Антуан помахал кому-то рукой. К ним протиснулся светловолосый парень, одетый как щёголь.
— Это мой друг, Луциано. Знакомься, это Жан! — Парень протянул Джанно руку для рукопожатия и сильно стиснул его ладонь, но быстро отпустил. Джанно готов был поклясться, что уже где-то его видел, только не помнил где. — Он из Флоренции, — добавил Антуан, дружески похлопывая парня по плечу. «Вот незадача! Главное, не выдать себя, что знаю его язык», — с досадой подумал Джанно, но Антуан уже протягивал ему кружку с пивом. Слуга таверны сразу принёс три кружки, хотя они с Антуаном ещё не успели ничего заказать:
— За встречу! — провозгласил Антуан, поощряя всех попробовать хмельного напитка. — Вкусно у вас тут варят, — на его губах застыла белая пена. — Рассказывай, Жан, где тут в городе можно хорошо отдохнуть веселым друзьям и сытно поесть? — он подмигнул.
— Ты о шлюхах? — напрямую спросил Джанно, прекрасно поняв намёк.
— О них, родимых, — со смешком ответил его новый знакомый.
— Ну, мне как-то неудобно говорить… — Джанно вдруг вспомнил, что Жану из Совьян не пристало обсуждать прелести продажных женщин, тем более перечислять городские заведения, где их можно найти. Он постарался перевести разговор в другое русло: — У нас тут стараются блюсти нравственность. Город маленький. Наверно, в других местах не так…
— Да брось ты… — Антуан похлопал и его по плечу, — во всех городах они есть, я, например, прекрасно знаю марсельских!
— Ой ли? — подхватил Луциано, прихлебывая из кружки. — Еще скажи, что не только с лица, но и с тыла! А ты чего покраснел, Жан?
Джанно удивленно вылупил на него глаза. Вот он уж точно не краснел при слове «шлюха»:
— С чего ты взял?
— Значит, пиво забористое, — невозмутимо ответил Луциано и слегка ударил по боку его кружки своей, — на здоровье!
— Так где же нам развлечься? — продолжал допытываться Антуан.
Джанно смилостивился:
— Вы где остановились?
— «У Моста». Но там всё как-то благообразно.
— А нужно в «Красного оленя» зайти, за рыночной площадью, и хозяина поспрашивать. Но только как стемнеет.
— Поможешь? — заговорщицки понизив голос, спросил Антуан.
— Я? — Джанно удивленно пожал плечами. — Моё дело подсказать, а дальше вы сами, уже взрослые. Опыт есть, судя по разговорам.
— Да ты не понял… — Луциано панибратски положил ему руку на плечо, но сразу отдернул, встретившись с взглядом, полным закипающего гнева. — Извини, больше не буду! Я как-то привык с друзьями обниматься…
— Извини его, брат, — Антуан бросился спасать положение, — у этого знойного и смазливого флорентийца на родине так принято: если сразу не осадить, то после пары кружек доброго эля он тебя не только всего облапает, но и расцелует во все места. Верно говорю, Луций?
Тот вздохнул, только смешно бровями повёл и облизнулся:
— Ох, верно! Всё забываю, где нахожусь! — Он взглянул на дно своей опустевшей кружки. — Давайте еще выпьем, теперь я угощаю, — Луциано поспешно отошел в сторону барной стойки. А Антуан опять завладел вниманием Джанно.
— Забыл у тебя спросить, а ты здесь в городе, чем занимаешься? Про себя я уже всё рассказал еще при встрече. Мне интересно!
«Людей пытаю и мучаю. Палачу помогаю», — открыл было рот Джанно, но вовремя прихлопнул: с одной стороны, хотелось напугать, чтобы больше не лезли со своими обжиманиями, с другой стороны, люди, вроде, открытые и честные, даже вызывают симпатию.
— Писарь я, при городском совете.
— Ух ты! — восхитился Антуан и с нескрываемым интересом, потирая подбородок, как-то по-новому начал рассматривать Джанно. — И грамоту хорошо знаешь, и читать умеешь?
— Да.
— Ну, ты… талантливый. Я всё думал, что монахи да богатеи грамоту знают, а ты вроде как простолюдин… Да? Как так получилось, расскажи!
— Учителя хорошие, — уклончиво ответил Джанно, стараясь опять не ступить на скользкий путь откровений, тем более, что одну кружку пива он уже опустошил, а вторая неминуемо приближалась в руках довольного собой Луциано.
