарилась тишина и темнота. Дрожь в теле Джованни усилилась, а дыхание из почти неслышного стало просто настоящим судорожным сопением.

Внезапно де Мезьер прижался к его спине. Джованни замер. Мужское тело позади него было тёплым, даже горячим, и оттого притягательным: отстраняться не было смысла, хотелось согреться. Слуга короля обнял его, положив руку поперёк груди и ещё крепче прижал к себе.

— Вот здесь, — он услышал его голос прямо над своим ухом, — мне приятно ощущать под рукой большую и упругую грудь, которую я мог бы погладить, сжать, а не пустоту. Поэтому хватит придумывать себе всякие страсти, а то выгоню спать на пол и позову служанку.

— Не нужно, господин де Мезьер, — Джованни заставил себя ответить спокойно. — Нам и так будет тепло.

Ему снилось, будто он лежит, распростёршись на гладком каменном полу перед алтарём в тёмном соборе, и молится. Тени, окружавшие его, мерцали в тусклом свете лампад: густели, вытягивались, наползали, будто стая бесов, стремящихся ухватить его за руки и за ноги и раздёрнуть по суставам. Но господня молитва спасала, не давала страхам проникнуть в сердце, наоборот, наполняла его чистым светом, дарила покой и надежду на благодать.

За мрачными стенами рассвело, купол озарился лучами восходящего солнца, «роза» [4] расцветала красками, а пространство вокруг начало заполняться людьми. Джованни вместе со всеми участвовал в мессе, потом принял святое причастие. Он опустился на колени перед священником, благословляющим его, и принял из его рук меч. Потом чьи-то руки закрепили перевязь с мечом у него на поясе, легли ему на плечи, а затем последовал хлёсткий удар по щеке.