— Но плащ действительно был? — дрогнувшим голосом спросил Джанно.

— Да, Джакомо де Монтеккуо, магистр Ломбардии, вручил тебе его лично.

— И в чём же заключалась моя роль во всей этой истории?

— Подставлять свой зад всем желающим, зачем ещё нужна шлюха? Добыть свидетельства, что тамплиеры поклоняются идолам, плюют на распятие, занимаются содомией. Ты такой был не один, но ты понравился тем, кто возглавлял орден. По крайней мере, платонически, — де Мезьер опять приподнялся и схватил его за подбородок, начал рассматривать лицо с различных ракурсов.

— А что потом? — Джанно постарался мягко отвести от себя руку слуги короля, но вместо того, чтобы пресечь его попытки «потрогать за лицо», оказался в цепком захвате и был насильно приставлен к действию «потрогай мой член». Пришлось придвинуться ближе.

— В конце года тебя арестовали вместе со всеми [2], — невозмутимо продолжил Готье де Мезьер удерживать его руку. — Да, да — пришлось и в тюрьме немного посидеть… с год. Но тебя не допрашивали, как остальных. Вмешался понтифик, тамплиеров начали потихоньку отпускать. Ты два раза представал перед папской комиссией в Пуатье и в Париже, клятвенно доказав и пройдя освидетельствование, что не занимался содомией.

— Так вот почему я сопротивлялся, когда в Агде инквизиторы подвергли меня насилию, чтобы доказать обратное! — воскликнул поражённый Джанно, ему удалось высвободить ладонь и спрятать обе руки за спиной.

— Ага, ты же прекрасно понимал, что если это свидетельство сравнят с предыдущими клятвами, то это повторное впадение в ересь или ложные клятвы перед Святым престолом. Тебя осудят и сожгут без промедления. И никто не сможет уже помочь — это будет вне власти короля.

— Как же я оказался замешанным в историю с золотом? — Прошлое раскрывалось ужасными тайнами, но воспоминания, запертые внутри разума, не желали свободы. Даже сейчас, когда слуга короля объясняет ему суть событий, происшедших с ним, Джанно казалось, что он слышит о них впервые.

— О том, что где-то хранится часть казны, было известно давно, но кто хранители — нет. Два года назад, в ноябре, когда собралась комиссия в Париже, главный магистр ордена Жак де Моле понял, что все его усилия оправдаться тщетны, поэтому было решено перепрятать золото в надёжном месте, чтобы им мог воспользоваться еще один беглец — магистр Франции Жерар де Вилье, скрывающийся от правосудия со своими приближёнными у короля англов. Тогда и понадобилось всё твоё обаяние, чтобы в тебе разглядели единственного человека, которому можно довериться. Так что убирать тюремные нечистоты — это твоё призвание, ты с этим неплохо справлялся и в Париже, и в Шиноне, — де Мезьер умолк, наблюдая, как сосредоточенно Джанно хмурит брови, пытаясь вспомнить.

— Нет… — юноша вздохнул и покачал головой, а рыцарь продолжил:

— Тебе удалось получить всё: и имена, и полномочия. Вот только золото своё тамплиеры защищали очень хорошо. Те, что тебя наняли, не успевали за вами, хотя и шли по пятам. Орлеан, Лимож, Кагор, Тулуза, я понимаю, что ты один против пяти рыцарей ничего бы не сделал, не смог бы остановить их быстрое продвижение, ты только заставил их открыть тайник, а потом увязался вместе с ними. Но в Тулузе вас уже встретил мой человек — Жак Тренкавель. Но что случилось дальше, не совсем понятно: по какому-то божьему провидению, рыцари доверились только вам двоим.

— Двум людям короля. Забавно! — Джанно улыбнулся, но опять помрачнел. Всё, конечно, было здорово, но он согрешил — обманул людей, которые поверили в его честность.

— Двум людям, но хозяева у вас были на тот момент разные. Хотя все мы служим одному королю! — невозмутимо заметил Готье де Мезьер.

— Как? Я не понимаю… — это было невероятным открытием: если Жак Тренкавель — человек де Мезьера, то чей же он человек? Кто его нанял? Джанно невольно отпрянул от Готье, но тот крепко ухватил его за край камизы.

— Слушай меня внимательно: пока ты про Тренкавеля не рассказал, я тоже был уверен, что только тебе одному известно, где золото. Все так решили. И твой хозяин — Гийом де Ногаре, по чьему приказу тебя наняли в Марселе.

— Так почему же ты здесь, а не он?

— Потому что ты с этим золотом и полной потерей памяти его так в дураках выставил, что знать он о тебе больше не желает. А если встретит, то пеплом по ветру развеет. Это его люди вовремя за вами не поспели, не смогли перехватить по пути. А меня уже потом послали разгребать всё ваше дерьмо!

Джанно недоверчиво его разглядывал, покусывая губы. «У кого же я теперь на службе?»

— А что же они так медлили? Мы бы еще долго скрывались в Совьяне, и вообще — уплыли бы на Майорку.

— Не думаю, — Готье де Мезьер продолжал держать Джанно за камизу, притягивая всё ближе к себе. — Во-первых, если ты помнишь, долго стояла непогода. Всё завалило снегом. Во-вторых, кто к вам стражников за собой привёл? Жак Тренкавель! Знал, сукин сын, что инквизиторам про золото вы ничего не расскажете, но не учёл, что тамплиеров будут держать в тюрьме до решения их участи в Сансе, думал, что вас быстро осудят и сожгут. А значит, только он единственный будет знать о том, где спрятано золото.

— Да, голова у тебя работает намного лучше, чем моя, — согласился юноша, внимательно выслушав доводы слуги короля. — Но он знает, что я жив. Пытался убить, а потом затаился.

— Знаю я эту историю. И вот что скажу: то, что ты жив и потерял память, теперь известно слишком многим.

— И что? — пожал плечами Джанно.

— Предложу варианты, но они тебе вряд ли понравятся, — улыбнулся в ответ де Мезьер и опять нагнал страха. — Не помнишь или прикидываешься, но ты всех обманул и казну тамплиеров похитил, за это нужно убить. Не помнишь, но можешь вспомнить, нужно или убить, или вылечить твою память длительным заключением или пыткой. И, наконец, — всё помнишь, но прикидываешься, здесь можно сразу начинать с пытки, а затем — убить. Как видишь, при любом раскладе — ты не жилец.

— А откуда стало известно, что я жив и потерял память? Мне казалось, что обо мне уже не вспомнят. Кроме Тренкавеля… — Джанно показалось, что всё вокруг захолодело и покрылось инеем. Страх за собственную жизнь вновь сковал его сердце. Он с надеждой взглянул на де Мезьера, может, он просто хочет напугать, чтобы еще больше подчинить его своей воле?

— Ты с кем на Рождество в таверне пиво пил? Антуан — твой сутенёр, а Луциано тебя ещё по Флоренции знает. Я сначала хотел послать только Антуана, но он прихватил с собой твоего дружка, чтобы вернее было. И это только те, о которых я знаю! А то, что на входе дома в Совьяне написано большими буквами для тех, кто обучен грамоте: «Джованни Мональдески жив. Добро пожаловать в тюрьму Агда!», ты забыл? А гости приходили, — слуга короля сделал многозначительную паузу, — к соседям семьи Буассе. Ты же там теперь, как местная легенда: мальчик Бастьен за денье наизусть прочитает то, что вы с Михаэлисом написали, и отведёт на место, где тебя ранили ножом, расскажет, сколько дней ты был в бреду, как в дом забрались грабители, а потом исчезли бесследно, только утром на ограде остался кровавый отпечаток чьей-то ладони, а ещё он видел красную лужу позади дома, но она исчезла после дождя.

Джанно покраснел, вспоминая рождественские праздники, а при упоминании Михаэлиса совсем сник. Он не понимал, чего от него хочет Готье де Мезьер, почему похитил, почему удерживает в плену, если уже и так всё знает?

— Отпусти меня! — Джанно сложил ладони в молитвенном жесте, обращаясь к рыцарю с просьбой. — Я тебя очень прошу, отпусти меня обратно в Агд. Умоляю! Не нужно спасать мою жизнь. Меня там ждёт любимый человек. И на всё воля Господа! Ты уже всё узнал, ищи Тренкавеля. Зачем я тебе?

Готье де Мезьер вздохнул и отрицательно покачал головой. На глаза юноши навернулись слёзы, он закрыл лицо ладонями, внутренне уговаривая себя не поддаваться жалости к самому себе, не падать духом, не рыдать.

— Плачь, стони, кричи, умоляй… но я тебя не за этим тайно вывез из Агда. И не для того, чтобы с тобой поболтать и отпустить на все четыре стороны. Ты теперь служишь мне. Считай, что тебя продали со всеми потрохами. И не надейся на помощь Михаэлиса из Кордобы, он не посмеет встать у меня на пути.