— Я еще жареный сыр заказал, сейчас принесут, — произнес флорентиец, ставя налитые доверху бурлящей вкусной пеной кружки. — Не заскучали тут без меня? — и, высунув язык, принялся тщательно слизывать пену с ободка своей кружки. Джанно невольно сглотнул: зрелище было каким-то странно волнующим, возбуждающим. Луциано поймал его взгляд, улыбнулся, но не прекратил свою забаву. Он размазал пушистую пену по губам, а потом облизнулся, стирая начисто следы. — Нравится?
Джанно смерил его оценивающим взглядом. «Очень умело!» Но постарался не выходить из образа не сведущего ничего в науке любви Жана:
— Вкусная пена?
— Попробуй так, тебе тоже понравится.
— Не-е… я так не умею! Язык короток, — Джанно посмотрел на него в упор. Длинные волосы хорошо расчесаны, брови выровнены, ресницы длинные, лицо чисто выбрито, ухо проколото, но без серьги, губы чувственные — ну просто красавец.
— А ты губами, будто… девушку целуешь, — без тени смущения выдал свой совет Луциано, продолжая игриво сверлить его глазами.
— Если бы я так здесь девушек целовал, меня бы их отцы побили, — Джанно опустил взгляд на его пальцы. Да, о руках Луциано заботился: они были мягкими, ухоженными. «Флорентийская шлюха», — чётко сложилось в голове. «Он меня соблазняет?» Джанно захотелось рассмеяться.
— А за юношей здесь тоже отцы бьют? — разговор уже зашел слишком далеко на полусмыслах и полунамёках. Антуан дернул Луциано за край куртки:
— Ну, прекрати! Еще раз прошу прощения за своего друга, этот негодник уже набрался и начал развлекаться.
Джанно повернулся к Антуану — вот с ним точно всё было в порядке: краснобай и любитель женщин. «Откуда эта парочка подобралась на мою голову?» Захотелось вежливо допить пиво и вернуться домой:
— За юношей морды бьют их друзья, — слова были произнесены слишком чётко, и Луциано, поняв их смысл, как-то подобрался и сразу успокоился. Джанно повернулся к своему другому собеседнику. — Ты прав, Антуан, давайте просто поговорим, например, о том, что происходит в дальних странах и городах. Мне интересно. Новости к нам в Агд почти не доходят.
— Да что там рассказывать? — пожал плечами Антуан. — Вот, церковники, говорят, большой Собор [1] готовят с самим понтификом во главе. Чует моё сердце, осудят они храмовников! Вон как за ереси взялись: в начале лета в Париже еретичку одну сожгли [2]. Сейчас многие на странных разговорах истинную веру теряют: всё царствия Святого Духа ждут…
— И конца времен? — подсказал Джанно.
— Это уж само собой! — Антуан поднял свою кружку. — На здоровье, и чтобы сила у нас мужская была такой же крепкой, как и вера. И в мошне позвякивало…
— Проводникам сейчас хорошо платят?
— Ну, пока холодно и снег в горах лежит, мы не водим, зачем яйца зазря морозить? А как солнышко начнет припекать, так сразу верующие и потянутся: кто свои грехи отмаливать, кто чужие, а кто и вообще — чтобы кресты сняли [3]. Столько я уже этих еретиков перевидал, но дело идет хорошо: я столько святых мест посетил, не счесть! Давно сам святым мог бы стать!
Луциано глумливо хохотнул.
— Хватит ржать! Я людям помогаю. Без меня они бы дальше своего прихода нос побоялись высунуть, а тут такие красоты: сначала горы, потом океан, за которым Бездна. Считай, я их на край мира отвожу, чтобы они просветлились и от грехов очистились! Жан, — Антуан заглянул ему в лицо посоловевшими глазами. Джанно уже набрался не меньше. — Пошли с нами, как потеплеет, а? Я тебе такое покажу…
— Антуан, — встрял Луциано, — да хватит уже парню голову морочить! Ты давеча к служанке в таверне так приставал, а потом ей до утра свои красоты показывал. Жан тебе не баба!
— Эх, Луций, Луций, что же ты мне всё дело своим длинным языком портишь, — вздохнул Антуан, — пошли уже, как ты сказал? Красный олень?
— Я провожу, — согласился Джанно. За окнами пивной уже было совсем темно.
Сдав двух денежных клиентов прямо в руки хозяину «Красного оленя», Джанно, слегка пошатываясь, без приключений добрался до двери городской тюрьмы. Правда, новые друзья не преминули его на прощание пообжимать в крепких объятиях, но в целом вечер был необычным: Джанно еще ни разу столько не выпивал пива за всю жизнь, что помнил. Теперь по телу была разлита приятная теплая истома, мысли плыли медленно — но ни одну не удавалось поймать. Он долго стоял перед дверью, пытаясь ключом найти замочную скважину. Но дверь отворилась сама, и Михаэлис втянул его внутрь:
